Я не ответил. Через секунду она ушла.
У меня не было настроения выслушивать разговоры новообращенных и объяснять им свое поведение.
Наутро я специально дождался, когда вся команда ушла, и лишь тогда спустился в столовую. Синьора Сильвани сидела за столом и читала газету.
– А вот и вы, – сказала она. – Я было решила, что вы уже ушли, но дети думали иначе. Вот ваш кофе. Председатель художественного совета произвел на вас такое же впечатление, как и на них?
– Он знает, как к ним подойти. И обладает даром убеждения.
– Я тоже так думаю. Он действительно убедил нашу ватагу, да, наверное, и всех остальных. На фестивале все они станут гражданами Руффано. – Пока я пил кофе, она подвинула мне газету. – Это местная, – сказала она. – Небольшая заметка про взлом женского общежития, но пишут, что ничего не взяли и что это всего-навсего студенческий розыгрыш. У синьорины Риццио приступ астмы – никакого отношения ко взлому, – и она на две недели уехала подышать горным воздухом.
Я молча намазал булочку маслом и прочел заметку. Карла Распа была права. У синьорины Риццио не хватило духу явить свое лицо насмешливому миру.
Правда это или нет, но клеймо насильственно лишенной девства старой девы вызывает пусть небольшое, но все же презрение.
– Руффано попал в заголовки, – сказала синьора Сильвани. – Видите вон там наверху сообщение о женщине, которую убили в Риме? Она из Руффано, и тело привезут обратно, чтобы здесь похоронить. Схватили молодца, который это сделал. Какой-то бродяга.
Мои глаза быстро скользнули вверх к набранной крупным шрифтом заметке.
"Вчера вечером римская полиция арестовала Джованни Стампи, поденщика, в настоящее время не работающего, который уже отсидел девять месяцев за воровство. Он признался, что украл ассигнацию достоинством в десять тысяч лир у мертвой женщины, но свою причастность к убийству отрицает".
Я допил кофе и отложил газету.
– Он говорит, что невиновен.
– А что вы сделали бы на его месте? – парировала синьора Сильвани.
Я шел на работу по виа Россини. Прошла ровно неделя с того дня, когда я со своими туристами прлехал в Рим, и с той ночи, когда я увидел женщину, которая, как теперь окончательно выяснилось, была Марта, спящая у дверей церкви. Всего неделя. Мой мимолетный порыв повлек за собой ее убийство, мое бегство домой и мою встречу с живым братом. Случайность или предопределение?
Ученые не смогли бы ответить. Психологи и священники тоже. Если бы не та прогулка по улице, я был бы сейчас на пути из Неаполя в Геную, пас бы свое стадо. Теперь же я, видимо, навсегда утратил статус групповода и сменил его на…? Временную работу в качестве помощника библиотекаря, которую я не мог, не смел бросить из-за Альдо. Он, вернувшийся из царства мертвых, – причина, чтобы я оставался среди живых. Мы, я и моя мать, однажды уже бросили его, чем, без сомнения, внесли свою лепту в нынешнюю раздвоенность его души.
Никогда больше. Какой бы путь ни избрал мой брат, я должен быть рядом с ним.
С поимкой убийцы смерть несчастной Марты перестала беспокоить меня; Альдо был теперь моей заботой и тревогой.
Как и накануне, я застал своих коллег по библиотеке взбудораженными последними слухами. Секретарша, синьорина Катти, упорно отрицала принесенное Тони сообщение, согласно которому несчастная синьорина Риццио после рентгенологического обследования, проведенного в местной больнице, отбыла в неизвестном направлении, чтобы лечь на операцию.
– Все это злостные и ни на чем не основанные слухи, – заявила она. – – У синьорины Риццио сильная простуда и к тому же астма. Она уехала с друзьями в Кортина.
Джузеппе Фосси тоже решительно отмел распространяемые студентами сплетни.
– Во всяком случае, – сказал он, – это злополучное событие умрет естественной смертью благодаря профессору Донати, который стал инициатором примирения профессора Риццио и профессора Элиа. Сегодня вечером он дает большой обед в отеле "Панорама". Приглашены моя жена, я и все профессора. А теперь не пора ли прекратить весь этот вздор и заняться работой?
Повинуясь распоряжению библиотекаря, я принялся за работу с более спокойной душой. Примирение между деканами конфликтующих факультетов может привести только к добру. Если Альдо имел в виду именно это, значит, я слишком строго его судил. Возможно, его обращение в театре к студентам Э. К. и было лишь тем, чем казалось непосвященному слушателю – хитроумным способом привлечь как можно больше добровольцев для участия в фестивале. С повышенной чувствительностью и осторожностью относясь к каждому его слову, каждому жесту, я абсолютно ничего не знал о его успехах в проведении фестивалей. И синьора Сильвани, и Карла Распа с восторгом говорили о подлинности прошлогодних представлений. В последнем фестивале принимали участие ректор с женой и профессор Риццио. В конце концов, так ли сильно представление этого года будет отличаться от всего, что было раньше?
