Это действительно трудно – распознать наваждение. Остальное сравнительно легко. Раз убедилась, что это наваждение, – просто-напросто отмети его.
– Но я не могу, дядюшка. Я знаю, что оно призрачно, но от этого оно не исчезает.
– Тут возникла помеха, которую мы проглядели.
– Не переживайте, дядюшка. Ваши наваждения такие милые, что я с радостью им поддаюсь. Готова любоваться на них целыми днями.
– Здесь я, возможно, и ошибался. Отсутствует побудительный стимул Попробуем что-нибудь другое, не столь милое.
Он махнул рукой, и бабочки-птички, к большому разочарованию Элистэ, пропали. Затем Кинц что-то произнес, и возник новый образ. Между кроватью и бюро заворочалась какая-то гнусная тварь – огромное обезьянье туловище, поросшее шерстью, бородатая рогатая козлиная голова, но с клыками, грязный петушиный хвост и торчащие над лопатками нелепые недоразвитые крылья. Жесткая шерсть существа была заляпана пометом и грязью и кишела паразитами, по лапе стекала моча, собираясь на полу в лужицу. У них на глазах тварь раскорячилась и нагадила; воздух наполнился чудовищным зловонием.
– Ну, не отвратителен ли он? Не мерзок ли? – спросил дядюшка Кинц со скромной гордостью. – Правда, невероятная гадость? Не бойся, дорогая моя, он не причинит тебе никакого вреда. А теперь смелее, дитя, заставь его исчезнуть. Я уверен, у тебя получится. Только не позволяй ужасу овладеть сознанием.
Элистэ хихикнула.
– Ой, дядюшка, такого безобразия я в жизни не видела! Он потешный, мне он нравится.
– Так заставь его исчезнуть, дорогая моя.
– Но я не хочу, пусть еще немного побудет!
– Я рассчитывал совсем на другое, – растерянно и не без разочарования заметил Кинц, махнул рукой, и тварь сгинула вместе с исходящей отнес вонью.
– Пожалуйста, дядюшка, верните его!
– Вероятно, требуется совсем другой подход. Попробуем еще раз, – произнес Кинц. Из коврика выросли крохотные цветущие яблони; повеяло нежным ароматом.
– Чудесно, – улыбнулась Элистэ.
– То ли еще будет. Смотри.
Под деревцами возникла кукольная фигурка девушки: тонкий стан, красивое лицо, большие глаза, волна белокурых волос.
– Это же я!
– Несомненно, дорогая моя. Но смотри дальше.
Рядом с ней появилась другая фигура, на сей раз мужская, – молодой человек, высокий, стройный, подвижный, с острыми чертами, черноволосый и черноглазый.
– Дреф? – Элистэ нахмурилась. – Дядюшка, что вы задумали?
Молчание.
Две маленькие фигурки шли под цветущими деревьями. Мужчина обнял девушку за талию, она же склонила голову ему на плечо.
Щеки Элистэ покрылись румянцем.
– Дядюшка, это не смешно! – воскликнула она. – И даже несправедливо! Мне это не нравится.
Молчание.
Неслышный ветерок всколыхнул крохотные ветви, и малюсенькие лепестки дождем осыпались на волосы девушки. Молодой человек смахнул их, и девушка наградила его улыбкой.
– Дядюшка, я вам доверилась, а вы надо мной издеваетесь. Как вам не стыдно! Как вы могли?!
Молчание.
Молодой человек поцеловал девушку в губы.
Элистэ вскочила На глазах у нее выступили слезы.
– Не хочу этого видеть! – закричала она. – Не желаю!
Ее переполняли злость и стыд. И как солнечный свет, пропущенный сквозь линзу, так и все ее возмущение и решимость сфокусировались на миниатюрной пасторальной сценке. Впервые упражнения, которыми она исправно занималась все эти дни, обрели для нее реальный смысл – они научили ее, что такое полное неприятие и как его добиться.
Деревца, цветы и кукольные фигурки исчезли в мгновение ока.
– Ну и ну! – сказал Кинц. – Какие страсти, дитя мое.
Она ошеломленно поглядела на пустой коврик, подняла взгляд на Кинца и вновь посмотрела вниз.
– И это сделала я?
– Воистину ты, моя дорогая, и еще как успешно Поздравляю! Я горжусь моей красавицей племянницей. – Элистэ продолжала во все глаза смотреть на дядюшку Кинца, и его восторги уступили место замешательству. – Дитя мое, ты не гневаешься? Я уже сожалею, что прибегнул к такому недостойному приему. Ты прощаешь своего старого дядюшку?
– Ну, конечно. О чем говорить! Но наваждение – оно и вправду исчезло по моей воле? Это не вы его уничтожили?
– Разумеется, нет. Разве тебе самой ничто не подсказывает?
– Нет… то есть, может быть… не уверена…
– Недостает уверенности и самоконтроля, но ежедневные упражнения разовьют и то и другое. Ты ведь продолжишь упражнения, дорогая моя? Теперь, когда убедилась, что дело того стоит?
