Ваше спасение в ваших руках.
Незнакомец попробовал приподняться, но силы изменили ему, и он со вздохом опустился на землю, прошептав:
— Не могу!
— Конечно, не можете! Удар шпагой был смертельным. Вы чудом остались живы. Так что не мешайте мне о вас заботиться.
— Кто же вы? — с волнением спросил незнакомец.
— Кто я? Бедный вакеро, я нашел вас умирающим на дороге и счастлив, что сумел вам помочь.
— Вы клянетесь, что ваши намерения благородны?
— Клянусь честью.
— Благодарю, -прошептал незнакомец и, помолчав, с жаром добавил:
— О, я хочу жить!
— Это вполне естественное желание.
— Я не могу умереть, пока не буду отомщен.
— И это справедливо.
— Вы спасете меня, обещаете?
— По крайней мере, сделаю все, что в моих силах. !
— О! Я богат и не постою за вознаграждением.
— При чем тут вознаграждение! — воскликнул Доминик. — Милосердие не продается. Мне не нужно вашего золота. Оставьте его себе!
— Однако…
— Ни слова больше об этом, прошу вас, сеньор, иначе я сочту себя оскорбленным. Спасти вас — мои долг.
— Поступайте, как вам будет угодно.
— Скоро рассвет. Нам нельзя здесь задерживаться.
— Но я настолько слаб, что не смогу ступить шагу.
— Об этом не беспокойтесь. Я положу вас на своего коня, и он привезет вас домой.
— Вы знаете, где мой дом? — вскричал раненый с плохо скрытым ужасом, порываясь встать. — И меня тоже?
— Я не знаю ни вас, ни места, где вы живете. Ведь я никогда вас не видел.
— Конечно, конечно, — прошептал незнакомец, — я просто сошел с ума! У этого человека самые добрые намерения.
И он обратился к Доминику тихим, прерывающимся от волнения голосом:
— Я — путешественник, ехал в Мексику из Веракруса, был неожиданно схвачен, ограблен и брошен здесь, на дороге. Нет у меня больше жилища. Вот и вся моя история. Так что везите меня, куда хотите.
— Не стану ни о чем спрашивать, поскольку не смею вмешиваться в ваши дела. В вашем положении волноваться вредно.
И действительно, разговор утомил незнакомца. Слишком сильно было перенесенное потрясение, слишком опасна рана. В глазах у него потемнело, холодный пот выступил на висках, мысли путались, и он едва слышно произнес:
— Я умираю!
Доминик влил ему в рот несколько капель чудодейственной жидкости, и незнакомец почувствовал облегчение.
Он хотел поблагодарить своего спасителя, но Доминик, заметив, что несчастный силится что-то сказать, произнес:
— Не надо ничего говорить, помолчите. Он укутал раненого в свой плащ и сказал:
— Постарайтесь уснуть, а я пока подумаю, как увезти вас отсюда.
Целебная жидкость была снотворной, и незнакомец вскоре закрыл глаза и погрузился в сон.
Доминик с минуту смотрел на него, потом, очень довольный, произнес:
— Вот таким он мне нравится. А то ведь совсем умирал. Нет, не все еще кончено. Только надо уехать отсюда как можно скорее, пока дорога безлюдна.
Он отвязал лошадь и подвел к раненому. Соорудив на ее спине подобие ложа из нескольких одеял и сарапе, которое он сбросил с себя, Доминик легко, словно ребенка, поднял этого высокого крепкого мужчину, очень осторожно положил на спину лошади и, поддерживая раненого, чтобы он не свалился на землю, повел лошадь на поводу в сторону уже известного нам ранчо.
ГЛАВА IX. Открытие
Доминик шел медленно, всячески оберегая раненого от резких толчков и, несмотря на горячее желание как можно скорее попасть на ранчо, не понукал лошадь. Дорога была ухабистой, трудно проходимой, и он не хотел рисковать.
Поэтому радости молодого человека не было предела, когда, приблизившись к ранчо, он увидел, что кто-то бежит ему навстречу.
— Эй! — крикнул Доминик. — Идите же скорее! Я вас заждался!
— Что это значит, Доминик? — спросил Оливье по-французски. — Зачем это вам понадобились?
— Ослепли вы что ли? Не видите разве, что я везу раненого?
— Раненого! — вскричал Оливье, сразу очутившись рядом с молодым человеком. — О каком еще раненом вы говорите?
О том, которого я хорошо ли, плохо ли привез на своем коне и которого с великим удовольствием увидел бы в хорошей постели, что ему крайне необходимо. Ведь он чудом остался жив!
Оливье молча поднял сарапе, наброшенное на лицо раненого, и долго на него смотрел с выражением ужаса, скорби, гнева и досады.
Мертвенная бледность покрыла лицо Оливье, дрожь пробежала по телу, глаза, устремленные на раненого, метали молнии.
— О! — сдавленным голосом произнес Оливье. — Этот человек жив! Я не мог ошибиться. Это он! Он!
Доминик, недоумевая, смотрел на Оливье, не зная, что и думать.
