Другие думают только о себе. Бога ради, не останавливаться. Дальше, дальше!.. Кому еще суждено принести себя в жертву? Пусть каждый сам помогает себе как умеет. Кто позаботится обо мне? Пусть валяется. Сапоги на нем хорошие, ему они больше ни к чему, да и шинель тоже не понадобится. А теперь в путь, дальше, дальше, только не останавливаться: сзади наступают русские!
Приходится убрать с дороги еще пять полуобнаженных трупов, чтобы продолжать путь. Но вот мы уже приближаемся к реке Россошке. Нас встречает и сопровождает дальше дикий шум. Румыны осыпают нас проклятиями и руганью на своем языке, когда мы подъезжаем к ним. В низине у реки сплошной клубок людей, лошадей и повозок. Склоны покрыты льдом; спускаться легко, но на противоположный берег взобраться трудно. Приходится толкать лошадей и машины. Между ними падают раненые, колеса едут прямо по ним. Никого это не волнует, никто не прислушивается к предсмертным крикам и стонам. По упавшим несутся кони, шагают живые. Все стремятся вперед. Кто упал, тому ничем не помочь. Мы его поддерживать не можем. Раз два – взяли! Еще взяли! Откуда идем? Оттуда. Русских не сдержать. Хотели пробиться к Калачу, да они преградили нам путь, пришлось отступать. Болтать некогда, спешим. А ну приналяг! Скоро выберемся на тот берег. Вот только полевая кухня внизу. А лошадей, от которых одни кости остались, да растоптанных людей здесь бросим. Завтра все замерзнет, и их занесет снегом. Нас бы здесь давно и дух простыл, да половина наших сразу отделилась, а о нас и не подумали. Вот эти ушли уже далеко! Но и мы сейчас двинемся. Мы не горюем: полевая кухня с нами! А до других нам дела нет. Своя рубашка ближе к телу.
Теперь я начинаю торопиться. Только бы вырваться отсюда! Только не видеть больше этих людей! Меня охватывает ярость. Но и сострадание тоже. Вот как оно выглядит, бегство! Сегодня бегут румыны. А завтра? Разве есть у нас гарантия, что то же самое не произойдет и с нами? Прорвавшиеся русские дивизии катятся на нас. Они ударят в тыл армии, там, где штабы и обозы, где есть пекаря и почтальоны, но где нет резервов. Что тогда?
Путь впереди расчистился. Тони с ожесточенной яростью разгоняет машину. Восьми цилиндровый форд с колесами, обвязанными цепью, тянет хорошо, мы преодолеваем подъем без остановки и проносимся мимо отступающих румын.
Через несколько километров проезжаем полевой аэродром. Нас встречает зловещий пожар. Пламя полыхает до самого неба – желтое, красное, голубое. Горит бензин. Горят самолеты. Да, самолеты! Транспортные, разведчики, пикирующие бомбардировщики – те немногие, что до сегодняшнего утра еще обслуживали нас. Сознательно уничтожают технику. Ведь русские идут, ничто не должно попасть им в руки! Моторы не заводятся. Пробовали – не получается. Ничего иного не остается. Как ни тяжело, жги машины! Поджигай бензин! Что еще? Взорвать склады с запасными частями. Скорее, спешите, надо все уничтожить! Русские наступают, русские!
Панический страх охватил всех здесь, в армейском тылу, пока там, впереди, идет бой. За дело взялись безумцы – те, кто до сих пор сидели в глубоком тылу, попивали шнапс в казино, щелкали каблуками и только и знали что отвечать на приветствия подчиненных. А теперь только заслышали артиллерийскую канонаду, сразу нервы потеряли. Подумаешь, что такое двадцать самолетов! Я обязан выполнять свой долг! Что? Говорите, можно было бы подождать? А что вы в этом смыслите, лучше позаботьтесь-ка о своих собственных делах! Хотите знать мою фамилию? И не подумаю назвать!
Этот огонь уничтожает не только несколько самолетов. Он окончательно отрезвляет нас. Если столько немецких офицеров потеряло голову и поддалось панике, не приходится удивляться поведению румынских солдат.
И здесь тоже горит. И там, дальше, тоже! Чем дальше мы едем назад, тем все чаще пожары. Прямо посреди деревенской улицы, перед крестьянскими избами, на высотах, в открытом поле жгут документы, приказы, секретные бумаги, характеристики и представления к орденам, уставы и карты. Писаря раздувают огонь. Офицеры по листкам бросают бумаги в костер с торжественной серьезностью и ставят в списке галочку против порядкового номера. Они тоже выполняют свой долг! Еще бы, ведь их дело – составлять и рассылать приказы, так почему бы разочек и не сжечь? Только вот до сих пор мы об этом не думали. Ведь раньше ни один секретный приказ не имел права исчезнуть, иначе арест, военный суд, разжалование. А сегодня? Бросай его в огонь! Русские идут! Приказы не помогли нам раньше. Не помогут и теперь. В огонь их! И этот тоже! Да смотрите, ничего не забыть сжечь! Такова служба. Я отвечаю за это головой.