– Убедиться-то убедилась, но радости от этого мало. Убедиться, что наваждения – всего лишь тени, узнать, что мысль, простое усилие сознания способны их уничтожить… Чары наполовину утратили для меня свою прелесть и тайну.
– Увы, дитя мое, это печальная правда. Такова плата за знание. И все же натренированный разум надежно защищает от наваждений. Я хочу быть уверенным, что разум моей племянницы недоступен внушениям.
– Я тоже, так что придется привыкнуть видеть вещи в их истинном свете. Я продолжу упражнения, дядюшка.
– Отлично, моя дорогая. Полагаю, ты об этом не пожалеешь.
Дядюшка Кинц вскоре ушел – последнее время он ночами общался с конными статуями в районе столичного Арсенала. Элистэ вернулась к себе, смирившись с тем, что в очередной раз будет ужинать в одиночестве. Но тут она ошиблась: Дреф вошел следом за ней. Она не видела его и не говорила с ним уже двое суток – он все время где-то пропадал. Элистэ сразу поняла: что-то произошла – вид у него был подавленный и усталый. Он был сам на себя не похож.
– Дурные известия? – тревожно спросила она.
– Да. Вы лучше присядьте.
Она села. Судя по всему, дурные известия имели к ней самое прямое отношение. С нарастающим беспокойством Элистэ следила, как он вынул из кармана бумагу, развернул, разгладил и положил на стол.
– Полюбуйтесь. Вечером расклеили по всему городу.
Элистэ осторожно взяла бумагу и прочитала:
«Распоряжение Комитета Народного Благоденствия: НАГРАДА В СТО РЕККО за сведения, которые помогут задержать…»
Это превзошло ее самые мрачные опасения. Два портрета, два врага народа, два имени: бывший Возвышенный Кинц во Дерриваль, бывшая Возвышенная Элистэ во Дерриваль. Описание внешности разыскиваемых верно до последней мелочи. Изображения: две гравюры на дереве грубой работы – дядюшки Кинца, весьма неточное, и ее, удивительно похожее – лицо сердечком, широко расставленные глаза, изгиб губ, все как есть.
Недоумевая, Элистэ долго изучала бумагу.
– Нам никогда не установить наверняка, откуда у них ваши имена и изображения, но кое о чем я догадываюсь, – ответил Дреф на ее невысказанный вопрос. – Помните, в Дерривале отряд собратьев добрался до домика вашего дяди? Их не остановило наваждение, скрывающее тропинку, они прекрасно знали, куда идут.
– Я тогда так и не поняла, в чем дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227
– Но я не могу, дядюшка. Я знаю, что оно призрачно, но от этого оно не исчезает.
– Тут возникла помеха, которую мы проглядели.
– Не переживайте, дядюшка. Ваши наваждения такие милые, что я с радостью им поддаюсь. Готова любоваться на них целыми днями.
– Здесь я, возможно, и ошибался. Отсутствует побудительный стимул Попробуем что-нибудь другое, не столь милое.
Он махнул рукой, и бабочки-птички, к большому разочарованию Элистэ, пропали. Затем Кинц что-то произнес, и возник новый образ. Между кроватью и бюро заворочалась какая-то гнусная тварь – огромное обезьянье туловище, поросшее шерстью, бородатая рогатая козлиная голова, но с клыками, грязный петушиный хвост и торчащие над лопатками нелепые недоразвитые крылья. Жесткая шерсть существа была заляпана пометом и грязью и кишела паразитами, по лапе стекала моча, собираясь на полу в лужицу. У них на глазах тварь раскорячилась и нагадила; воздух наполнился чудовищным зловонием.
– Ну, не отвратителен ли он? Не мерзок ли? – спросил дядюшка Кинц со скромной гордостью. – Правда, невероятная гадость? Не бойся, дорогая моя, он не причинит тебе никакого вреда. А теперь смелее, дитя, заставь его исчезнуть. Я уверен, у тебя получится. Только не позволяй ужасу овладеть сознанием.
Элистэ хихикнула.
– Ой, дядюшка, такого безобразия я в жизни не видела! Он потешный, мне он нравится.
– Так заставь его исчезнуть, дорогая моя.
– Но я не хочу, пусть еще немного побудет!
– Я рассчитывал совсем на другое, – растерянно и не без разочарования заметил Кинц, махнул рукой, и тварь сгинула вместе с исходящей отнес вонью.
– Пожалуйста, дядюшка, верните его!
– Вероятно, требуется совсем другой подход. Попробуем еще раз, – произнес Кинц. Из коврика выросли крохотные цветущие яблони; повеяло нежным ароматом.
– Чудесно, – улыбнулась Элистэ.
– То ли еще будет. Смотри.
Под деревцами возникла кукольная фигурка девушки: тонкий стан, красивое лицо, большие глаза, волна белокурых волос.
– Это же я!
– Несомненно, дорогая моя. Но смотри дальше.
