Даже в глазах пбявились озорные огоньки.
– Вы тоскуете по Флоренции? – спросил я.
– Иногда, – ответила она, – но какой в этом прок? Я знала, что меня ждет, когда ехала сюда. Муж меня предупредил.
Она резко повернулась, и мы продолжили подъем.
– Значит, нелегкая это доля, синьора, – сказал я, – быть женой ректора?
– Совсем нелегкая, – согласилась она. – Вокруг много зависти, разногласий, на которые я должна закрывать глаза. Я не такая терпеливая, как муж. Он буквально всю жизнь отдает работе. Иначе он не оказался бы в больнице.
Она раскланялась с парой, которая спускалась по лестнице. По снисходительной манере, с какой она, не улыбнувшись, наклонила голову, я понял, почему Карла Распа говорила о жене ректора с таким чисто женским раздражением. Сознательно или нет, но все в синьоре Бутали выдавало породу.
Интересно, подумал я, какое впечатление производит она на профессорских жен.
– Вчера вечером, – сказал я, – мне удалось получить пропуск на собрание, которое председатель художественного совета проводил в герцогском дворце.
– В самом деле? – сказала она с заметным оживлением. – Пожалуйста, расскажите мне. Это произвело на вас впечатление?
– Да, и очень большое, – ответил я, ловя на себе ее взгляд. – Но не столько сама обстановка… факельное освещение, сколько дуэль, которую нам показали, и прежде всего обращение профессора Донати к студентам.
Ее щеки слегка порозовели, и, как я чувствовал, причиной тому была не усталость от долгого подъема, а неожиданная смена темы нашего разговора.
– Я должна побывать на одном из этих собраний. Обязательно должна. Но мне всегда что-нибудь мешает.
– Мне рассказывали, – заметил я, – что в прошлом году вы принимали участие в фестивале. В этом году вы собираетесь поступить так же?
– Нет, невозможно, – ответила она. – Ведь муж лежит в больнице в Риме. К тому же сомневаюсь, что для меня найдется роль.
– Вы знаете тему?
– Бедный герцог Клаудио, не так ли? Боюсь, мои представления об этом предмете крайне туманны. Знаю только, что было восстание и его убили.
Мы вышли на виа деи Соньи, и вдали я уже различал стену сада. Я пошел медленнее.
– Похоже, профессор Донати – человек выдающийся, – сказал я. – В пансионате, где я остановился, мне говорили, что он сам из Руффано.
– Да, и более того, – сказала она, – его отец был хранителем герцогского дворца, а сам он родился и провел детство в том самом доме, в котором сейчас живем мы. Одно из самых страстных желаний профессора Донати – получить дом обратно. Но вряд ли это возможно, разве что состояние здоровья моего мужа вынудит нас уехать отсюда. Как вы легко можете себе представить, профессор Донати любит каждую комнату в этом доме. Думаю, он очень гордился своим отцом, а его отец – им. История его семьи – настоящая трагедия.
– Да, – сказал я. – Да, я слышал.
– Раньше он часто об этом рассказывал. Теперь уже нет. Надеюсь, он начинает забывать. В конце концов, двадцать лет – достаточно большой срок.
– А что стало с его матерью? – спросил я.
– Он так и не смог узнать. Она исчезла вместе с немецкими войсками, которые в сорок четвертом занимали Руффано, а поскольку тогда на севере шли жестокие бои, то, скорее всего, она погибла во время бомбежки, она и маленький брат.
– Так был еще и брат?
– Да, маленький мальчик лет десяти или одиннадцати. Они были очень привязаны друг к другу. Иногда мне кажется, что именно из-за него профессор Донати столько времени уделяет студентам.
Мы подошли к стене сада. Я рассеянно взглянул на часы. Было двадцать пять минут двенадцатого.
– Благодарю вас, синьора, – сказал я. – Вы были очень добры, позволив мне пройтись с вами до вашего дома.
– Нет, – возразила она. – Это я должна поблагодарить вас. – Она взялась за ручку садовой калитки и немного помедлила. – А вы не хотели бы лично познакомиться с профессором Донати? – вдруг спросила она. – Если да, то я с удовольствием ему вас представлю.
Меня охватила паника.
– Благодарю вас, синьора, – сказал я, – но мне бы ни в коем случае не хотелось…
На губы синьоры Бутали вновь вернулась улыбка, и она не дала мне договорить:
– Никакого беспокойства. У ректора заведено утром по воскресеньям приглашать к себе домой нескольких коллег, и в его отсутствие я поддерживаю этот обычай. Сегодня зайдут два-три человека, и одним из них непременно будет профессор Донати.
