Хуже всего для нее было глотание этой кишки. Как-то она сказала мне, что не может выносить и мысли об осмотре или операции горла. Когда она была ребенком, ей удаляли гланды, и хирург — а может, это была медсестра — отнесся к ней очень грубо и сделал ей больно. Во всяком случае, она тяжело это пережила и на всю жизнь затаила страх перед такими манипуляциями. Разумеется, она могла объяснить все сестре Гиринг, и тогда вместо нее вышла бы любая из нас. Она не обязательно должна была выступать в роли пациентки, никто ее к этому не принуждал. Но я думаю, что Пирс считала своим долгом пройти через это испытание. У нее было ужасно развито чувство долга.
Итак, любой мог видеть, что она чувствовала. Но на самом деле это заметили только двое. И одна из них — вот эта, по-видимому, совершенно бесчувственная девушка.
Делглиша заинтересовало, но не слишком удивило, что Хитер Пирс решила довериться Джулии Пардоу. Он наблюдал это и раньше, эту своеобразную притягательность, которой красивые и общительные люди обладают в глазах бесцветных и презренных членов общества. Иногда это чувство бывает взаимным; странное взаимное восхищение, которое, по его предположениям, создает базу многих приятельских и брачных союзов — их считают необъяснимыми. Но если Хитер Пирс пыталась трогательным рассказом о своих детских переживаниях вызвать у подруги симпатию и сочувствие, она ошибалась. Джулия Пардоу уважала силу, но не слабость. Она не восприимчива к жалости. И все же — кто знает? — что-то Пирс ожидала от нее получить. Не дружбу и не симпатию и, конечно, не сострадание, но нечто вроде понимания.
Подчиняясь внезапному импульсу, он спросил:
— Мне кажется, что вы были гораздо ближе с Хитер Пирс, чем остальные девушки, возможно, лучше понимали ее. Я не верю, что ее смерть была результатом самоубийства, да и вы тоже. Я хочу, чтобы вы рассказали мне о ней все, что может помочь нам найти мотив преступления.
Последовала секундная заминка. Показалось ему или она действительно на что-то решалась? Затем она заговорила своим тонким бесцветным детским голоском:
— Думаю, она кого-то шантажировала. Однажды она попыталась это проделать со мной.
— Расскажите мне об этом.
Она задумчиво посмотрела на него, будто оценивая его надежность или раздумывая, стоит ли рассказывать эту историю. Затем ее губы изогнулись в улыбке, словно она вспомнила что-то забавное. Она невозмутимо сказала:
— Год назад мой друг провел со мной ночь. Это было не здесь — в сестринском доме. Я отперла один из пожарных выходов и впустила его. Собственно, мы затеяли это скорее ради смеха.
— Он из этой больницы?
— Гм… Один из ординаторов-хирургов.
— И как об этом узнала сестра Пирс?
— Это было за ночь до нашего первого экзамена на государственную аттестацию. Накануне экзаменов у Пирс всегда болел живот. Думаю, она брела по коридору в туалет и увидела, как я впускаю Найгла. Или она могла возвращаться к себе в спальню и подслушать под дверью. Вероятно, услышала, как мы хохотали, или еще что-нибудь. Наверное, она долго подслушивала. Интересно, зачем это ей понадобилось? Никто не выражал желания заниматься с Пирс любовью, так что, может, она просто дрожала от страсти, слыша, как кто-то возится в постели с мужчиной. Так или иначе, на следующее утро она пригрозила мне, что скажет обо всем Матроне и меня выгонят из школы.
Она рассказывала без негодования, чуть ли не со смешком. Это не беспокоило ее тогда. И сейчас — тоже.
Делглиш спросил:
— И какую цену она запросила за свое молчание?
Он не сомневался, что, какой бы ни была эта цена, она не была уплачена.
— Она сказала, что еще не решила, ей нужно подумать. Сумма должна быть соответственной. Нужно было видеть ее лицо! Оно все покраснело и пошло пятнами, как у индюшки! Я притворилась ужасно испуганной, каялась и просила ее поговорить об этом вечером. Мне было нужно время, чтобы связаться с Найглом. Он жил вместе с овдовевшей матерью за городом. Мать его обожала, и я знала, что ей не составит никакого труда поклясться, что эту ночь он провел дома. Она даже не возражала, чтобы мы были вместе, потому что считает, что ее ненаглядный Найгл имеет право брать все, что пожелает. Но я не хотела говорить с Пирс, пока обо всем с ними не договорюсь. Когда вечером мы увиделись, я сказала ей, что мы с Найглом будем решительно все отрицать, а у него есть подтверждение его алиби. Она забыла о его матери. И еще кое о чем. Найгл — племянник мистера Куртни-Бригса. Так что если она все расскажет, то мистер Куртни-Бригс выгонит из школы ее, а не меня. Пирс была ужасно глупой.
