В конце встречи Бартек как бы между прочим сказал Клосу, что провал Флориана оказался при проверке ложной тревогой и, видимо, провокацией Бруннера. В действительности Флориан, который при выполнении боевого задания повредил себе ногу, отстал от отряда. В такой ситуации, боясь облавы немцев, он с трудом сумел выбраться из опасного района и благополучно добрался до усадьбы каких-то своих родственников и у них в погребе переждал до утра.
Что же тогда беспокоило Клоса? Когда вчера Бруннер позвонил и со свойственной ему развязностью сообщил, что схваченный партизан находится у него, Клос был убежден, что в руки гестапо попал Флориан, и единственное, что Клос мог бы сделать, это попытаться вырвать его из лап Бруннера, передать дело абверу и как можно дольше тянуть следствие, надеясь, что в суматохе перед ожидаемым наступлением русских жизнь Флориану удастся спасти. Итак, если это не Флориан, то кто тогда находится в руках Бруннера? И почему такое торжество в голосе гестаповца? Может, схватили человека, ничего общего не имевшего с партизанами? Однако Бруннер уверенно сказал тогда, что схваченный партизан уже «поет». И почему Бруннер, обычно боявшийся, как бы тот или иной его успех не был приписан службе абвера, вдруг настойчиво просил Клоса приехать к нему и лично допросить партизана?
Все эти выкрутасы Бруннера, видимо, не случайны. Они насторожили Клоса. Он знал цену его лживой дружбе. Этого жестокого и хитрого гестаповца Клос ненавидел.
– Не могу понять вас, господин капитан, – сказал ему утром майор Брох, – почему вы подружились с этим негодяем?
Брох рассказал Клосу, как Бруннер допрашивал его. Что мог означать этот идиотский допрос? Почему Бруннер так интересовался содержанием их разговора в новогоднюю ночь, когда они возвращались, проводив девушек? Может, этот гестаповец подозревает, что в Эдит стрелял кто-то из них? А может, считает, что это сделал он, Клос? Клос не раз чувствовал на себе испытующий, острый взгляд Бруннера. Не исключено, что это была провокация. А если Эдит его сообщница? Агент гестапо?
Нет! Такого быть не может! Клос за долгие годы своей разведывательной работы научился разбираться в людях, чувствовал фальшь и предательство. Он не мог допустить, чтобы Эдит… А почему, собственно говоря, нет? Ведь сам он уже четыре года живет под чужим именем. Разве он один такой? Женщины – актрисы от рождения и неплохие разведчицы. Эдит красивая девушка, и это помогает ей. Мужчины всегда охотно доверяются хорошеньким женщинам…
Однако не может быть, чтобы Эдит… Он почему-то был уверен в ней. Возможно, Бруннер просто провоцирует его?..
Тогда, в новогоднюю ночь, Клос попросил Эдит, чтобы она принесла ему фотографию, которую он якобы прислал ей когда-то. Вчера пополудни девушка сказала, что не смогла найти эту фотографию, очевидно, она где-то затерялась. Действительно ли это так? Допустим, что она говорит правду, но живет она не одна, а с Гретой, которая, как говорил его ординарец, таскается с Бруннером. Снова Бруннер… Возможно, именно так и должна выглядеть сеть, затягивающаяся вокруг жертвы, которую непременно хотят поймать.
Тогда что же мог означать допрос Броха и Шнейдера? Капитан встретил Шнейдера, когда тот возвращался от Бруннера. Шнейдер был вне себя от злости и проклинал гестаповца.
– Эта скотина провоцировал меня, принуждал говорить неправду… – И только выпив рюмку коньяка, Шнейдер взял себя в руки. Сообщил, что Бруннер интересовался, при каких обстоятельствах он познакомился с Эдит Ляуш, а когда Шнейдер рассказал ему историю об ограблении и убийстве жены и ребенка гауляйтера, Бруннер сразу изменился, не стал больше ничем интересоваться и прекратил допрос.
– А каким образом Бруннер принуждал вас говорить неправду? – спросил Клос.
– Он задал мне вопрос: встречался ли я когда-нибудь с фрейлейн Ляуш после ее выезда из этого города в сорок первом году? Я ответил чистую правду: только в последнюю новогоднюю ночь у капитана Клоса. Он располагает данными о нас из служебной картотеки. На основании сведений о службе фрейлейн Ляуш и моей Бруннер пришел к заключению, что в сорок третьем году мы в одно время были в Киеве. Может быть, действительно, это было так, но я не имел понятия, что и она в это время была там…
«А если Бруннер подозревает капитана Шнейдера в каком-нибудь нечистом деле и об этом стало известно Эдит, и поэтому он пытался ее убить? Неправдоподобно, хотя теоретически возможно», – думал Клос, поднимаясь по широкой лестнице здания, в котором работал Бруннер.