Я не так планировал нашу встречу. Я собирался прийти один на виа деи Соньи. Синьора Бутали приняла мое волнение за нерешительность: помощник библиотекаря чувствует себя не на своем месте.
– Не смущайтесь, – сказала она. – Завтра будет что рассказать другим помощникам!
Следом за ней я вошел в сад и подошел к двери дома, все еще мучительно стараясь придумать предлог, чтобы уйти.
– Анна готовит на кухне второй завтрак, – сказала синьора Бутали. – Вы можете помочь мне расставить бокалы.
Она открыла дверь. Мы вошли в холл и направились в столовую слева от него. Это уже была не столовая. Все стены от пола до потолка заставлены книгами, у окна – большой письменный стол.
– Это библиотека моего мужа, – сказала она. – Когда он дома, то любит принимать гостей здесь, а если их оказывается слишком много, мы открываем двери в маленькую столовую рядом.
Маленькая столовая рядом когда-то была моей детской. Синьора распахнула обе створки двери, и я с удивлением увидел, что строго по центру комнаты стоит стол, накрытый на одну персону. Мне вспомнился беспорядок, в каком я ее оставил: маленькие машинки, разбросанные по полу, две пустые консервные банки, заменявшие собой гараж.
– Вермут – на серванте, – сказала синьора Бутали. – Кампари тоже.
Бокалы – на сервировочном столике. Будьте любезны, отвезите его в библиотеку.
Она уже все расставила по своему усмотрению и достала сигареты, когда в дверь позвонили.
– Наверное, Рицци, – сказала она. – Я рада, что вы здесь. Она держится слишком официально. Профессор Риццио – декан педагогического факультета, а его сестра отвечает за женское студенческое общежитие.
Она вдруг изменилась, словно помолодела, и в глазах появилось выражение ранимой беззащитности. Видимо, когда ее муж был дома, то груз светского общения лежал на его плечах.
Я вновь вошел в роль групповода и, стоя около сервировочного столика, ждал ее команды разливать вермут. Она пошла встречать посетителей, и до меня долетели приглушенные звуки обычных в таких случаях комплиментов. Затем она ввела гостей в комнату. Оба они были пожилыми, седовласыми и сухопарыми. У него был изможденный вид человека, который всегда по горло занят работой и всю жизнь проводит за письменным столом, постоянно заваленным входящими и исходящими документами. Я так и видел, как он отдает никчемные распоряжения своим подчиненным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
– Вы тоскуете по Флоренции? – спросил я.
– Иногда, – ответила она, – но какой в этом прок? Я знала, что меня ждет, когда ехала сюда. Муж меня предупредил.
Она резко повернулась, и мы продолжили подъем.
– Значит, нелегкая это доля, синьора, – сказал я, – быть женой ректора?
– Совсем нелегкая, – согласилась она. – Вокруг много зависти, разногласий, на которые я должна закрывать глаза. Я не такая терпеливая, как муж. Он буквально всю жизнь отдает работе. Иначе он не оказался бы в больнице.
Она раскланялась с парой, которая спускалась по лестнице. По снисходительной манере, с какой она, не улыбнувшись, наклонила голову, я понял, почему Карла Распа говорила о жене ректора с таким чисто женским раздражением. Сознательно или нет, но все в синьоре Бутали выдавало породу.
Интересно, подумал я, какое впечатление производит она на профессорских жен.
– Вчера вечером, – сказал я, – мне удалось получить пропуск на собрание, которое председатель художественного совета проводил в герцогском дворце.
– В самом деле? – сказала она с заметным оживлением. – Пожалуйста, расскажите мне. Это произвело на вас впечатление?
– Да, и очень большое, – ответил я, ловя на себе ее взгляд. – Но не столько сама обстановка… факельное освещение, сколько дуэль, которую нам показали, и прежде всего обращение профессора Донати к студентам.
Ее щеки слегка порозовели, и, как я чувствовал, причиной тому была не усталость от долгого подъема, а неожиданная смена темы нашего разговора.
– Я должна побывать на одном из этих собраний. Обязательно должна. Но мне всегда что-нибудь мешает.
– Мне рассказывали, – заметил я, – что в прошлом году вы принимали участие в фестивале. В этом году вы собираетесь поступить так же?
– Нет, невозможно, – ответила она. – Ведь муж лежит в больнице в Риме. К тому же сомневаюсь, что для меня найдется роль.
– Вы знаете тему?
– Бедный герцог Клаудио, не так ли? Боюсь, мои представления об этом предмете крайне туманны. Знаю только, что было восстание и его убили.
Мы вышли на виа деи Соньи, и вдали я уже различал стену сада. Я пошел медленнее.
– Похоже, профессор Донати – человек выдающийся, – сказал я. – В пансионате, где я остановился, мне говорили, что он сам из Руффано.
