— Поди! Ликуй себе, мерзавец, смейся над моей в этот момент бессильной злобой, но придет день, — и я с лихвою отомщу вам за все!
— Пусть Бог рассудит нас! — сказал сдержанно дон Торрибио. — Прощайте!
— Нет, до свидания, и будьте прокляты! — крикнул старик, не помня себя от бешенства.
— Пойдем, Леона, — сказал молодой человек, обхватив рукой талию молодой женщины и быстро увлекая ее по направлению к ранчо.
— Собери поскорее все свои вещи, — сказал он, — и ожидай меня вот здесь. Нам необходимо быть осторожными, чтобы он не мог преследовать нас, по крайней мере, до тех пор, пока мы не будем вне опасности от всякой погони.
Леона утвердительно кивнула головой и вошла в дом, а он направился в конюшню, где стояли кони ранчеро.
Между тем донна Мартина проснулась. Зная о замыслах своего мужа, она страшно тревожилась и не могла спать, тем более, что слышала выстрел.
Дочь объяснила ей в нескольких словах всю суть дела.
— Я знаю, он никогда не простит! — со вздохом сказала донна Мартина, — это демон, а не человек. Надо бежать, как можно скорее. Если он настигнет вас, то убьет и того, и другого, — за это можно поручиться. Ничто на свете не помешает ему сдержать свою страшную клятву; ты сама это знаешь!
— Я знаю! — сказала дочь, и обе женщины долго плакали в объятиях друг друга.
Но вот явился дон Торрибио с двумя оседланными лошадьми.
— Я вас предупреждала, сын мой! — сказала донна Мартина.
— Благодарю, от всей души благодарю вас, дорогая мать! — сердечно ответил молодой человек.
Поспешно собранная кое-как одежда и запасы съестного, — все это было надежно прикручено к седлам на крупе коней и затем молодой человек со своей невестой вскочили на коней.
— Ложитесь и спите, донна Мартина! Вы ничего не видали и не слыхали. В обычный час вы встанете и пойдете час спустя освободить от пут этого негодного старика! Прощайте, храни вас Бог!
— Все будет исполнено, как вы хотите, дон Торрибио, — всхлипывая, отвечала бедная мать, — помните, что теперь у моей несчастной дочери не останется никого, кроме вас, чтобы заботиться о ней и беречь ее.
— Я сделаю ее счастливой, клянусь вам в том! — отозвался молодой человек.
— Матушка, я верю ему, — сказала улыбаясь сквозь слезы Леона.
— С Богом, дети мои! Храни вас Господь и мое родительское благословение!
— Аминь! — отозвались в один голос молодые люди и пустили своих коней вскачь, а старуха мать кинулась на колени тут же на земле и, возведя глаза к изображению Гваделупской Богоматери долго молилась, слезно рыдая до самого восхода солнца.
А дон Хуан Педрозо лишился чувств от прилива бессильной злобы и бешенства и теперь лежал неподвижно на том самом месте, где его оставил дон Торрибио.
ГЛАВА IV
В которой автор рассказывает историю семьи Кастильо
Дон Сальватор Кастильо, ранчеро Пало-Мулатос или вернее окрестностей Пало-Мулатос, так как от этой деревни до его ранчо было не менее одного лье по прямому пути, был человек далеко не жестокий, несмотря на то, что мы видели его именно таким в первой главе нашего рассказа. Когда, быть может, слишком бурная кровь его не клокотала, и ничто не нарушало его обычного добродушного настроения, дон Сальватор был человек добрый и в общем довольно спокойного характера. Но, как все люди, привыкшие к свободной и независимой жизни в лесах, не сносившие ни малейшего гнета или стеснения, он не признавал ничьей воли, кроме своей и не допускал ничьего контроля над своими действиями, а потому не терпел противоречий ни в чем, и никогда не поступался своею властью в семье, управлял своим домом, как деспот, и не заботясь о том, что тем самым он попирает свободную волю и чувства тех, кто находится в зависимости от него, a именно, его двое сыновей и племянница.
Но его дети, выросшие в полнейшем подчинении его воле и привыкшие с самого раннего детства всегда беспрекословно повиноваться его приказаниям, довольно терпеливо переносили этот тяжелый гнет отцовского самовластия, несмотря на то, что вот уже несколько лет, как сами они достигли совершенного возраста и выглядели вполне самостоятельными и независимыми. Кроме того, это беспрекословное повиновение облегчало им их прелестная кузина своими косвенными советами, которые она тайком давала им, остерегаясь при этом когда либо явно порицать действия их отца.
Дон Сальваторе имел брата, к которому питал, пока тот был жив; самую нежную привязанность и дружбу.
Брат этот был женат по любви на бедной девушке, которая год спустя после их брака умерла от родов.
Звали брата дон Эстебан; супруга его умирая одарила его дочерью, той самой донной Ассунтой, которую уже знает читатель.
Смерть жены повергла дона Эстебана в такое отчаяние, что она стал искать смерти. Но будучи добрым католиком, он не решался наложить на себя руки, а избрал так сказать косвенный путь к этой цели.
Взяв на руки свою осиротевшую малютку, он отнес ее к своему брату, жена которого еще была жива в то время, и сказал:
— Мой ранчо опустел; ангел хранитель мой, дарованный мне Богом, отлетел от меня, — и я остался один, а потому не сумею вырастить этого ребенка, за которым необходим теперь женский уход. Воспитай ее вместе со своими детьми, я отдаю ее тебе и в случае если со мной приключится несчастье; будь ей отцом!
— Хорошо, — просто согласился дон Сальваторе, Ассунта будет мне дочерью; не беспокойся о ее судьбе, брат!
— Благодарю! — вымолвил лаконично дон Эстебан.
Братья молча обняли друг друга и с этого момента у старшего из них вместо двоих детей стало трое.
Дон Эстебане принял на себя обязанности тигреро, т. е. профессионального охотника на тигров, — занятие весьма доходное, но при том столь опасное, что весьма немногие соглашаются посвятить себя ему.
Дон Сальваторе не сказал ни слова брату, узнав о новой избранной им профессии, а только грустно улыбнулся, поняв, что брат ищет смерти.
Кроме того, дон Эстебане обладал таким же непреклонным характером, как и его брат, а потому всякого рода возражения были бы бесполезны.
Надо заметить, что дон Эстебане, как будто охраняемый какою-то невидимой силой, с удивительным счастьем справлялся со своим опасным ремеслом и выходил цел и невредим из опаснейших схваток с ягуарами. Каждую неделю он убивал их два-три, а нередко — даже четыре.
По воскресеньям, после обедни, он аккуратно приходил в ранчо брата, страстно ласкал и целовал свою маленькую девочку, изливая в этих ласках и поцелуях всю силу своей любви к этому ребенку, затем вручал брату почти полностью весь свой недельный заработок, потому что сам он жил так скудно, что мог бы пристыдить любого отшельника.
— Для Ассунты! — кротко говорил он, вручая брату деньги.
— Это ей на приданое или тебе, если понадобятся деньги!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50