- Зять усмехнулся, его глаза, как бы ввинченные в череп, довернулись до отказа. Или, по-вашему, я не прав? А фантастика утешает человека в его одиночестве.
- Человек одинок всегда, - сказал Петров. - Я говорю - человек, а не молодой человек.
- Тем более утешает, - сказал зять тихо. - Особенно если он грешен. А человек грешен даже не молодой.
Может быть, в словах зятевых был какой-то глубокий смысл или намек, но их основной подтекст торчал, как заячьи уши из невысокой и негустой травы: мол, читайте, дорогой тесть, веселенькое, легонькое, незатейливое отдыхайте и не трогайте дорогие издания. Дорогие издания сами себе покупайте, тогда и трогайте.
Дочка Анна сказала Петрову шепотом, без подтекстов.
- Холодильником не увлекайся. Баром тоже. Купи себе пива. Мама вам с Гульденом мяса натушит. - Сунула ему в руки тетрадь, обернутую в пестрое. - Прочти обязательно, тебе будет интересно, как деду.
Внук Антоша ничего не сказал. Внук улыбался вежливо. У него, как выяснилось, заданием на лето было выработать японскую непоколебимую маску.
Перед зятевым кабинетом Петров склонял голову. Один гарнитур финской фирмы "АСКО" - "Футура". Другой гарнитур - "Орион", полуампир ленинградской мебельной фабрики "Интурист", фанерованный красным деревом. Кресла - "Лесная дрема". Диван - "Ложе ангелов". Много книг. Много-много. Может, зять их все прочитал? Может быть, - зять Петрова был физически сильный. И вообще, что Петров знал о своем зяте? Иногда Петрову казалось, что зять у него инкубаторный.
Лидия Алексеевна Яркина, завотделом феноменологии, доктор наук, имеющая слабость к драгоценным камням голубого цвета, сказала, что зятьев не следовало бы называть уменьшительными именами - к примеру, Вовами, - от этого зятья мельчают и вырождаются.
У Петрова был крепкий зять.
Петров перелистывал детективы, когда зазвонил телефон. То была Софья.
- Ну как вы там? Позови-ка Эразма.
- Его нет. Он ушел сразу.
- Ну и прекрасно. Звонила Анна с дороги, просила проверить.
Через минуту раздался звонок в дверь. Гульден прижал нос к щели и завилял хвостом.
Вошел Эразм.
- Петров, я тут с тобой поживу. Мы с моей Матреной в топоры пошли.
День, начавшийся так красиво, погас, будто в аквариуме с электрическими рыбками и маленькими шустрыми осьминогами выключили подсветку.
Эразм перелистывал дорогие издания по искусству.
- Смотри, Петров, - говорил он. - Все бабы у этих модерных художников страдают отсутствием тазовых функций. - Он ставил крепким ногтем кресты на женских телах Модильяни. - Петров, что с тобой? Чего это ты побледнел? Сердце?
- Я не могу тебя здесь оставить, - сказал Петров. - Дома пожалуйста. А здесь... - Он беспомощно оглядел красивую квартиру, где мог бы найти себе место напольный позолоченный канделябр из комиссионного магазина "Бронза".
- Да ты не переживай, - говорил Эразм. - Я на полу посплю. На ковре. И Гульдену веселее будет. И теплее. Я же как печка.
- Не терзай, - пробормотал Петров. - Не могу я. Тут я тебя оставить не могу. Это выше.
- Раб ты, - сказал Эразм Полувякин. - Ты еще не раздавил в себе гадину. Идем шапки заказывать.
По дороге в ателье Эразм развивал мысль, что жена Петрова Фекла, "или, как ее там, Ефросинья", гораздо значительнее своего дорогого мужа и как личность и вообще. По крайней мере она-то может принимать решения. "Выше нее только безусловно великое - скажем, возраст".
- Потому что мужики друг перед другом заносятся. Когда мужики друг перед другом заносятся, баба берет верх. А это, Петров, плохо. Вот ты меня переночевать не пустил, а это тоже плохо... Петров, ты же ведь никогда не думал, что, разреши нам проживание в гостиницах с недорогой оплатой и неограниченным сроком, сколько бы мужиков предпочло одиночество.
Лет десять назад Эразм Полувякин ушел от своей первой жены Ариши, женщины светлой, тихой и доброй, - как все считали, такой, какая ему, шумному и непоседливому, нужна была. Ушел из центра города на Гражданку к яркой, губастой и тоже шумной, чьего имени никто не знал, поскольку Эразм называл ее то Рашель, то Изольда, то Жоржетта, то Мотря, то Лизхен, то Фекла, то просто Киса и Задница.
Вторую жену Эразма Петров и видел-то, может быть, раза три, а вот о первой, поскольку жили они в одном доме, имел мнение жесткое: Ариша, обидевшись, могла месяцами молчать.
- Не дом родной, а склеп фамильный! - кричал в таких случаях Эразм.
Но когда, как сейчас, приходилось ему себя жалеть, он включал в эту жалость и Аришу.