– Да, и более того, – сказала она, – его отец был хранителем герцогского дворца, а сам он родился и провел детство в том самом доме, в котором сейчас живем мы. Одно из самых страстных желаний профессора Донати – получить дом обратно. Но вряд ли это возможно, разве что состояние здоровья моего мужа вынудит нас уехать отсюда. Как вы легко можете себе представить, профессор Донати любит каждую комнату в этом доме. Думаю, он очень гордился своим отцом, а его отец – им. История его семьи – настоящая трагедия.
– Да, – сказал я. – Да, я слышал.
– Раньше он часто об этом рассказывал. Теперь уже нет. Надеюсь, он начинает забывать. В конце концов, двадцать лет – достаточно большой срок.
– А что стало с его матерью? – спросил я.
– Он так и не смог узнать. Она исчезла вместе с немецкими войсками, которые в сорок четвертом занимали Руффано, а поскольку тогда на севере шли жестокие бои, то, скорее всего, она погибла во время бомбежки, она и маленький брат.
– Так был еще и брат?
– Да, маленький мальчик лет десяти или одиннадцати. Они были очень привязаны друг к другу. Иногда мне кажется, что именно из-за него профессор Донати столько времени уделяет студентам.
Мы подошли к стене сада. Я рассеянно взглянул на часы. Было двадцать пять минут двенадцатого.
– Благодарю вас, синьора, – сказал я. – Вы были очень добры, позволив мне пройтись с вами до вашего дома.
– Нет, – возразила она. – Это я должна поблагодарить вас. – Она взялась за ручку садовой калитки и немного помедлила. – А вы не хотели бы лично познакомиться с профессором Донати? – вдруг спросила она. – Если да, то я с удовольствием ему вас представлю.
Меня охватила паника.
– Благодарю вас, синьора, – сказал я, – но мне бы ни в коем случае не хотелось…
На губы синьоры Бутали вновь вернулась улыбка, и она не дала мне договорить:
– Никакого беспокойства. У ректора заведено утром по воскресеньям приглашать к себе домой нескольких коллег, и в его отсутствие я поддерживаю этот обычай. Сегодня зайдут два-три человека, и одним из них непременно будет профессор Донати.
Я не так планировал нашу встречу. Я собирался прийти один на виа деи Соньи. Синьора Бутали приняла мое волнение за нерешительность: помощник библиотекаря чувствует себя не на своем месте.
– Не смущайтесь, – сказала она. – Завтра будет что рассказать другим помощникам!
Следом за ней я вошел в сад и подошел к двери дома, все еще мучительно стараясь придумать предлог, чтобы уйти.
– Анна готовит на кухне второй завтрак, – сказала синьора Бутали. – Вы можете помочь мне расставить бокалы.
Она открыла дверь. Мы вошли в холл и направились в столовую слева от него. Это уже была не столовая. Все стены от пола до потолка заставлены книгами, у окна – большой письменный стол.
– Это библиотека моего мужа, – сказала она. – Когда он дома, то любит принимать гостей здесь, а если их оказывается слишком много, мы открываем двери в маленькую столовую рядом.
Маленькая столовая рядом когда-то была моей детской. Синьора распахнула обе створки двери, и я с удивлением увидел, что строго по центру комнаты стоит стол, накрытый на одну персону. Мне вспомнился беспорядок, в каком я ее оставил: маленькие машинки, разбросанные по полу, две пустые консервные банки, заменявшие собой гараж.
– Вермут – на серванте, – сказала синьора Бутали. – Кампари тоже.
Бокалы – на сервировочном столике. Будьте любезны, отвезите его в библиотеку.
Она уже все расставила по своему усмотрению и достала сигареты, когда в дверь позвонили.
– Наверное, Рицци, – сказала она. – Я рада, что вы здесь. Она держится слишком официально. Профессор Риццио – декан педагогического факультета, а его сестра отвечает за женское студенческое общежитие.
Она вдруг изменилась, словно помолодела, и в глазах появилось выражение ранимой беззащитности. Видимо, когда ее муж был дома, то груз светского общения лежал на его плечах.
Я вновь вошел в роль групповода и, стоя около сервировочного столика, ждал ее команды разливать вермут. Она пошла встречать посетителей, и до меня долетели приглушенные звуки обычных в таких случаях комплиментов. Затем она ввела гостей в комнату. Оба они были пожилыми, седовласыми и сухопарыми. У него был изможденный вид человека, который всегда по горло занят работой и всю жизнь проводит за письменным столом, постоянно заваленным входящими и исходящими документами. Я так и видел, как он отдает никчемные распоряжения своим подчиненным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85