– Наконец-то Ганс, – вставая из-за стола, произнес Бруннер. – Не мог тебя дождаться, дружище. Представь себе, только что звонил к тебе на квартиру и был приятно удивлен, услышав нежный голос какой-то девушки, которая сказала, что ты пошел ко мне. Поздравляю тебя, Ганс. Только жаль, что ты раньше мне не сказал, что у тебя будет твоя возлюбленная. Возможно, что я отговорил бы тебя от этого. С возлюбленными всегда столько хлопот, Ганс. Поверь мне, старому, опытному холостяку.
– Ты пригласил меня, чтобы поговорить об этом?
– Садись, садись, дружище. – Это совсем не праздный разговор. Я не намерен шутить, Клос. Поверь, можешь иметь неприятности с этой девушкой. А я знаю, что ты не любишь их…
– Дай мне сигару, Герман, у тебя они всегда добротные – настоящие гаванские.
– Что ты хочешь этим сказать, Ганс? – скривившись, процедил сквозь зубы Бруннер.
– Ничего, – ответил капитан. – Просто во время серьезных разговоров люблю курить сигары. А прежде чем ты начнешь разговор со мной, может, пожелаешь сообщить о результатах следствия по делу покушения на жизнь телефонистки Эдит Ляуш? Вопрос приватный, спрашиваю на правах кузена и… – понизил он голос, – ее нареченного.
– Вот об этом я и хотел предупредить тебя, Ганс. Ты совсем не знаешь, что делается вокруг тебя. Умоляю тебя, ради нашей дружбы, оставь в покое эту девушку. О твоей связи с ней все останется между нами. Об этом больше никто не должен знать. Но и ты со своей стороны не должен давать повода к сплетням. Советую тебе прекратить связь с Эдит Ляуш.
– Не понимаю, Герман, говори яснее.
И тогда Бруннер приказал привести схваченного партизана. Прежде всего Клосу в глаза бросилось то, как одет этот человек. Лысеющий мужчина был, как ни странно, в чистой сорочке и непомятом костюме. И никаких следов гестаповских допросов. Клос не раз видел жертвы гестаповцев после допросов в этом здании и в бессильной злобе сжимал кулаки. А этот «партизан» совсем не был похож на тех, кого ранее здесь видел Клос. Он подумал, что Бруннер совершил непростительную для него ошибку. А когда выслушал показания этого человека, настолько гладкие, что было ясно – они заранее подготовлены и вызубрены, то разгадал всю игру Бруннера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Что же тогда беспокоило Клоса? Когда вчера Бруннер позвонил и со свойственной ему развязностью сообщил, что схваченный партизан находится у него, Клос был убежден, что в руки гестапо попал Флориан, и единственное, что Клос мог бы сделать, это попытаться вырвать его из лап Бруннера, передать дело абверу и как можно дольше тянуть следствие, надеясь, что в суматохе перед ожидаемым наступлением русских жизнь Флориану удастся спасти. Итак, если это не Флориан, то кто тогда находится в руках Бруннера? И почему такое торжество в голосе гестаповца? Может, схватили человека, ничего общего не имевшего с партизанами? Однако Бруннер уверенно сказал тогда, что схваченный партизан уже «поет». И почему Бруннер, обычно боявшийся, как бы тот или иной его успех не был приписан службе абвера, вдруг настойчиво просил Клоса приехать к нему и лично допросить партизана?
Все эти выкрутасы Бруннера, видимо, не случайны. Они насторожили Клоса. Он знал цену его лживой дружбе. Этого жестокого и хитрого гестаповца Клос ненавидел.
– Не могу понять вас, господин капитан, – сказал ему утром майор Брох, – почему вы подружились с этим негодяем?
Брох рассказал Клосу, как Бруннер допрашивал его. Что мог означать этот идиотский допрос? Почему Бруннер так интересовался содержанием их разговора в новогоднюю ночь, когда они возвращались, проводив девушек? Может, этот гестаповец подозревает, что в Эдит стрелял кто-то из них? А может, считает, что это сделал он, Клос? Клос не раз чувствовал на себе испытующий, острый взгляд Бруннера. Не исключено, что это была провокация. А если Эдит его сообщница? Агент гестапо?
Нет! Такого быть не может! Клос за долгие годы своей разведывательной работы научился разбираться в людях, чувствовал фальшь и предательство. Он не мог допустить, чтобы Эдит… А почему, собственно говоря, нет? Ведь сам он уже четыре года живет под чужим именем. Разве он один такой? Женщины – актрисы от рождения и неплохие разведчицы. Эдит красивая девушка, и это помогает ей. Мужчины всегда охотно доверяются хорошеньким женщинам…
Однако не может быть, чтобы Эдит… Он почему-то был уверен в ней. Возможно, Бруннер просто провоцирует его?..