Я вернулся в пансионат на второй завтрак, и на меня тут же набросились мои вчерашние спутники.
– Дезертир… трус… предатель! – кричали Джино и его друзья до тех пор, пока синьор Сильвани, подняв руку, не заявил, что он и его жена выставят всю компанию из дома.
– Если вам так нравится, кричите, пока не охрипнете, на фестивале, – сказал он, – но не под моей крышей. Здесь я хозяин. Садитесь и не обращайте на них внимания, – обратился он ко мне, затем добавил, повернувшись к жене:
– Обслужи синьора Фаббио первым.
– Хотите правду, – сказал я, обращаясь ко всему столу. – Вчера вечером я рано вернулся потому, что у меня заболел живот. – Мои слова были встречены недоверчивым ворчанием. – Во-вторых, я не умею твистовать.
Наверное, и живот у меня разболелся от натуги.
– Прощен, – сказала Катерина. – И всем заткнуться. В конце концов, мы забываем, что он не студент. Зачем ему связывать себя обязательствами?
– Затем, что кто не с нами, тот против нас, – вставил Джерардо.
– Нет, – сказал Паоло. – К чужакам это не относится. Армино – чужой в Руффано.
Он обратил ко мне свое молодое, серьезное лицо.
– Мы не позволим им задирать вас, – сказал он. – Вы ведь отлично понимаете, как здорово, что профессор Донати приглашает всех нас участвовать в фестивале?
– Ему нужны исполнители, вот и все, – ответил я.
– Нет, – возразил Паоло. – Дело не только в этом. Он хочет всем показать, что он за нас. Его приглашение – все равно что вотум доверия каждому студенту Э. К. в университете, оно ставит нас выше остальных, потому что исходит от такого незаинтересованного наблюдателя, как председатель художественного совета Руффано.
Над столом поднялся гул одобрения. Синьор Сильвани вытер губы и отодвинул свой стул.
– А знаете, что говорят в префектуре?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
У меня не было настроения выслушивать разговоры новообращенных и объяснять им свое поведение.
Наутро я специально дождался, когда вся команда ушла, и лишь тогда спустился в столовую. Синьора Сильвани сидела за столом и читала газету.
– А вот и вы, – сказала она. – Я было решила, что вы уже ушли, но дети думали иначе. Вот ваш кофе. Председатель художественного совета произвел на вас такое же впечатление, как и на них?
– Он знает, как к ним подойти. И обладает даром убеждения.
– Я тоже так думаю. Он действительно убедил нашу ватагу, да, наверное, и всех остальных. На фестивале все они станут гражданами Руффано. – Пока я пил кофе, она подвинула мне газету. – Это местная, – сказала она. – Небольшая заметка про взлом женского общежития, но пишут, что ничего не взяли и что это всего-навсего студенческий розыгрыш. У синьорины Риццио приступ астмы – никакого отношения ко взлому, – и она на две недели уехала подышать горным воздухом.
Я молча намазал булочку маслом и прочел заметку. Карла Распа была права. У синьорины Риццио не хватило духу явить свое лицо насмешливому миру.
Правда это или нет, но клеймо насильственно лишенной девства старой девы вызывает пусть небольшое, но все же презрение.
– Руффано попал в заголовки, – сказала синьора Сильвани. – Видите вон там наверху сообщение о женщине, которую убили в Риме? Она из Руффано, и тело привезут обратно, чтобы здесь похоронить. Схватили молодца, который это сделал. Какой-то бродяга.
Мои глаза быстро скользнули вверх к набранной крупным шрифтом заметке.
"Вчера вечером римская полиция арестовала Джованни Стампи, поденщика, в настоящее время не работающего, который уже отсидел девять месяцев за воровство. Он признался, что украл ассигнацию достоинством в десять тысяч лир у мертвой женщины, но свою причастность к убийству отрицает".
Я допил кофе и отложил газету.
– Он говорит, что невиновен.
– А что вы сделали бы на его месте? – парировала синьора Сильвани.
Я шел на работу по виа Россини. Прошла ровно неделя с того дня, когда я со своими туристами прлехал в Рим, и с той ночи, когда я увидел женщину, которая, как теперь окончательно выяснилось, была Марта, спящая у дверей церкви. Всего неделя. Мой мимолетный порыв повлек за собой ее убийство, мое бегство домой и мою встречу с живым братом. Случайность или предопределение?