Рядом с ней появилась другая фигура, на сей раз мужская, – молодой человек, высокий, стройный, подвижный, с острыми чертами, черноволосый и черноглазый.
– Дреф? – Элистэ нахмурилась. – Дядюшка, что вы задумали?
Молчание.
Две маленькие фигурки шли под цветущими деревьями. Мужчина обнял девушку за талию, она же склонила голову ему на плечо.
Щеки Элистэ покрылись румянцем.
– Дядюшка, это не смешно! – воскликнула она. – И даже несправедливо! Мне это не нравится.
Молчание.
Неслышный ветерок всколыхнул крохотные ветви, и малюсенькие лепестки дождем осыпались на волосы девушки. Молодой человек смахнул их, и девушка наградила его улыбкой.
– Дядюшка, я вам доверилась, а вы надо мной издеваетесь. Как вам не стыдно! Как вы могли?!
Молчание.
Молодой человек поцеловал девушку в губы.
Элистэ вскочила На глазах у нее выступили слезы.
– Не хочу этого видеть! – закричала она. – Не желаю!
Ее переполняли злость и стыд. И как солнечный свет, пропущенный сквозь линзу, так и все ее возмущение и решимость сфокусировались на миниатюрной пасторальной сценке. Впервые упражнения, которыми она исправно занималась все эти дни, обрели для нее реальный смысл – они научили ее, что такое полное неприятие и как его добиться.
Деревца, цветы и кукольные фигурки исчезли в мгновение ока.
– Ну и ну! – сказал Кинц. – Какие страсти, дитя мое.
Она ошеломленно поглядела на пустой коврик, подняла взгляд на Кинца и вновь посмотрела вниз.
– И это сделала я?
– Воистину ты, моя дорогая, и еще как успешно Поздравляю! Я горжусь моей красавицей племянницей. – Элистэ продолжала во все глаза смотреть на дядюшку Кинца, и его восторги уступили место замешательству. – Дитя мое, ты не гневаешься? Я уже сожалею, что прибегнул к такому недостойному приему. Ты прощаешь своего старого дядюшку?
– Ну, конечно. О чем говорить! Но наваждение – оно и вправду исчезло по моей воле? Это не вы его уничтожили?
– Разумеется, нет. Разве тебе самой ничто не подсказывает?
– Нет… то есть, может быть… не уверена…
– Недостает уверенности и самоконтроля, но ежедневные упражнения разовьют и то и другое. Ты ведь продолжишь упражнения, дорогая моя? Теперь, когда убедилась, что дело того стоит?
– Убедиться-то убедилась, но радости от этого мало. Убедиться, что наваждения – всего лишь тени, узнать, что мысль, простое усилие сознания способны их уничтожить… Чары наполовину утратили для меня свою прелесть и тайну.
– Увы, дитя мое, это печальная правда. Такова плата за знание. И все же натренированный разум надежно защищает от наваждений. Я хочу быть уверенным, что разум моей племянницы недоступен внушениям.
– Я тоже, так что придется привыкнуть видеть вещи в их истинном свете. Я продолжу упражнения, дядюшка.
– Отлично, моя дорогая. Полагаю, ты об этом не пожалеешь.
Дядюшка Кинц вскоре ушел – последнее время он ночами общался с конными статуями в районе столичного Арсенала. Элистэ вернулась к себе, смирившись с тем, что в очередной раз будет ужинать в одиночестве. Но тут она ошиблась: Дреф вошел следом за ней. Она не видела его и не говорила с ним уже двое суток – он все время где-то пропадал. Элистэ сразу поняла: что-то произошла – вид у него был подавленный и усталый. Он был сам на себя не похож.
– Дурные известия? – тревожно спросила она.
– Да. Вы лучше присядьте.
Она села. Судя по всему, дурные известия имели к ней самое прямое отношение. С нарастающим беспокойством Элистэ следила, как он вынул из кармана бумагу, развернул, разгладил и положил на стол.
– Полюбуйтесь. Вечером расклеили по всему городу.
Элистэ осторожно взяла бумагу и прочитала:
«Распоряжение Комитета Народного Благоденствия: НАГРАДА В СТО РЕККО за сведения, которые помогут задержать…»
Это превзошло ее самые мрачные опасения. Два портрета, два врага народа, два имени: бывший Возвышенный Кинц во Дерриваль, бывшая Возвышенная Элистэ во Дерриваль. Описание внешности разыскиваемых верно до последней мелочи. Изображения: две гравюры на дереве грубой работы – дядюшки Кинца, весьма неточное, и ее, удивительно похожее – лицо сердечком, широко расставленные глаза, изгиб губ, все как есть.
Недоумевая, Элистэ долго изучала бумагу.
– Нам никогда не установить наверняка, откуда у них ваши имена и изображения, но кое о чем я догадываюсь, – ответил Дреф на ее невысказанный вопрос. – Помните, в Дерривале отряд собратьев добрался до домика вашего дяди? Их не остановило наваждение, скрывающее тропинку, они прекрасно знали, куда идут.
– Я тогда так и не поняла, в чем дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227