Мы – русские. Мы ко всему привыкшие и притерпевшие… У нас и преступность самая огромадная, и Президентов столько, что до Москвы раком не переставить, как говорил Водила. И мы – такие, мы – сякие…
А только что бы вы без нас делали? Кого бы еще несли по пням и кочкам? Негров?..
Латинос?.. Как говорила мне Рут Истлейк, чистокровная американка, – вы и сами их так "либерально" трусите, будто у вас во рту тряпка воткнута. Подлизываетесь к ним, вместо того чтобы хоть раз гаркнуть погромче…
А она еще, дурочка малолетняя, поворачивается к охране, показывает на меня и по-Человечески очень недобро спрашивает:
– Это он так Сокса отделал?!.. Что это за Кот?! Откуда этот Кот?!.. Чего стоит вся ваша охранная электроника? Где ваша хваленая служба безопасности?!
Но тут уж за меня в один голос вступились все мужики! Все, которые видели нападение Собак на Черно-Белого Кота. Да и сам Черно-Белый закричал этой девчонке по-Шелдрейсовски:
– Что ты, что ты, Челси?!.. Этот Кот теперь мой друг до конца жизни! Если бы не он, меня бы на части разорвали!!! Этот Кот меня от целых двух Блядей спас!..
Челси услышала, как Черно-Белый назвал тех Собак, покраснела и своим ушам не поверила:
– От "КОГО" он тебя спас?..
– От двух Блядей, – повторил Черно-Белый. – Это порода такая. Очень похожа на скотчтерьеров.
А я чувствую, что тот мужик, который меня на руках держит, как-то странно трясется. Я голову поднял, заглянул ему в морду, а он ржет, сукин сын, еле
сдерживается, чтобы в голос не расхохотаться. И так, с понтом, отворачивается от Челси…
Ну надо же?! И этот по-Шелдрейсовски тянет! Куда я попал?..
– Немедленно к врачу, – строго говорит Челси охране. – И этого Кота тоже.
Потом смотрит на меня и добавляет уже поШелдрейсовски:
– Простите меня, пожалуйста.
– Да ладно, – говорю. – Чего уж там…
Лежим в специальной малюсенькой ветеринарной лечебнице при Белом Доме, – ничуть не хуже Пилипенковской при его пятизвездочном "Интеротеле" в Петербурге для высокопоставленных Кошек и Собак дальнего зарубежья.
Все уже с нами сделали: уколы там разные, примочки всякие, мне даже два шва наложили на заднюю лапу. А всякие там царапины и укусы этих сволочей смазали нам такой шикарной мазью, которая и лечит, и на вкус – обалденная! Это чтобы не лишать нас, Котов, естественной инстинктивной привычки самостоятельно зализывать свои раны…
Но до вечера велели нам лежать и не дрыгаться – дескать, кормежка в койку, поссать или еще чего хуже – вот сюда: ни запаха, ни вида, все мгновенно смывается ароматическими струями, – короче, начинаем процесс накопления сил для скорейшего выздоровления…
Лежим, треплемся. Я его спрашиваю:
– Ты кто?
А он мне говорит:
– Я Сокс Клинтон – Первый Кот Америки. А ты?
– А я, – говорю, – Мартын-Кыся Плоткин фон Тифенбах!
"Фон Тифенбаха" я приплел для пущей важности – понял, что не с простым Котом дело имею. Так вот, пусть знает…
– Ты испанец? – спрашивает меня Сокс Клинтон.
– Нет, – говорю. – С чего это ты взял?
– У них всегда тоже такие длинные и пышные имена – Хозе-Мария-Луис-Фернандо Де Альварец, например… А как мне тебя называть? – неужели полностью?..
– Ты что, чокнулся?! – говорю. – Зови Мартын. Или просто – Кыся.
– О'кей, Кыся! – говорит мне Сокс. – А кто же ты по национальности?
– Русский, – говорю.
