– Похоже, я наконец догадалась, кто такие евнухи, – раздался задумчивый голосок Соловейки.
Эти слова как-то неожиданно сбили агрессивный настрой Солнцевского. В конце концов он тоже был мужчина, эмоции его друга были близки и ему.
– Ну а нам чего сразу не рассказал? – уже примирительным тоном спросил Солнцевский провинившегося коллегу.
– Не хотел расстраивать, – признался черт и понурил голову. – Тем более тогда уже накат на нас со стороны иноземцев начался. Так я рассудил, что одним больше, одним меньше – никто и не заметит, среди кучи липовых претензий одно настоящее.
У Солнцевского просто не было слов. Такую детскую непосредственность, помноженную на матерый цинизм, мог выдать только Изя. И ругать его за это как-то не хотелось. Выручила его Соловейка, она четко уловила его эмоции и обратилась к Изе торжественным тоном:
– Ладно, в честь общей победы будем считать, что ты амнистирован. Но ты должен дать слово, что никогда больше не будешь нам с Илюхой и Мотей врать.
– Даже ради вашего же спокойствия? – уточнил черт.
– Да!
– Даже ради всеобщего и моего блага?
– Да!
– Даже...
– Да! – отрезала Соловейка.
– Нет, такого слова я дать не могу, – уныло признался черт.
– Почему? – удивились все.
Изя бросил взгляд на случайных свидетелей их домашней разборки и уклончиво пояснил:
– Это противоречит моей сущности.
Разговор зашел в тупик. Если бы при нем не присутствовали три былинных богатыря, которые даже не представляли, что под мороком румяного мальчиша-плохиша скрывается черт, он внятно и аргументированно пояснил, что врать, изворачиваться и юлить положено ему по статусу. Он же черт, а не ангел.
– Давайте так, – предложил компромисс Изя, – в виде исключения, при общении с вами я просто не буду говорить всю правду.
– Годится, – после некоторого раздумья согласилась Соловейка, – все-таки это лучше, чем ничего.
На том и порешили. Изя же не виноват, что родился с копытами, рогами и таким именем. Против сути, заложенной природой, не попрешь, сколько бы ни старался.
– Вы уж извините нас, семейная сцена, – обратился Изя к былинной троице, временно исключенной из общего разговора. – Может, в картишки перекинемся? Я фору дам.
– Не... – протянул Илья Муромец, выражая общее мнение. – Нам бы фильму какую новую послушать.
Взгляды всех присутствующих тут же обратились на Илюху Солнцевского.
– Ну я не знаю... – замялся тот.
– А чего не знаешь-то? – удивился Изя. – Помнишь, что говаривал с броневичка Владимир Ильич? «Кино для нас – самое важное из искусств!» Коли открыл народу мир прекрасного, теперь уж как честный человек обязан жениться. Тьфу ты, ну то есть продолжать в том же духе.
В общем-то черту возразить было трудно: Илюха и правда избаловал друзей пересказами фильмов. Каждый раз, начиная новую историю, переиначенную на местные реалии, он давал себе зарок, что это в последний раз, и каждый раз не мог сдержать данного самому себе слова. Ну как откажешь Любаве или тем же самым былинным богатырям в такой малости, когда они смотрят на тебя словно на волшебника, каждый раз ожидая нового чуда? Вот Илюха и не отказывал...
– Была у четырех богатырей такая традиция: под Новый год они шли в баню...

* * *
На широкой скамье, на скамье подсудимых, Илюха Солнцевский оказался впервые. Конечно, ввиду специфики прошлой профессии у него случались легкие недоразумения с законом, но до суда дело как-то не доходило. И вот сейчас, несмотря на то, что процесс должен был сложиться для него и его коллег весьма удачно, на этом месте старший богатырь чувствовал себя неуютно. Соловейка также оказалась не в своей тарелке и нетерпеливо ерзала на своем месте.
Другие два члена команды, напротив, чувствовали себя вполне комфортно. Мотя поначалу собирался надавить на массу и хорошенько выспаться во время процесса, но в поле его зрения попал суетящийся Микишка, и сон словно ветром сдуло. Гореныш тут же залег в засаду в надежде, что дьячок оплошает и появится в зоне поражения его зубов.
Ну а Изя, с его богатым процессуальным опытом, на суде чувствовал себя словно рыба в воде. Еще перед началом заседания он успел перекинуться парой слов с Севастьяном, переговорить с представителями боярской думы и что-то шепнуть на ухо Микишке. Последний после этого осенил себя крестным знамением и выразительно обложил среднего богатыря трехэтажным матом. Как ни странно, такая реакция дьячка полностью удовлетворила черта, и он, вольготно расположившись на скамье рядом с друзьями, принялся насвистывать какую-то незамысловатую мелодию.
Наконец появился Берендей и занял стоящий на небольшом подиуме трон. Судя по выражению лица, он был совсем не в восторге от происходящего. И так всем ясно, что после того, как жалобщики были уличены в навете на команду Солнцевского, обвинительный приговор практически невозможен. Ну в крайнем случае, общественное порицание или нестрогий выговор с занесением.
Совсем другие планы на предстоящий процесс были у штатного секретаря Берендея Микишки. Тем более что с согласия князя он взял на себя роль обвинителя. Это был его звездный час, никогда еще не был он так близок к своей заветной мечте – раз и навсегда покончить с ненавистной командой. Он серьезно подготовился к процессу и не без основания полагал, что его шансы не так уж и малы.
Дьячок еле сдерживал эмоции, кипящие в его груди. Еще совсем немного – и железными аргументами, помноженными на личную заинтересованность и красноречие, он заставит Берендея заточить всю эту компанию в темницу на пару десятков лет. А если немного поможет удача, то вполне можно будет требовать высшей меры княжеского гнева. Небольшой ложкой дегтя в огромной бадье меда был тот моментик, что по неизвестным дьячку причинам трое из четырех истцов пока не прибыли на судебное заседание.
– Ничего, ничего, – успокаивал себя Микишка. – Может, в дороге задержались. В крайнем случае обойдусь и без них. Как-никак все показания иноземцев должным образом записаны и приобщены к делу. Да и бухарец прибыл, так что какая-никакая помощь от заявителей последует.
Берендей махнул рукой, и суд над «Дружиной специального назначения» начался. Слово тут же взял дьячок:
– Разбираются иски посольств королевства Польского, княжества Литовского, ордена Тевтонского и эмирата Бухарского к группе проходимцев, именуемых себя «Дружиной специального назначения».
– Протестую! – тут же заметил Изя, взявший на себя роль адвоката. – Проходимцами нас может назвать только князь, и то если не в духе будет.
– Протест принимается, – отозвался Берендей, но дьячка уже было не остановить, его понесло...
– Несмотря на то, что меня цинично прервали, я все-таки продолжу. Итак, эти самые демоны в человеческом обличье обвиняются в краже, поджоге, покушении на убийство, нанесении тяжких телесных повреждений и множестве других правонарушений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75