— Судя по всему, вы справились с этой проблемой удивительно ловко и с большим самообладанием. Значит, вы так и не узнали, какое наказание припасла для вас Пирс?
— А вот и нет, узнала! Я дала ей сначала рассказать об этом, а уж потом выложила ей все. Так было забавнее. Оказывается, она придумала вовсе не наказание, а скорее шантаж. Она хотела войти в мою команду.
— В вашу команду?
— Ну, это я, Дженифер Блейн и Диана Харпер. Я в это время встречалась с Найглом, а Диана и Дженифер дружили с его товарищами. Вы не видели Дженифер: она из тех студенток, которые заболели гриппом. Пирс хотела, чтобы мы подобрали ей мужчину, чтобы они могли стать четвертой парой.
— Вас это не удивило? Из того, что я о ней слышал, Хитер Пирс была не из тех, кто интересуется сексом.
— Каждый по-своему интересуется сексом. Но Пирс выразилась иначе. Она решила, что нам троим нельзя доверять и что мы должны иметь кого-то надежного, присматривающего за нами. Нечего и гадать, о ком она говорила! Но я знала, чего в действительности она добивалась. Она хотела быть с Томом Манниксом. В то время он работал здесь ординатором-педиатром. Он был прыщеватый и какой-то слюнявый, но Пирс его обожала. Они оба принадлежали к больнице Христианского братства, и Том собирался, кажется, стать миссионером после окончания двухгодичной практики. Он очень устраивал Пирс, и смею думать, что, если бы я нажала на него, он раза два пошел бы с ней погулять. Но только ничего хорошего для нее из этого не получилось бы. Он хотел не Пирс, а меня. Ну, вы знаете, как это бывает.
Делглиш это знал. В конце концов, это была самая распространенная, самая банальная личная трагедия. Вы кого-то любите. Он вас не любит. Еще хуже — следуя своим личным интересам и разрушая ваш покой, — он любит другого. Что бы делали поэты и романисты всего мира, если бы не эта всеобъемлющая трагикомедия! Но Джулию Пардоу это не трогало. Если бы в ее голосе, подумал Делглиш, прозвучала хоть нотка жалости или хотя бы любопытства! Но отчаянная просьба Пирс, тоска по любви, которая заставила ее сделать эту попытку шантажа, ничего не вызвала в ее жертве, даже веселого презрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Итак, любой мог видеть, что она чувствовала. Но на самом деле это заметили только двое. И одна из них — вот эта, по-видимому, совершенно бесчувственная девушка.
Делглиша заинтересовало, но не слишком удивило, что Хитер Пирс решила довериться Джулии Пардоу. Он наблюдал это и раньше, эту своеобразную притягательность, которой красивые и общительные люди обладают в глазах бесцветных и презренных членов общества. Иногда это чувство бывает взаимным; странное взаимное восхищение, которое, по его предположениям, создает базу многих приятельских и брачных союзов — их считают необъяснимыми. Но если Хитер Пирс пыталась трогательным рассказом о своих детских переживаниях вызвать у подруги симпатию и сочувствие, она ошибалась. Джулия Пардоу уважала силу, но не слабость. Она не восприимчива к жалости. И все же — кто знает? — что-то Пирс ожидала от нее получить. Не дружбу и не симпатию и, конечно, не сострадание, но нечто вроде понимания.
Подчиняясь внезапному импульсу, он спросил:
— Мне кажется, что вы были гораздо ближе с Хитер Пирс, чем остальные девушки, возможно, лучше понимали ее. Я не верю, что ее смерть была результатом самоубийства, да и вы тоже. Я хочу, чтобы вы рассказали мне о ней все, что может помочь нам найти мотив преступления.
Последовала секундная заминка. Показалось ему или она действительно на что-то решалась? Затем она заговорила своим тонким бесцветным детским голоском:
— Думаю, она кого-то шантажировала. Однажды она попыталась это проделать со мной.
— Расскажите мне об этом.
Она задумчиво посмотрела на него, будто оценивая его надежность или раздумывая, стоит ли рассказывать эту историю. Затем ее губы изогнулись в улыбке, словно она вспомнила что-то забавное. Она невозмутимо сказала:
— Год назад мой друг провел со мной ночь. Это было не здесь — в сестринском доме. Я отперла один из пожарных выходов и впустила его. Собственно, мы затеяли это скорее ради смеха.