– Ну да? Здорово!.. Бывали тут у нас ваши русские – и Горбачев, и этот… Как его?.. Ельцин! Да и завтра как раз Билли принимает русских депутатов вашей Государственной Думы… Так что тебе повезло: наверняка тебе будет интересно повидаться с ними!
– Не думаю, – говорю. – Мы одно время с Шурой их заседания в Думе чуть ли не каждый день смотрели по телевизору. Срань болотная!
– Ка-а-ак?!..
Ну явно, явно этот Сокс – Кот домашнего, я бы даже сказал, оранжерейного воспитания! Хотя и чувствуется в нем культура, интеллект, наверное, знаний до чертовой матери, а в обычной жизни ни хрена не рубит!.. Очень многих слов не знает, удивляется по пустякам… Хотя в то же самое время в драке вел себя отменно и мужественно. Не очень умело, но достаточно настырно.
– Объясняю, – говорю. – Срань болотная… Это… Как бы поточнее выразиться? Ну, ерунда Собачья, понимаешь? Они в этой Думе лаются на чем свет стоит, некоторые даже дерутся и болтают, болтают, болтают… И все без толку! Уж кто только не стал депутатом в этой говенной Думе?!.. Разброс жуткий! От жлоба до академика, от ворюги до банкира, от бандита до генерала. Приличных мужиков – раз-два и обчелся. Кормушка – будь здоров!
– Как ты странно рассуждаешь… – задумчиво говорит Сокс. – У нас тоже есть свои претензии к Конгрессу, но чтобы так… Ты что, не чисто русский? Это я с точки зрения патриотизма…
– Чисто, чисто русский! – говорю. – Уж с точки зрения патриотизма – я такой русский, дай Бог всем русским такими быть! Хотя можно считать, что во мне есть и частичка еврейской крови тоже…
– Что ты говоришь?!.. – восхитился Сокс. – А откуда же?!..
– Года три назад на пустыре перед нашим домом мой Шура Плоткин разнимал мою драку с тремя чужими Котами. Ну, и в пылу схватки мне кто-то из этих трех прокусил переднюю лапу. Видишь шрам?
– Вижу…
– Ну вот. А в горячке миротворческих усилий Шуры эти курвы расцарапали ему руку до крови. Наши крови – моя и Шурина – по запарке смешались, и Шура потом повсюду утверждал, что теперь во мне течет и еврейская кровь тоже!..
Ну, и пошло-поехало!.. Кто такой Шура? Что такое "курвы"? Где такой город – Пустырь? И так далее…
Вот и пришлось за последний месяц в третий раз пересказывать свою историю.
Первый раз – Капитану судна "Академик Абрам Ф. Иоффе", второй раз – сержанту Нью-Йоркской полиции Рут Истлейк и ее русскому сыну Тимуру и в третий раз – вот сейчас.
Причем я заметил, что каждый раз, несмотря на все более и более сокращенные варианты моего рассказа, рассказ все удлинялся и увеличивался в объеме: Капитану я рассказывал все, что было ДО НЕГО; Рут и Тимурчику – все, что было ДО НИХ, но уже включая в рассказ и Капитана; теперь же я рассказываю Соксу все, что происходило со мной ДО БЕЛОГО ДОМА, но уже с историями Капитана и Рут с Тимуром…
Надо отдать должное Соксу – он был превосходным слушателем.
Но как только я закончил свой опус на том, каким образом оказался в Вашингтоне, так меня словно молнией стукнуло И!
– Боже мой!.. – завопил я. – Что же делать?!.. Я же шофера этого туристического автобуса Кевина Стивенса ни о чем не предупредил!.. Елочки точеные!.. Он же там с ума сходит!.. Ему же за меня перед Рут и Тимурчиком ответ держать… Что делать?!.. Батюшки, сволочь я, каких не бывало!..