Ученые не смогли бы ответить. Психологи и священники тоже. Если бы не та прогулка по улице, я был бы сейчас на пути из Неаполя в Геную, пас бы свое стадо. Теперь же я, видимо, навсегда утратил статус групповода и сменил его на…? Временную работу в качестве помощника библиотекаря, которую я не мог, не смел бросить из-за Альдо. Он, вернувшийся из царства мертвых, – причина, чтобы я оставался среди живых. Мы, я и моя мать, однажды уже бросили его, чем, без сомнения, внесли свою лепту в нынешнюю раздвоенность его души.
Никогда больше. Какой бы путь ни избрал мой брат, я должен быть рядом с ним.
С поимкой убийцы смерть несчастной Марты перестала беспокоить меня; Альдо был теперь моей заботой и тревогой.
Как и накануне, я застал своих коллег по библиотеке взбудораженными последними слухами. Секретарша, синьорина Катти, упорно отрицала принесенное Тони сообщение, согласно которому несчастная синьорина Риццио после рентгенологического обследования, проведенного в местной больнице, отбыла в неизвестном направлении, чтобы лечь на операцию.
– Все это злостные и ни на чем не основанные слухи, – заявила она. – – У синьорины Риццио сильная простуда и к тому же астма. Она уехала с друзьями в Кортина.
Джузеппе Фосси тоже решительно отмел распространяемые студентами сплетни.
– Во всяком случае, – сказал он, – это злополучное событие умрет естественной смертью благодаря профессору Донати, который стал инициатором примирения профессора Риццио и профессора Элиа. Сегодня вечером он дает большой обед в отеле "Панорама". Приглашены моя жена, я и все профессора. А теперь не пора ли прекратить весь этот вздор и заняться работой?
Повинуясь распоряжению библиотекаря, я принялся за работу с более спокойной душой. Примирение между деканами конфликтующих факультетов может привести только к добру. Если Альдо имел в виду именно это, значит, я слишком строго его судил. Возможно, его обращение в театре к студентам Э. К. и было лишь тем, чем казалось непосвященному слушателю – хитроумным способом привлечь как можно больше добровольцев для участия в фестивале. С повышенной чувствительностью и осторожностью относясь к каждому его слову, каждому жесту, я абсолютно ничего не знал о его успехах в проведении фестивалей. И синьора Сильвани, и Карла Распа с восторгом говорили о подлинности прошлогодних представлений. В последнем фестивале принимали участие ректор с женой и профессор Риццио. В конце концов, так ли сильно представление этого года будет отличаться от всего, что было раньше?
Я вернулся в пансионат на второй завтрак, и на меня тут же набросились мои вчерашние спутники.
– Дезертир… трус… предатель! – кричали Джино и его друзья до тех пор, пока синьор Сильвани, подняв руку, не заявил, что он и его жена выставят всю компанию из дома.
– Если вам так нравится, кричите, пока не охрипнете, на фестивале, – сказал он, – но не под моей крышей. Здесь я хозяин. Садитесь и не обращайте на них внимания, – обратился он ко мне, затем добавил, повернувшись к жене:
– Обслужи синьора Фаббио первым.
– Хотите правду, – сказал я, обращаясь ко всему столу. – Вчера вечером я рано вернулся потому, что у меня заболел живот. – Мои слова были встречены недоверчивым ворчанием. – Во-вторых, я не умею твистовать.
Наверное, и живот у меня разболелся от натуги.
– Прощен, – сказала Катерина. – И всем заткнуться. В конце концов, мы забываем, что он не студент. Зачем ему связывать себя обязательствами?
– Затем, что кто не с нами, тот против нас, – вставил Джерардо.
– Нет, – сказал Паоло. – К чужакам это не относится. Армино – чужой в Руффано.
Он обратил ко мне свое молодое, серьезное лицо.
– Мы не позволим им задирать вас, – сказал он. – Вы ведь отлично понимаете, как здорово, что профессор Донати приглашает всех нас участвовать в фестивале?
– Ему нужны исполнители, вот и все, – ответил я.
– Нет, – возразил Паоло. – Дело не только в этом. Он хочет всем показать, что он за нас. Его приглашение – все равно что вотум доверия каждому студенту Э. К. в университете, оно ставит нас выше остальных, потому что исходит от такого незаинтересованного наблюдателя, как председатель художественного совета Руффано.
Над столом поднялся гул одобрения. Синьор Сильвани вытер губы и отодвинул свой стул.
– А знаете, что говорят в префектуре?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85