* * *
23 ноября 1942 года. Разгуляевка.
Полдень. Все командиры выстроились в блиндаже генерала, 1-й офицер штаба Дивизии произносит:
– Господа, свершилось. Калач пал. Мы окружены.
Прорываться или нeт?
Итак, мы попали впросак. И притом основательно. Полностью отрезаны, предоставлены своей собственной судьбе, лишены всякого подвоза боеприпасов, снаряжения, продовольствия, не имеем возможности вывозить раненых. Будущее наше мрачно.
Такое положение называют котлом. Первый в истории котел сумел устроить Ганнибал при Каннах. Он зажал там в клещи 80 тысяч римских воинов под командованием консула Эмилия Пауллюса. 50 тысяч из них остались лежать на поле битвы, 20 тысяч были пленены, остальным 10 тысячам удалось вырваться из окружения. С тех пор идея битвы на уничтожение по возможности такого же масштаба не дает покоя генералам и всем, кто хочет ими стать. Во времена Пунических войн все свершалось в один день – от наступления до горького конца побежденного. И в тот же вечер победители делили между собой лавры и торжествовали победу. Но в нашу эпоху – эпоху колоссальных масштабов, развития техники, действия массовых армий – дело выглядит иначе.
Мне вспоминается окружение во Франции в 1940 году. В котле остались десятки и десятки тысяч французских солдат, они не могли помочь себе. То здесь, то там попытки прорыва, но французское командование было не в состоянии создать новые фронты, организовать оборону и остановить наступающего противника. Все уже сжималось кольцо. Сбрасываемое с самолетов продовольствие попадало в наши руки. А окруженные голодали, метались между стенами котла, не подчиняясь уже никакому приказу. После ряда дней все более усиливавшегося нажима им пришлось капитулировать. Изможденные, голодные и оборванные пленные тянулись по дорогам, опустив глаза и потеряв надежду.
А теперь нас самих постигла та же участь! Несколько сот тысяч человек оказались в железном кольце. Их надо кормить. Хорошо, у нас еще имеются склады продовольствия. Но надолго ли хватит запасов? Автомашины выходят из строя, требуются запасные части.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Приходится убрать с дороги еще пять полуобнаженных трупов, чтобы продолжать путь. Но вот мы уже приближаемся к реке Россошке. Нас встречает и сопровождает дальше дикий шум. Румыны осыпают нас проклятиями и руганью на своем языке, когда мы подъезжаем к ним. В низине у реки сплошной клубок людей, лошадей и повозок. Склоны покрыты льдом; спускаться легко, но на противоположный берег взобраться трудно. Приходится толкать лошадей и машины. Между ними падают раненые, колеса едут прямо по ним. Никого это не волнует, никто не прислушивается к предсмертным крикам и стонам. По упавшим несутся кони, шагают живые. Все стремятся вперед. Кто упал, тому ничем не помочь. Мы его поддерживать не можем. Раз два – взяли! Еще взяли! Откуда идем? Оттуда. Русских не сдержать. Хотели пробиться к Калачу, да они преградили нам путь, пришлось отступать. Болтать некогда, спешим. А ну приналяг! Скоро выберемся на тот берег. Вот только полевая кухня внизу. А лошадей, от которых одни кости остались, да растоптанных людей здесь бросим. Завтра все замерзнет, и их занесет снегом. Нас бы здесь давно и дух простыл, да половина наших сразу отделилась, а о нас и не подумали. Вот эти ушли уже далеко! Но и мы сейчас двинемся. Мы не горюем: полевая кухня с нами! А до других нам дела нет. Своя рубашка ближе к телу.
Теперь я начинаю торопиться. Только бы вырваться отсюда! Только не видеть больше этих людей! Меня охватывает ярость. Но и сострадание тоже. Вот как оно выглядит, бегство! Сегодня бегут румыны. А завтра? Разве есть у нас гарантия, что то же самое не произойдет и с нами? Прорвавшиеся русские дивизии катятся на нас. Они ударят в тыл армии, там, где штабы и обозы, где есть пекаря и почтальоны, но где нет резервов. Что тогда?
Путь впереди расчистился. Тони с ожесточенной яростью разгоняет машину. Восьми цилиндровый форд с колесами, обвязанными цепью, тянет хорошо, мы преодолеваем подъем без остановки и проносимся мимо отступающих румын.