– Не мечись и не верещи так, – говорит Сокс. – У меня даже голова распухла от твоей истерики. Сейчас что-нибудь придумаем…
И нажимает лапой одну из трех разноцветных кнопок на пульте, который лежит прямо перед ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
А только что бы вы без нас делали? Кого бы еще несли по пням и кочкам? Негров?..
Латинос?.. Как говорила мне Рут Истлейк, чистокровная американка, – вы и сами их так "либерально" трусите, будто у вас во рту тряпка воткнута. Подлизываетесь к ним, вместо того чтобы хоть раз гаркнуть погромче…
А она еще, дурочка малолетняя, поворачивается к охране, показывает на меня и по-Человечески очень недобро спрашивает:
– Это он так Сокса отделал?!.. Что это за Кот?! Откуда этот Кот?!.. Чего стоит вся ваша охранная электроника? Где ваша хваленая служба безопасности?!
Но тут уж за меня в один голос вступились все мужики! Все, которые видели нападение Собак на Черно-Белого Кота. Да и сам Черно-Белый закричал этой девчонке по-Шелдрейсовски:
– Что ты, что ты, Челси?!.. Этот Кот теперь мой друг до конца жизни! Если бы не он, меня бы на части разорвали!!! Этот Кот меня от целых двух Блядей спас!..
Челси услышала, как Черно-Белый назвал тех Собак, покраснела и своим ушам не поверила:
– От "КОГО" он тебя спас?..
– От двух Блядей, – повторил Черно-Белый. – Это порода такая. Очень похожа на скотчтерьеров.
А я чувствую, что тот мужик, который меня на руках держит, как-то странно трясется. Я голову поднял, заглянул ему в морду, а он ржет, сукин сын, еле
сдерживается, чтобы в голос не расхохотаться. И так, с понтом, отворачивается от Челси…
Ну надо же?! И этот по-Шелдрейсовски тянет! Куда я попал?..
– Немедленно к врачу, – строго говорит Челси охране. – И этого Кота тоже.
Потом смотрит на меня и добавляет уже поШелдрейсовски:
– Простите меня, пожалуйста.
– Да ладно, – говорю. – Чего уж там…
Лежим в специальной малюсенькой ветеринарной лечебнице при Белом Доме, – ничуть не хуже Пилипенковской при его пятизвездочном "Интеротеле" в Петербурге для высокопоставленных Кошек и Собак дальнего зарубежья.
Все уже с нами сделали: уколы там разные, примочки всякие, мне даже два шва наложили на заднюю лапу. А всякие там царапины и укусы этих сволочей смазали нам такой шикарной мазью, которая и лечит, и на вкус – обалденная! Это чтобы не лишать нас, Котов, естественной инстинктивной привычки самостоятельно зализывать свои раны…
Но до вечера велели нам лежать и не дрыгаться – дескать, кормежка в койку, поссать или еще чего хуже – вот сюда: ни запаха, ни вида, все мгновенно смывается ароматическими струями, – короче, начинаем процесс накопления сил для скорейшего выздоровления…
Лежим, треплемся. Я его спрашиваю:
– Ты кто?
А он мне говорит:
– Я Сокс Клинтон – Первый Кот Америки. А ты?
– А я, – говорю, – Мартын-Кыся Плоткин фон Тифенбах!
"Фон Тифенбаха" я приплел для пущей важности – понял, что не с простым Котом дело имею. Так вот, пусть знает…
– Ты испанец? – спрашивает меня Сокс Клинтон.
– Нет, – говорю. – С чего это ты взял?
– У них всегда тоже такие длинные и пышные имена – Хозе-Мария-Луис-Фернандо Де Альварец, например… А как мне тебя называть? – неужели полностью?..
– Ты что, чокнулся?! – говорю. – Зови Мартын. Или просто – Кыся.
– О'кей, Кыся! – говорит мне Сокс. – А кто же ты по национальности?
– Русский, – говорю.
