Но если я выживу… а я, видимо, выживу… и если их схватили, они не будут молчать.
Мне хотелось поднять руки и сжать ими мою больную голову, но я преодолел побуждение. Нужно выиграть время. Нужно притвориться, что я все еще без сознания.
А если Рея и Фел скрылись? Что они будут делать? Они похитили колье, стоимостью, как им казалось, не менее миллиона долларов. Они знали, что любой неверный шаг обернется для них катастрофой. Предпримут ли они попытку продать его? Я предупредил их, что ни один мелкий скупщик краденого не притронется к нему. Не будут ли они настолько безрассудными, чтобы теперь, когда над ними повисло обвинение в убийстве, обращаться к барыге? И все же я подозревал, что Рея, с ее врожденной алчностью, может оказаться неспособной противиться искушению, и попытается обратить колье в деньги.
Но зачем думать о них? Раз мне суждено выжить, надо подумать о себе.
Предположим, полиция или Мэддокс — особенно Мэддокс — заподозрят меня?
Предположим, они получат ордер и откроют мой сейф? Как они будут реагировать, обнаружив настоящее колье?
И тут я увидел проблеск надежды… выход из положения и, боже милосердный, как я в нем нуждался!
Я лежал неподвижно, но моя больная голова работала на полных оборотах и, наконец, мне стало казаться, что я могу спастись… если только полиция не настигла Рею и Фела. При этом условии, я буду в безопасности. Я смогу надеть намордник Мэддоксу. Смогу вернуться в магазин. Теперь, когда Сидни мертв, Том Люс предложит мне стать партнером. Без моего опыта магазин может перестать приносить доход.
У меня вдруг спала тяжесть с души, сменившись спокойствием и надеждой.
Все еще может устроиться, но лишь при условии, что Рея и Фел не попались.
Хотя почему они должны попасться? Даже если их видели выходящими из дома, никто не в состоянии их опознать. Пока они не сделают какую-нибудь глупость, вроде попытки продать колье, ни им, ни мне, конечно же, ничего не грозит.
Но Рея? Я вспомнил слова Дженни!
«Она одержима мыслью разбогатеть. Она никак не желает примириться с фактом, что если хочешь денег, их надо заработать… она говорит, что не хочет ждать так долго».
Но Рея далеко не глупа. Она наверняка осознает, несмотря на соблазны поскорее получить деньги, что стоит ей попытаться продать колье и она пропала.
В этот момент я услышал стук в дверь, сестра встала и пересекла комнату.
— Хелло, мисс Бакстер, — сказала она.
— Как он? — спросила Дженни.
— Все так же.
Дженни здесь!
Лишь большим усилием воли я заставил себя не открывать глаз. Слишком рано. Нужно сделать вид, что я возвращаюсь к жизни медленно, так, чтобы иметь возможность отступить в притворный обморок, если полиция станет прижимать меня. Сознание того, что Дженни приехала в Парадайз-Сити и интересуется моим состоянием, подействовало на меня, как бодрящая инъекция.
— Можно на него посмотреть?
— Конечно.
Я лежал, закрыв глаза, и с сильно бьющимся сердцем прислушивался к движениям у моей постели.
— Как плохо он выглядит. — Огорчение в голосе Дженни очень много для меня значило.
— Ничего удивительного. Он перенес операцию мозга и держался на волоске, но доктор Саммерс говорит, что теперь опасность позади. Надо только подождать, пока он придет в себя.
Прохладные пальцы прикоснулись к моему запястью… пальцы Дженни. Меня подмывало открыть глаза, взглянуть на нее, увидеть ее небрежно зачесанные волосы и выражение доброты в заботливых глазах, но для этого еще не пришло время. Ради собственной безопасности я должен был ждать.
Потом послышался звук открывавшейся двери и другой голос, голос Лепски:
— Если это была кошка сестры-хозяйки, то мне по душе ленч из кошки.
Приветствую, мисс Бакстер, — продолжал он. — Видите, он без изменений.
— Да. — Я услышал вздох Дженни. — Вы известите меня, когда он придет в себя, сестра?
— Конечно.
Шорох, шаги. Я не осмеливался даже приподнять век, слыша, как Лепски устраивается на стуле возле меня.
Потом закрылась дверь… Дженни ушла.
— Она мне нравится, — сказал Лепски. — Есть в ней что-то такое… Влюблена в него… верно?
— Да, — согласилась сестра.
— Угу. — Наступила длинная пауза, затем Лепски продолжал:
— Пару месяцев назад меня произвели в детективы первого разряда. Трудно в это поверить, как мною помыкают. Сижу и сижу в этой проклятой палате день за днем! Они хотят внушить мне, будто это очень важно.
— Я просто не могу понять, в чем тут дело, — сказала сестра. — Вот вы бы мне объяснили. Я читала все газеты, но там ничего толком не сказано, написано только, что мистера Фремлина убили. Как все это понимать?
— Строго между нами, мы и сами не знаем. Ждем, пока Карр очнется и расскажет, что же там стряслось. Мы считаем, что украдена какая-то большая ценность, только не знаем, какая. Значит, не понимаете, в чем тут дело… Ну так нас с вами пара.
Я слушал с напряженным вниманием.
— Но ведь у вас есть какие-то улики? — спросила сестра.
— Детка, вы читаете слишком много детективов. — В голосе Лепски звучала горечь. — Нам только известно, что мужчина и женщина ворвались к Фремлину, убили его, вывели из строя Карра и смылись. У нас есть их описание внешности. Ночной сторож слышал выстрел и видел, как они выходили. От его описания, правда, нет никакого толку. Значит, все зависит от того, что видел и знает Карр. Вот я и сижу здесь. Ясна картина?
— Я рада, что я не полицейский.
— Ну, так нас с вами пара. — После продолжительной паузы Лепски спросил:
— А что на ужин?
— Вы же только что поели, мистер Лепски.
— Неважно. Я предусмотрительный человек. Так что на ужин?
— Не знаю. Все зависит от настроения повара.
— Вот как? А если сказать ему, что я приду и подниму ему настроение, если он состряпает что-нибудь вкусненькое?
Сестра захихикала.
— Так говорить неприлично, мистер Лепски.
— Да. Сидишь тут и смотришь на этого парня. Вы уже уходите?
— Конечно ухожу, а то вы еще вздумаете и мне поднять настроение.
— Хорошая мысль. Если бы я не был солидным женатым человеком…
Я услышал, как закрылась дверь.
Выходит, они не знают о краже колье. Пусть Лоусон видел Рею и Фела.
Лепски правильно сказал, это не имеет никакого значения. Они были переодеты и имели все шансы остаться неузнанными.
Обдумав ситуацию, я решил не подавать признаков жизни в течение еще хотя бы нескольких часов. Нельзя давать Лепски заподозрить, что я слышал его разговор с сестрой.
Я лежал тихо и думал, а время шло. Болела голова, раздражала возня Лепски. Время от времени заглядывала сестра. Наконец, появился доктор и я решил — теперь можно. Услышав, как он здоровается с Лепски, я зашевелился, тихо застонал и взглянул в склонившееся надо мной лицо, потом зажмурился.
— Он приходит в себя.
— Да ну!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50