Потом с гневом произнес:
— Что все это значит? Я спасаю человека. Бог знает, с какими трудностями привожу его сюда, а меня вот как встречают!
— Радуйся, — с горечью сказал Оливье, — ты совершил доброе дело, с чем тебя и поздравляю. Скоро ты увидишь плоды своих забот.
— Ничего не понимаю! — вскричал молодой человек.
— Зачем тебе понимать, бедный мальчик! — Оливье пожал плечами. — Ты поступил по велению сердца без всяких раздумий. Мне не в чем тебя упрекнуть. И я не стану ничего объяснять.
— Вы должны объяснить!
— Ты знаешь этого человека?
— Откуда я могу его знать?
— А раз не знаешь, зачем привез на ранчо, никого не предупредив?
— Все очень просто. Я возвращался из Чолулы, когда нашел его умирающим на дороге. Разве не должен был я из человеколюбия оказать ему помощь? Ведь он — христианин!
— Да, да, — с иронией ответил Оливье, — ты поступил благородно. — И уже совсем другим тоном добавил: — Это краснокожие, среди которых ты жил, научили тебя милосердию? — И, не дав Доминику слова сказать, произнес: — Ты совершил недоброе дело, но хватит об этом: что сделано, то сделано. Лопес проводит его в подземелье, и о нем позаботятся. Иди, Лопес, не теряй времени, а я поговорю с Домиником.
Доминик между тем уже раскаивался в том, что так легко поддался жалости и спас совершенно незнакомого ему человека.
После ухода Лопеса Оливье долго молчал, погруженный в свои думы, потом наконец сказал:
— Ты говорил с ним?
— Так, урывками.
— И что он тебе сказал?
— Сказал, что стал жертвой нападения.
— Больше ничего?
— Почти ничего.
— Назвал он тебе свое имя?
— Я не спрашивал.
— Но он должен был себя назвать.
— Пожалуй, да. Он еще сказал, что недавно прибыл в Веракрус, откуда и ехал в Мексику, и по дороге на него напали разбойники.
— А кто он, этого от тоже не говорил?
— Нет, ни слова.
— Выслушай же меня, Доминик, и не сердись за то, что я скажу.
— От вас, господин Оливье, я готов выслушать все что угодно.
— Помнишь, как мы познакомились?
— Помню, хотя был тогда совсем ребенком, несчастным и больным, умирал с голоду на улицах Мексики. Вы сжалились надо мной, одели и накормили. Потом обучили грамоте.
— Дальше, дальше.
— Вы отыскали моих родителей, точнее, людей, меня воспитавших.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Незнакомец попробовал приподняться, но силы изменили ему, и он со вздохом опустился на землю, прошептав:
— Не могу!
— Конечно, не можете! Удар шпагой был смертельным. Вы чудом остались живы. Так что не мешайте мне о вас заботиться.
— Кто же вы? — с волнением спросил незнакомец.
— Кто я? Бедный вакеро, я нашел вас умирающим на дороге и счастлив, что сумел вам помочь.
— Вы клянетесь, что ваши намерения благородны?
— Клянусь честью.
— Благодарю, -прошептал незнакомец и, помолчав, с жаром добавил:
— О, я хочу жить!
— Это вполне естественное желание.
— Я не могу умереть, пока не буду отомщен.
— И это справедливо.
— Вы спасете меня, обещаете?
— По крайней мере, сделаю все, что в моих силах. !
— О! Я богат и не постою за вознаграждением.
— При чем тут вознаграждение! — воскликнул Доминик. — Милосердие не продается. Мне не нужно вашего золота. Оставьте его себе!
— Однако…
— Ни слова больше об этом, прошу вас, сеньор, иначе я сочту себя оскорбленным. Спасти вас — мои долг.
— Поступайте, как вам будет угодно.
— Скоро рассвет. Нам нельзя здесь задерживаться.
— Но я настолько слаб, что не смогу ступить шагу.
— Об этом не беспокойтесь. Я положу вас на своего коня, и он привезет вас домой.
— Вы знаете, где мой дом? — вскричал раненый с плохо скрытым ужасом, порываясь встать. — И меня тоже?
— Я не знаю ни вас, ни места, где вы живете. Ведь я никогда вас не видел.
— Конечно, конечно, — прошептал незнакомец, — я просто сошел с ума! У этого человека самые добрые намерения.
И он обратился к Доминику тихим, прерывающимся от волнения голосом:
— Я — путешественник, ехал в Мексику из Веракруса, был неожиданно схвачен, ограблен и брошен здесь, на дороге. Нет у меня больше жилища. Вот и вся моя история. Так что везите меня, куда хотите.
— Не стану ни о чем спрашивать, поскольку не смею вмешиваться в ваши дела. В вашем положении волноваться вредно.
И действительно, разговор утомил незнакомца. Слишком сильно было перенесенное потрясение, слишком опасна рана. В глазах у него потемнело, холодный пот выступил на висках, мысли путались, и он едва слышно произнес:
— Я умираю!
Доминик влил ему в рот несколько капель чудодейственной жидкости, и незнакомец почувствовал облегчение.