– Ну да? Здорово!.. Бывали тут у нас ваши русские – и Горбачев, и этот… Как его?.. Ельцин! Да и завтра как раз Билли принимает русских депутатов вашей Государственной Думы… Так что тебе повезло: наверняка тебе будет интересно повидаться с ними!
– Не думаю, – говорю. – Мы одно время с Шурой их заседания в Думе чуть ли не каждый день смотрели по телевизору. Срань болотная!
– Ка-а-ак?!..
Ну явно, явно этот Сокс – Кот домашнего, я бы даже сказал, оранжерейного воспитания! Хотя и чувствуется в нем культура, интеллект, наверное, знаний до чертовой матери, а в обычной жизни ни хрена не рубит!.. Очень многих слов не знает, удивляется по пустякам… Хотя в то же самое время в драке вел себя отменно и мужественно. Не очень умело, но достаточно настырно.
– Объясняю, – говорю. – Срань болотная… Это… Как бы поточнее выразиться? Ну, ерунда Собачья, понимаешь? Они в этой Думе лаются на чем свет стоит, некоторые даже дерутся и болтают, болтают, болтают… И все без толку! Уж кто только не стал депутатом в этой говенной Думе?!.. Разброс жуткий! От жлоба до академика, от ворюги до банкира, от бандита до генерала. Приличных мужиков – раз-два и обчелся. Кормушка – будь здоров!
– Как ты странно рассуждаешь… – задумчиво говорит Сокс. – У нас тоже есть свои претензии к Конгрессу, но чтобы так… Ты что, не чисто русский? Это я с точки зрения патриотизма…
– Чисто, чисто русский! – говорю. – Уж с точки зрения патриотизма – я такой русский, дай Бог всем русским такими быть! Хотя можно считать, что во мне есть и частичка еврейской крови тоже…
– Что ты говоришь?!.. – восхитился Сокс. – А откуда же?!..
– Года три назад на пустыре перед нашим домом мой Шура Плоткин разнимал мою драку с тремя чужими Котами. Ну, и в пылу схватки мне кто-то из этих трех прокусил переднюю лапу. Видишь шрам?
– Вижу…
– Ну вот. А в горячке миротворческих усилий Шуры эти курвы расцарапали ему руку до крови. Наши крови – моя и Шурина – по запарке смешались, и Шура потом повсюду утверждал, что теперь во мне течет и еврейская кровь тоже!..
Ну, и пошло-поехало!.. Кто такой Шура? Что такое "курвы"? Где такой город – Пустырь? И так далее…
Вот и пришлось за последний месяц в третий раз пересказывать свою историю.
Первый раз – Капитану судна "Академик Абрам Ф. Иоффе", второй раз – сержанту Нью-Йоркской полиции Рут Истлейк и ее русскому сыну Тимуру и в третий раз – вот сейчас.
Причем я заметил, что каждый раз, несмотря на все более и более сокращенные варианты моего рассказа, рассказ все удлинялся и увеличивался в объеме: Капитану я рассказывал все, что было ДО НЕГО; Рут и Тимурчику – все, что было ДО НИХ, но уже включая в рассказ и Капитана; теперь же я рассказываю Соксу все, что происходило со мной ДО БЕЛОГО ДОМА, но уже с историями Капитана и Рут с Тимуром…
Надо отдать должное Соксу – он был превосходным слушателем.
Но как только я закончил свой опус на том, каким образом оказался в Вашингтоне, так меня словно молнией стукнуло И!
– Боже мой!.. – завопил я. – Что же делать?!.. Я же шофера этого туристического автобуса Кевина Стивенса ни о чем не предупредил!.. Елочки точеные!.. Он же там с ума сходит!.. Ему же за меня перед Рут и Тимурчиком ответ держать… Что делать?!.. Батюшки, сволочь я, каких не бывало!..
– Не мечись и не верещи так, – говорит Сокс. – У меня даже голова распухла от твоей истерики. Сейчас что-нибудь придумаем…
И нажимает лапой одну из трех разноцветных кнопок на пульте, который лежит прямо перед ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85