Тогда, в новогоднюю ночь, Клос попросил Эдит, чтобы она принесла ему фотографию, которую он якобы прислал ей когда-то. Вчера пополудни девушка сказала, что не смогла найти эту фотографию, очевидно, она где-то затерялась. Действительно ли это так? Допустим, что она говорит правду, но живет она не одна, а с Гретой, которая, как говорил его ординарец, таскается с Бруннером. Снова Бруннер… Возможно, именно так и должна выглядеть сеть, затягивающаяся вокруг жертвы, которую непременно хотят поймать.
Тогда что же мог означать допрос Броха и Шнейдера? Капитан встретил Шнейдера, когда тот возвращался от Бруннера. Шнейдер был вне себя от злости и проклинал гестаповца.
– Эта скотина провоцировал меня, принуждал говорить неправду… – И только выпив рюмку коньяка, Шнейдер взял себя в руки. Сообщил, что Бруннер интересовался, при каких обстоятельствах он познакомился с Эдит Ляуш, а когда Шнейдер рассказал ему историю об ограблении и убийстве жены и ребенка гауляйтера, Бруннер сразу изменился, не стал больше ничем интересоваться и прекратил допрос.
– А каким образом Бруннер принуждал вас говорить неправду? – спросил Клос.
– Он задал мне вопрос: встречался ли я когда-нибудь с фрейлейн Ляуш после ее выезда из этого города в сорок первом году? Я ответил чистую правду: только в последнюю новогоднюю ночь у капитана Клоса. Он располагает данными о нас из служебной картотеки. На основании сведений о службе фрейлейн Ляуш и моей Бруннер пришел к заключению, что в сорок третьем году мы в одно время были в Киеве. Может быть, действительно, это было так, но я не имел понятия, что и она в это время была там…
«А если Бруннер подозревает капитана Шнейдера в каком-нибудь нечистом деле и об этом стало известно Эдит, и поэтому он пытался ее убить? Неправдоподобно, хотя теоретически возможно», – думал Клос, поднимаясь по широкой лестнице здания, в котором работал Бруннер.
– Наконец-то Ганс, – вставая из-за стола, произнес Бруннер. – Не мог тебя дождаться, дружище. Представь себе, только что звонил к тебе на квартиру и был приятно удивлен, услышав нежный голос какой-то девушки, которая сказала, что ты пошел ко мне. Поздравляю тебя, Ганс. Только жаль, что ты раньше мне не сказал, что у тебя будет твоя возлюбленная. Возможно, что я отговорил бы тебя от этого. С возлюбленными всегда столько хлопот, Ганс. Поверь мне, старому, опытному холостяку.
– Ты пригласил меня, чтобы поговорить об этом?
– Садись, садись, дружище. – Это совсем не праздный разговор. Я не намерен шутить, Клос. Поверь, можешь иметь неприятности с этой девушкой. А я знаю, что ты не любишь их…
– Дай мне сигару, Герман, у тебя они всегда добротные – настоящие гаванские.
– Что ты хочешь этим сказать, Ганс? – скривившись, процедил сквозь зубы Бруннер.
– Ничего, – ответил капитан. – Просто во время серьезных разговоров люблю курить сигары. А прежде чем ты начнешь разговор со мной, может, пожелаешь сообщить о результатах следствия по делу покушения на жизнь телефонистки Эдит Ляуш? Вопрос приватный, спрашиваю на правах кузена и… – понизил он голос, – ее нареченного.
– Вот об этом я и хотел предупредить тебя, Ганс. Ты совсем не знаешь, что делается вокруг тебя. Умоляю тебя, ради нашей дружбы, оставь в покое эту девушку. О твоей связи с ней все останется между нами. Об этом больше никто не должен знать. Но и ты со своей стороны не должен давать повода к сплетням. Советую тебе прекратить связь с Эдит Ляуш.
– Не понимаю, Герман, говори яснее.
И тогда Бруннер приказал привести схваченного партизана. Прежде всего Клосу в глаза бросилось то, как одет этот человек. Лысеющий мужчина был, как ни странно, в чистой сорочке и непомятом костюме. И никаких следов гестаповских допросов. Клос не раз видел жертвы гестаповцев после допросов в этом здании и в бессильной злобе сжимал кулаки. А этот «партизан» совсем не был похож на тех, кого ранее здесь видел Клос. Он подумал, что Бруннер совершил непростительную для него ошибку. А когда выслушал показания этого человека, настолько гладкие, что было ясно – они заранее подготовлены и вызубрены, то разгадал всю игру Бруннера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16