- Вот, Петров, меня все уважают и Аришу уважают, только ты нас с нею не уважаешь. Я каждый день принимаю душ, а ты меня не берешь ночевать. Мелкий ты, Петров, человек.
- Стой, - сказал ему Петров. - Я придумал. Есть место, где ты сможешь пожить. Получше, чем у моей дочки Анны. Пойдем.
Они возвращались из ателье, где им обмерили головы. Впереди них, наслаждаясь запахом столбов и подвалов, бежал Гульден.
Семиэтажный дом с бетонными матросами поверх карниза выглядел под теплым небом скромнее - холод неба возвеличивает архитектуру.
Рампа Махаметдинова кивнула Петрову, как подчиненному, с высоты автокара. Но, глянув на расхлыстанного Эразма, вдруг засмущалась.
- Слышишь, Петров, это твой друг нэ художник, нэт? - И, не дожидаясь ответа, заявила: - Теперь думаю в режиссеры пойты. Режиссеру много знать надо. Все про любовь. Скажи, есть такой учебник, где все про любовь?
- Жизнь, - сказал Петров.
- Разве это жизнь? - Рампа взмахнула когтистой лапкой.
- Иди в стеклодувы, детка, - сказал Эразм и положил ей руку на плечо.
- Сными, - прошипела Рампа. - Художник, а совсем дурак.
Кочегар, оглядев Эразма, спросил:
- Надолго?
- Я плаваю. - Эразм принялся извлекать из карманов пакеты с японским растворимым супом. - Опохмеляет, я вам скажу!
Знакомство их произошло просто и логично. Петров отметил, что и похожи-то они друг на друга, и роста равного, и объема.
Помещение No1 было пустым и гулким.
- Где Шурики? - спросил Петров.
- Мальчика отправили на юг, поправлять здоровье.
Петров подумал: "Все как по нотам".
Помещение No2 уходило в бескрайность, и не было в нем надувных розовых лодочек-матрацев и клетчатых пледов цвета календулы.
- А эти где?
- Эти на Рижском взморье. У них порядок. Она его похоронит, сама пойдет в монастырь.
Эразм, горячась, кинулся доказывать с точки зрения врача и умного человека, как полезны были женские монастыри, как они спасали общество от истеричек, нимфоманок, кликуш и просто-напросто страшненьких.
В помещении No3 стены были выкрашены бирюзовой эмалью.
- Рампа боролась.
Петров не понял.
- Замазала Рампа свою любовь нитровинилхлоридом... Петров, может быть, тебе интересно - дурында, с которой ты в кино бегал, укатила в отпуск к отцу.
Петров охрип.
- Откуда ты знаешь?
- Тетя дворник сказала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
- Человек одинок всегда, - сказал Петров. - Я говорю - человек, а не молодой человек.
- Тем более утешает, - сказал зять тихо. - Особенно если он грешен. А человек грешен даже не молодой.
Может быть, в словах зятевых был какой-то глубокий смысл или намек, но их основной подтекст торчал, как заячьи уши из невысокой и негустой травы: мол, читайте, дорогой тесть, веселенькое, легонькое, незатейливое отдыхайте и не трогайте дорогие издания. Дорогие издания сами себе покупайте, тогда и трогайте.
Дочка Анна сказала Петрову шепотом, без подтекстов.
- Холодильником не увлекайся. Баром тоже. Купи себе пива. Мама вам с Гульденом мяса натушит. - Сунула ему в руки тетрадь, обернутую в пестрое. - Прочти обязательно, тебе будет интересно, как деду.
Внук Антоша ничего не сказал. Внук улыбался вежливо. У него, как выяснилось, заданием на лето было выработать японскую непоколебимую маску.
Перед зятевым кабинетом Петров склонял голову. Один гарнитур финской фирмы "АСКО" - "Футура". Другой гарнитур - "Орион", полуампир ленинградской мебельной фабрики "Интурист", фанерованный красным деревом. Кресла - "Лесная дрема". Диван - "Ложе ангелов". Много книг. Много-много. Может, зять их все прочитал? Может быть, - зять Петрова был физически сильный. И вообще, что Петров знал о своем зяте? Иногда Петрову казалось, что зять у него инкубаторный.
Лидия Алексеевна Яркина, завотделом феноменологии, доктор наук, имеющая слабость к драгоценным камням голубого цвета, сказала, что зятьев не следовало бы называть уменьшительными именами - к примеру, Вовами, - от этого зятья мельчают и вырождаются.
У Петрова был крепкий зять.
Петров перелистывал детективы, когда зазвонил телефон. То была Софья.
- Ну как вы там? Позови-ка Эразма.
- Его нет. Он ушел сразу.
- Ну и прекрасно. Звонила Анна с дороги, просила проверить.
Через минуту раздался звонок в дверь. Гульден прижал нос к щели и завилял хвостом.
Вошел Эразм.
- Петров, я тут с тобой поживу. Мы с моей Матреной в топоры пошли.
День, начавшийся так красиво, погас, будто в аквариуме с электрическими рыбками и маленькими шустрыми осьминогами выключили подсветку.
Эразм перелистывал дорогие издания по искусству.