— Он из этой больницы?
— Гм… Один из ординаторов-хирургов.
— И как об этом узнала сестра Пирс?
— Это было за ночь до нашего первого экзамена на государственную аттестацию. Накануне экзаменов у Пирс всегда болел живот. Думаю, она брела по коридору в туалет и увидела, как я впускаю Найгла. Или она могла возвращаться к себе в спальню и подслушать под дверью. Вероятно, услышала, как мы хохотали, или еще что-нибудь. Наверное, она долго подслушивала. Интересно, зачем это ей понадобилось? Никто не выражал желания заниматься с Пирс любовью, так что, может, она просто дрожала от страсти, слыша, как кто-то возится в постели с мужчиной. Так или иначе, на следующее утро она пригрозила мне, что скажет обо всем Матроне и меня выгонят из школы.
Она рассказывала без негодования, чуть ли не со смешком. Это не беспокоило ее тогда. И сейчас — тоже.
Делглиш спросил:
— И какую цену она запросила за свое молчание?
Он не сомневался, что, какой бы ни была эта цена, она не была уплачена.
— Она сказала, что еще не решила, ей нужно подумать. Сумма должна быть соответственной. Нужно было видеть ее лицо! Оно все покраснело и пошло пятнами, как у индюшки! Я притворилась ужасно испуганной, каялась и просила ее поговорить об этом вечером. Мне было нужно время, чтобы связаться с Найглом. Он жил вместе с овдовевшей матерью за городом. Мать его обожала, и я знала, что ей не составит никакого труда поклясться, что эту ночь он провел дома. Она даже не возражала, чтобы мы были вместе, потому что считает, что ее ненаглядный Найгл имеет право брать все, что пожелает. Но я не хотела говорить с Пирс, пока обо всем с ними не договорюсь. Когда вечером мы увиделись, я сказала ей, что мы с Найглом будем решительно все отрицать, а у него есть подтверждение его алиби. Она забыла о его матери. И еще кое о чем. Найгл — племянник мистера Куртни-Бригса. Так что если она все расскажет, то мистер Куртни-Бригс выгонит из школы ее, а не меня. Пирс была ужасно глупой.
— Судя по всему, вы справились с этой проблемой удивительно ловко и с большим самообладанием. Значит, вы так и не узнали, какое наказание припасла для вас Пирс?
— А вот и нет, узнала! Я дала ей сначала рассказать об этом, а уж потом выложила ей все. Так было забавнее. Оказывается, она придумала вовсе не наказание, а скорее шантаж. Она хотела войти в мою команду.
— В вашу команду?
— Ну, это я, Дженифер Блейн и Диана Харпер. Я в это время встречалась с Найглом, а Диана и Дженифер дружили с его товарищами. Вы не видели Дженифер: она из тех студенток, которые заболели гриппом. Пирс хотела, чтобы мы подобрали ей мужчину, чтобы они могли стать четвертой парой.
— Вас это не удивило? Из того, что я о ней слышал, Хитер Пирс была не из тех, кто интересуется сексом.
— Каждый по-своему интересуется сексом. Но Пирс выразилась иначе. Она решила, что нам троим нельзя доверять и что мы должны иметь кого-то надежного, присматривающего за нами. Нечего и гадать, о ком она говорила! Но я знала, чего в действительности она добивалась. Она хотела быть с Томом Манниксом. В то время он работал здесь ординатором-педиатром. Он был прыщеватый и какой-то слюнявый, но Пирс его обожала. Они оба принадлежали к больнице Христианского братства, и Том собирался, кажется, стать миссионером после окончания двухгодичной практики. Он очень устраивал Пирс, и смею думать, что, если бы я нажала на него, он раза два пошел бы с ней погулять. Но только ничего хорошего для нее из этого не получилось бы. Он хотел не Пирс, а меня. Ну, вы знаете, как это бывает.
Делглиш это знал. В конце концов, это была самая распространенная, самая банальная личная трагедия. Вы кого-то любите. Он вас не любит. Еще хуже — следуя своим личным интересам и разрушая ваш покой, — он любит другого. Что бы делали поэты и романисты всего мира, если бы не эта всеобъемлющая трагикомедия! Но Джулию Пардоу это не трогало. Если бы в ее голосе, подумал Делглиш, прозвучала хоть нотка жалости или хотя бы любопытства! Но отчаянная просьба Пирс, тоска по любви, которая заставила ее сделать эту попытку шантажа, ничего не вызвала в ее жертве, даже веселого презрения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96