Через несколько километров проезжаем полевой аэродром. Нас встречает зловещий пожар. Пламя полыхает до самого неба – желтое, красное, голубое. Горит бензин. Горят самолеты. Да, самолеты! Транспортные, разведчики, пикирующие бомбардировщики – те немногие, что до сегодняшнего утра еще обслуживали нас. Сознательно уничтожают технику. Ведь русские идут, ничто не должно попасть им в руки! Моторы не заводятся. Пробовали – не получается. Ничего иного не остается. Как ни тяжело, жги машины! Поджигай бензин! Что еще? Взорвать склады с запасными частями. Скорее, спешите, надо все уничтожить! Русские наступают, русские!
Панический страх охватил всех здесь, в армейском тылу, пока там, впереди, идет бой. За дело взялись безумцы – те, кто до сих пор сидели в глубоком тылу, попивали шнапс в казино, щелкали каблуками и только и знали что отвечать на приветствия подчиненных. А теперь только заслышали артиллерийскую канонаду, сразу нервы потеряли. Подумаешь, что такое двадцать самолетов! Я обязан выполнять свой долг! Что? Говорите, можно было бы подождать? А что вы в этом смыслите, лучше позаботьтесь-ка о своих собственных делах! Хотите знать мою фамилию? И не подумаю назвать!
Этот огонь уничтожает не только несколько самолетов. Он окончательно отрезвляет нас. Если столько немецких офицеров потеряло голову и поддалось панике, не приходится удивляться поведению румынских солдат.
И здесь тоже горит. И там, дальше, тоже! Чем дальше мы едем назад, тем все чаще пожары. Прямо посреди деревенской улицы, перед крестьянскими избами, на высотах, в открытом поле жгут документы, приказы, секретные бумаги, характеристики и представления к орденам, уставы и карты. Писаря раздувают огонь. Офицеры по листкам бросают бумаги в костер с торжественной серьезностью и ставят в списке галочку против порядкового номера. Они тоже выполняют свой долг! Еще бы, ведь их дело – составлять и рассылать приказы, так почему бы разочек и не сжечь? Только вот до сих пор мы об этом не думали. Ведь раньше ни один секретный приказ не имел права исчезнуть, иначе арест, военный суд, разжалование. А сегодня? Бросай его в огонь! Русские идут! Приказы не помогли нам раньше. Не помогут и теперь. В огонь их! И этот тоже! Да смотрите, ничего не забыть сжечь! Такова служба. Я отвечаю за это головой.
* * *
23 ноября 1942 года. Разгуляевка.
Полдень. Все командиры выстроились в блиндаже генерала, 1-й офицер штаба Дивизии произносит:
– Господа, свершилось. Калач пал. Мы окружены.
Прорываться или нeт?
Итак, мы попали впросак. И притом основательно. Полностью отрезаны, предоставлены своей собственной судьбе, лишены всякого подвоза боеприпасов, снаряжения, продовольствия, не имеем возможности вывозить раненых. Будущее наше мрачно.
Такое положение называют котлом. Первый в истории котел сумел устроить Ганнибал при Каннах. Он зажал там в клещи 80 тысяч римских воинов под командованием консула Эмилия Пауллюса. 50 тысяч из них остались лежать на поле битвы, 20 тысяч были пленены, остальным 10 тысячам удалось вырваться из окружения. С тех пор идея битвы на уничтожение по возможности такого же масштаба не дает покоя генералам и всем, кто хочет ими стать. Во времена Пунических войн все свершалось в один день – от наступления до горького конца побежденного. И в тот же вечер победители делили между собой лавры и торжествовали победу. Но в нашу эпоху – эпоху колоссальных масштабов, развития техники, действия массовых армий – дело выглядит иначе.
Мне вспоминается окружение во Франции в 1940 году. В котле остались десятки и десятки тысяч французских солдат, они не могли помочь себе. То здесь, то там попытки прорыва, но французское командование было не в состоянии создать новые фронты, организовать оборону и остановить наступающего противника. Все уже сжималось кольцо. Сбрасываемое с самолетов продовольствие попадало в наши руки. А окруженные голодали, метались между стенами котла, не подчиняясь уже никакому приказу. После ряда дней все более усиливавшегося нажима им пришлось капитулировать. Изможденные, голодные и оборванные пленные тянулись по дорогам, опустив глаза и потеряв надежду.
А теперь нас самих постигла та же участь! Несколько сот тысяч человек оказались в железном кольце. Их надо кормить. Хорошо, у нас еще имеются склады продовольствия. Но надолго ли хватит запасов? Автомашины выходят из строя, требуются запасные части.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101