- Смотри, Петров, - говорил он. - Все бабы у этих модерных художников страдают отсутствием тазовых функций. - Он ставил крепким ногтем кресты на женских телах Модильяни. - Петров, что с тобой? Чего это ты побледнел? Сердце?
- Я не могу тебя здесь оставить, - сказал Петров. - Дома пожалуйста. А здесь... - Он беспомощно оглядел красивую квартиру, где мог бы найти себе место напольный позолоченный канделябр из комиссионного магазина "Бронза".
- Да ты не переживай, - говорил Эразм. - Я на полу посплю. На ковре. И Гульдену веселее будет. И теплее. Я же как печка.
- Не терзай, - пробормотал Петров. - Не могу я. Тут я тебя оставить не могу. Это выше.
- Раб ты, - сказал Эразм Полувякин. - Ты еще не раздавил в себе гадину. Идем шапки заказывать.
По дороге в ателье Эразм развивал мысль, что жена Петрова Фекла, "или, как ее там, Ефросинья", гораздо значительнее своего дорогого мужа и как личность и вообще. По крайней мере она-то может принимать решения. "Выше нее только безусловно великое - скажем, возраст".
- Потому что мужики друг перед другом заносятся. Когда мужики друг перед другом заносятся, баба берет верх. А это, Петров, плохо. Вот ты меня переночевать не пустил, а это тоже плохо... Петров, ты же ведь никогда не думал, что, разреши нам проживание в гостиницах с недорогой оплатой и неограниченным сроком, сколько бы мужиков предпочло одиночество.
Лет десять назад Эразм Полувякин ушел от своей первой жены Ариши, женщины светлой, тихой и доброй, - как все считали, такой, какая ему, шумному и непоседливому, нужна была. Ушел из центра города на Гражданку к яркой, губастой и тоже шумной, чьего имени никто не знал, поскольку Эразм называл ее то Рашель, то Изольда, то Жоржетта, то Мотря, то Лизхен, то Фекла, то просто Киса и Задница.
Вторую жену Эразма Петров и видел-то, может быть, раза три, а вот о первой, поскольку жили они в одном доме, имел мнение жесткое: Ариша, обидевшись, могла месяцами молчать.
- Не дом родной, а склеп фамильный! - кричал в таких случаях Эразм.
Но когда, как сейчас, приходилось ему себя жалеть, он включал в эту жалость и Аришу.
- Вот, Петров, меня все уважают и Аришу уважают, только ты нас с нею не уважаешь. Я каждый день принимаю душ, а ты меня не берешь ночевать. Мелкий ты, Петров, человек.
- Стой, - сказал ему Петров. - Я придумал. Есть место, где ты сможешь пожить. Получше, чем у моей дочки Анны. Пойдем.
Они возвращались из ателье, где им обмерили головы. Впереди них, наслаждаясь запахом столбов и подвалов, бежал Гульден.
Семиэтажный дом с бетонными матросами поверх карниза выглядел под теплым небом скромнее - холод неба возвеличивает архитектуру.
Рампа Махаметдинова кивнула Петрову, как подчиненному, с высоты автокара. Но, глянув на расхлыстанного Эразма, вдруг засмущалась.
- Слышишь, Петров, это твой друг нэ художник, нэт? - И, не дожидаясь ответа, заявила: - Теперь думаю в режиссеры пойты. Режиссеру много знать надо. Все про любовь. Скажи, есть такой учебник, где все про любовь?
- Жизнь, - сказал Петров.
- Разве это жизнь? - Рампа взмахнула когтистой лапкой.
- Иди в стеклодувы, детка, - сказал Эразм и положил ей руку на плечо.
- Сными, - прошипела Рампа. - Художник, а совсем дурак.
Кочегар, оглядев Эразма, спросил:
- Надолго?
- Я плаваю. - Эразм принялся извлекать из карманов пакеты с японским растворимым супом. - Опохмеляет, я вам скажу!
Знакомство их произошло просто и логично. Петров отметил, что и похожи-то они друг на друга, и роста равного, и объема.
Помещение No1 было пустым и гулким.
- Где Шурики? - спросил Петров.
- Мальчика отправили на юг, поправлять здоровье.
Петров подумал: "Все как по нотам".
Помещение No2 уходило в бескрайность, и не было в нем надувных розовых лодочек-матрацев и клетчатых пледов цвета календулы.
- А эти где?
- Эти на Рижском взморье. У них порядок. Она его похоронит, сама пойдет в монастырь.
Эразм, горячась, кинулся доказывать с точки зрения врача и умного человека, как полезны были женские монастыри, как они спасали общество от истеричек, нимфоманок, кликуш и просто-напросто страшненьких.
В помещении No3 стены были выкрашены бирюзовой эмалью.
- Рампа боролась.
Петров не понял.
- Замазала Рампа свою любовь нитровинилхлоридом... Петров, может быть, тебе интересно - дурында, с которой ты в кино бегал, укатила в отпуск к отцу.
Петров охрип.
- Откуда ты знаешь?
- Тетя дворник сказала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54