Он хотел поблагодарить своего спасителя, но Доминик, заметив, что несчастный силится что-то сказать, произнес:
— Не надо ничего говорить, помолчите. Он укутал раненого в свой плащ и сказал:
— Постарайтесь уснуть, а я пока подумаю, как увезти вас отсюда.
Целебная жидкость была снотворной, и незнакомец вскоре закрыл глаза и погрузился в сон.
Доминик с минуту смотрел на него, потом, очень довольный, произнес:
— Вот таким он мне нравится. А то ведь совсем умирал. Нет, не все еще кончено. Только надо уехать отсюда как можно скорее, пока дорога безлюдна.
Он отвязал лошадь и подвел к раненому. Соорудив на ее спине подобие ложа из нескольких одеял и сарапе, которое он сбросил с себя, Доминик легко, словно ребенка, поднял этого высокого крепкого мужчину, очень осторожно положил на спину лошади и, поддерживая раненого, чтобы он не свалился на землю, повел лошадь на поводу в сторону уже известного нам ранчо.
ГЛАВА IX. Открытие
Доминик шел медленно, всячески оберегая раненого от резких толчков и, несмотря на горячее желание как можно скорее попасть на ранчо, не понукал лошадь. Дорога была ухабистой, трудно проходимой, и он не хотел рисковать.
Поэтому радости молодого человека не было предела, когда, приблизившись к ранчо, он увидел, что кто-то бежит ему навстречу.
— Эй! — крикнул Доминик. — Идите же скорее! Я вас заждался!
— Что это значит, Доминик? — спросил Оливье по-французски. — Зачем это вам понадобились?
— Ослепли вы что ли? Не видите разве, что я везу раненого?
— Раненого! — вскричал Оливье, сразу очутившись рядом с молодым человеком. — О каком еще раненом вы говорите?
О том, которого я хорошо ли, плохо ли привез на своем коне и которого с великим удовольствием увидел бы в хорошей постели, что ему крайне необходимо. Ведь он чудом остался жив!
Оливье молча поднял сарапе, наброшенное на лицо раненого, и долго на него смотрел с выражением ужаса, скорби, гнева и досады.
Мертвенная бледность покрыла лицо Оливье, дрожь пробежала по телу, глаза, устремленные на раненого, метали молнии.
— О! — сдавленным голосом произнес Оливье. — Этот человек жив! Я не мог ошибиться. Это он! Он!
Доминик, недоумевая, смотрел на Оливье, не зная, что и думать.
Потом с гневом произнес:
— Что все это значит? Я спасаю человека. Бог знает, с какими трудностями привожу его сюда, а меня вот как встречают!
— Радуйся, — с горечью сказал Оливье, — ты совершил доброе дело, с чем тебя и поздравляю. Скоро ты увидишь плоды своих забот.
— Ничего не понимаю! — вскричал молодой человек.
— Зачем тебе понимать, бедный мальчик! — Оливье пожал плечами. — Ты поступил по велению сердца без всяких раздумий. Мне не в чем тебя упрекнуть. И я не стану ничего объяснять.
— Вы должны объяснить!
— Ты знаешь этого человека?
— Откуда я могу его знать?
— А раз не знаешь, зачем привез на ранчо, никого не предупредив?
— Все очень просто. Я возвращался из Чолулы, когда нашел его умирающим на дороге. Разве не должен был я из человеколюбия оказать ему помощь? Ведь он — христианин!
— Да, да, — с иронией ответил Оливье, — ты поступил благородно. — И уже совсем другим тоном добавил: — Это краснокожие, среди которых ты жил, научили тебя милосердию? — И, не дав Доминику слова сказать, произнес: — Ты совершил недоброе дело, но хватит об этом: что сделано, то сделано. Лопес проводит его в подземелье, и о нем позаботятся. Иди, Лопес, не теряй времени, а я поговорю с Домиником.
Доминик между тем уже раскаивался в том, что так легко поддался жалости и спас совершенно незнакомого ему человека.
После ухода Лопеса Оливье долго молчал, погруженный в свои думы, потом наконец сказал:
— Ты говорил с ним?
— Так, урывками.
— И что он тебе сказал?
— Сказал, что стал жертвой нападения.
— Больше ничего?
— Почти ничего.
— Назвал он тебе свое имя?
— Я не спрашивал.
— Но он должен был себя назвать.
— Пожалуй, да. Он еще сказал, что недавно прибыл в Веракрус, откуда и ехал в Мексику, и по дороге на него напали разбойники.
— А кто он, этого от тоже не говорил?
— Нет, ни слова.
— Выслушай же меня, Доминик, и не сердись за то, что я скажу.
— От вас, господин Оливье, я готов выслушать все что угодно.
— Помнишь, как мы познакомились?
— Помню, хотя был тогда совсем ребенком, несчастным и больным, умирал с голоду на улицах Мексики. Вы сжалились надо мной, одели и накормили. Потом обучили грамоте.
— Дальше, дальше.
— Вы отыскали моих родителей, точнее, людей, меня воспитавших.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64