Это я - Эразм. Я Петрова положил... Привет, Голосистый! Это я не тебе... - Эразм повесил трубку; неподалеку от них стоял невысокий узкоплечий больной с повязкой на шее, смотрел на Эразма и улыбался.
- Привет, доктор, - прошептал он. - Режете?
- Завязал, - сказал Эразм. - На хрен надо. Плаваю. На Каморских островах видал какие девки?
Больной прижал к горлу аппаратик, похожий на пальчиковый фонарик, голос раздался роботоподобный:
- Видел по телевизору. Красивые девки - ровные.
Эразм чиркнул пальцем по шее:
- Это же я тебя?
- Вы.
- А теперь?
- Левое легкое. Сам Дранкин. - В роботоподобном, неокрашенном голосе все же прослушивалась гордость. - Меня в институт везли, я убег. Здесь атмосфера здоровая, как в полевом госпитале, люди душевные. Врачи профессионалы. Здесь я больной и все, как все советские больные. А в институте, там люди штучные, и страдания у них штучные, и подход к ним вроде бы как по конкурсу.
- Петров, это Голосистый - моя работа. - В глазах Эразма Полувякина слезами поблескивала грусть.
- Не только ваша: почку - Николай Николаевич, желудок - Нина Алексеевна, легкое - сам Дранкин.
Глаза Петрова, наверное, полезли из орбит.
- Да вы не нервничайте. - Голосистый отнял аппаратик от горла и засмеялся пузырчатым шепотком. - На войне у меня за один день тридцать три ранения получилось, шрамы - тоже живая ткань.
Эразм похлопал Голосистого по плечу, в этом фамильярном жесте была нежность. И Голосистый прижался к груди Эразма виском.
- Голосистому я горло делал. Другие после такой операции чуть пищат, а он, слышишь, поет. Он известный закройщик Илья Лукич Аракелов.
- Модельер-закройщик. Приходите, костюмчик построю, английские лекала имею.
- Ты на работу сообщил? - спросил Петрова Эразм.
- Нет еще.
- Звони. Я приду в среду. Принесу селедку. Своей-то записку оставил?
- Оставил, - сказал Петров.
Эразм вошел в раздевалку, но вернулся в своей гигантской шапке, дал Петрову несколько двухкопеечных монет, нашарив их по карманам.
- На. Небось не сообразил взять.
Секретарь директора Людмила Аркадьевна сказала в трубку голосом приветливым, но с дисциплинирующими нотками:
- Здравствуйте, Александр Иванович. Вам завтра нужно присутствовать на заседании ученого совета.
- Не могу, Людмила Аркадьевна, дорогая, - сказал он. - Видите ли, с сегодняшнего дня я лежу на Второй Дороге. Меня будут резать.
- Не шутите так, Александр Иванович.
- Какие уж тут шутки. Шестое отделение, торакальное. Шестая палата. Все больные тут торакальцы. И я торакалец. Наподобие марсиан.
- Я передам Арсению Павловичу, - чуть слышно прошелестела Людмила Аркадьевна. - Желаю вам стойкости духа.
"Сейчас позвонит сюда в справочное - мне не поверила". Петров вздохнул, поймав себя на том, что и сам до конца не поверил в этот внезапный зигзаг в своей судьбе.
После обеда пришла Софья.
Петров толкался в вестибюле, ждал телефон, чтобы позвонить дочери, и вдруг увидел Софью в раздевалке. Она была в короткой дубленке, длинной клетчатой юбке и мохеровой шапочке. "Почему все сразу оделись в зимнее, еще осень не отшумела".
Раздевалась Софья спокойно. Стройная и подтянутая. Лицо задумчивое. Лоб чистый. Прическа гладкая, как у балерины. Лишь колец на пальцах больше, чем надобно бы, да брошь слишком тяжелая и слишком новая. Петров не почувствовал ни радости, ни тревоги, не почувствовал даже любопытства и не удивился этому своему равнодушию.
- Ну ты и напугал меня, - сказала Софья, подходя к нему и протягивая ему руку. - И когда это стало известно?
- Вчера.
Она отвела глаза и долго смотрела поверх его плеча на плакат с кишечными палочками на немытых овощах и фруктах.
- Как ты себя чувствуешь? - спросила она.
- Нормально.
- Когда операция?
- Дней через десять - пятнадцать.
- Аркадию не звонил. Дочери тоже.
- Собирался сейчас.
- Я позвонила. Они приедут тебя навестить. Мне Эразм сказал. Попросил буженины и вообще - к нему кто-то там приезжает. - Софья говорила, как бы утешая его, что придет Анна, принесет вкусненького, что после операции ему потребуется черная икра для гемоглобина, а он думал - существует ли на самом деле это парадоксальное состояние, которое называют "одиночество вдвоем", и если существует, то, наверно, для этого нужны какие-то особые данные, может быть импотенция, может быть интеллигентность.
Уходя, Софья как-то странно на него посмотрела; он отметил, что она все время бросала на него украдкой эти странные взгляды, в которых любопытство было смешано с жалостью, и эти взгляды озадачили его, в них не было раздражения, ставшего за последнее время постоянной величиной в их отношениях.
Гардеробщица, крепкоплечая, крепконогая женщина, какие главенствуют в домовых комитетах, поманила его пальцем.
- Твоя жена? Интересная. Артистка. Я ее по телевизору видела. Слышь, - гардеробщица перешла на шепот, - а у тебя ЭТА болезнь?
Петров кивнул.
- А всякие мысли в голову не пускай. Мысли не способствуют. Понятно, с такой женой-красавицей бел мыслей не будешь, особенно когда ЭТА болезнь, чего уж - ау, брат, но борись.
- Понял, - сказал Петров. Он действительно понял. Странные Софьины взгляды происходили от какого-то знания, которым он, Петров, не располагал. Скорее всего Эразм, попросив буженины, что-то Софье намолол: скорее всего назвал процент смертности в его положении - конечно, если поражена трахея, на что он намекал, то и процент смертности должен быть высоким, а ничто так не примиряет жен с мужьями, как сознание того, что муж при смерти.
Проходившая мимо старшая сестра их отделения, высокая и стройная, даже немного вытянутая, похожая на Снегурочку, написанную совместно Билибиным и Боттичелли, подтолкнула его легонько к дверям отделения.
- Нельзя так долго стоять в вестибюле, тут сквозняки. Идите-ка в свою палату.
Вечером, когда все смотрели программу "Время", Петрова позвала постовая сестра Лидочка.
- Вас к телефону, - сказала она удивленно. - Пожалуйста, в ординаторскую. Доктор Эразм Полувякин. - Сестра была очень молоденькая, крутобедрая, как луковка, на крепких, звонко шагающих ножках. Она проводила Петрова в ординаторскую, взяла трубку и сказала, заливаясь румянцем:
- Доктор, сейчас трубку возьмет больной Петров. Но я вас прошу не звонить ему больше. У нас категорически запрещено звать больных к телефону.
- Понял, как меня уважают? - закричал в трубку Эразм. - Видел, какие у нас в медицине кадры? Сто процентов за то, что она хорошенькая. Только хорошенькие позволяют себе дерзить врачам.
- Хорошенькая, - подтвердил Петров. - Я бы даже сказал - очень хорошенькая.
Сестричка покраснела еще гуще.
Эразм закричал в трубку:
- Я тебе так позвонил - потрепаться. Как настроение?
- Что ты Софье нагородил - сколько процентов за смертельный исход?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54