«Мы не видели зла, заключенного в политической системе Германии, ради которой мы жили и рисковали жизнью ее бездумной гордыни, извращенных добродетелей и ценностей. Мы не видели, что большая часть ценностей ушла в прошлое и погибла. Мы не видели, что наша страна идет сомнительным путем, и ее будущее туманно, так же, как и наше собственное». Повторюсь, это сказано не только об только капитане цур зее Люте, это эпитафия всему поколению немцев, вставших под знамена Гитлера.
Егоров:
Одной из подводных лодок-«малюток», М-102, командовал капитан лейтенант Петр Гладилин. От других подводников он отличался тем, что постоянно (будь то в базе или походе) носил армейскую стальную каску. «В пехоту решил записаться?» - подшучивали над ним моряки. И вот однажды, когда лодка стояла в бухте у острова Лавенсари, Гладилин дежурил на ходовом мостике. На рассвете к бухте внезапно прорвался на малой высоте одиночный «мессершмитт». Он дал очередь из пулемета. Случайная пуля попала Гладилину в голову, а он именно тогда был без каски…
Последний вопрос обоим адмиралам; сначала Эриху Топпу:
- Что бы сказали вашему бывшему противнику по войне и коллеге по оружию адмиралу флота Егорову, если бы встретились с ним.
- Я бы сказал ему, что я не воевал с русскими подводными лодками и не потопил ни одного русского корабля… Каждый из нас честно служил своему флагу и честно выполнял свой долг. В этом - главная доблесть солдата. Рано или поздно все войны заканчиваются. Кто-то обязательно проигрывает, кто-то - побеждает. Историки и политики разбирают наши действия. Но судит нас только Бог.
На подобный же вопрос адмирал флота Егоров ответил так:
- Немецкие подводники, как профессионалы воевали самоотверженно. На морском дне лежат сотни германским субмарин и тысячи немецких подводников. Эрих Топп воевал в Атлантике против Америки… Я на Балтике. Мы оба командовали подводными лодками. Нам обоим повезло - остались живы. Сказал бы я ему при встрече добрые слова? Черт его знает…
На рубке U-552 были нарисованы два танцующих дьявола - красный и черный. Первый символ выживания, второй - уничтожения. Может быть, они и в самом деле знают?
…
Как утверждает немецкая военная статистика, Германия потеряла за годы второй мировой войны 783 подводные лодки. Из 39 000 немецких подводников погибли около 32000, 5000 тысяч попали в плен. Только 7% подводного флота уцелело ко дню капитуляции. Но и союзникам пришлось заплатить немалую цену германским подводникам: 2000 военных кораблей и судов торгового флота общим водоизмещением в 13,5 миллиона тонн. Погибли около ста тысяч военных и гражданских моряков.
Уинстон Черчилль честно признавался: «Единственная вещь, которая по настоящему меня тревожила меня в ходе войны - это опасность, исходящая от немецких подводных лодок».
У Топпа была Атлантика. У Егорова - Балтика. У каждого свой рубеж, свой барраж, своя судьба, своя жизнь. У каждого абсолютно непохожая жизнь, схожая лишь в одном - над головой висел один и тот же Дамоклов меч - крышка верхнего рубочного люка, который каждый из них закрывал и открывал по праву командира подводной лодки.
ЧУДО О МОРЕ [19]
Я никогда не спал под атласным одеялом и впервые испытал это блаженство в старом фольварке, где разместился мой разведвзвод. Хозяйка-немка постелила «герру лейтенанту» шикарную постель, которая после всех моих ночевок под натянутой на голову шинелью или нарубленном лапнике показалась мне ложем богов.
Я никогда не видел пылесоса. В нашей московской коммуналке, где с пушечным бабахом пыль из ковров выколачивали во дворе плетеными выбивалками, никто из наших соседей и представить себе не мог, что существуют такие агрегаты, какой я однажды увидел на постое в Гумбиннене.
Я много чего нет видел в свои двадцать лет. Но самое обидное - я никогда не видел моря. Я бредил им с детства, но видел только в кино. Поездка на юг была не по карману моим родителям. Даже второй год воюя в морской стрелковой бригаде, я моря так никогда и не видел.
И вот море засинело на наших войсковых картах. Оно было почти рядом, в каких-нибудь двадцати верстах. Наша морская стрелковая бригада готовилась к броску на Данциг. Две разведгруппы, высланные в предполье этого города, бесследно исчезли одна за другой, подтверждая самые худшие опасения комбрига: город был прикрыт глубокоэшелонированным оборонительным рубежом.
Командир разведроты капитан Баскаков вернулся из штаба бригады, озабоченно покусывая ус. Он посмотрел на меня с нескрываемой жалостью:
- Давай, Осоргин, собирайся… Направление все то же - на Сопот. Задача все та же…
Я сдал ему документы и отцепил с гимнастерки медали.
- А орденок? - кивнул на «звездочку» комроты.
- А это ей. На память.
Капитан усмехнулся и, как всегда, перед нелегким делом, раскрыл свой портсигар. Я достал свой, и мы, обменявшись по обычаю папиросами, закурили.
- Возьмешь мой броневик и Сементяя на мотоцикле… На рожон не лезь. Войны-то с гулькин нос осталось.
Перед выходом в поиск я успел забежать в расположение связистов. Лида вышла из палатки, встревоженно смотрела, как я отвинчиваю орден.
- Уходишь?
- Да так… Прошвырнусь неподалеку.
Мы уговорились с Лидой, черноглазой киевлянкой, сыграть свадьбу в первый же день Победы. Перед каждым серьезным заданием я отдавал ей на хранение, а если что - так и на память, все свои фронтовые сокровища: темно-вишневую «звездочку» за Неман, серебряный - отцовский подарок - портсигар и часы на цепочке, на руке у меня оставались другие - со светящимися стрелками. Она проводила меня в соснячок и крепко - на счастье - поцеловала.
С автострады на Данциг я почти сразу же свернул на узенькую шоссейку, тесно обсаженную старыми липами, а через пару километров велел водителю вырулить на лесной проселок. Я решил держаться подальше от основной магистрали. Сержант Сементяй пылил на своем мотоцикле впереди, не теряя нас из виду. По пулеметной башне, по броне хлестали ветки орешника, в смотровых щелях прыгала, качалась песчанная колея. Вцепившись в скобы, я ждал в любое мгновение взрыва под колесом или выстрела притаившегося фауст-патронщика. Но пока что судьба нас миловала, и километр за километром мы забирались на север все дальше и дальше. Немцы нам не попадались. Несколько раз мы объезжали остовы сгоревших грузовиков, поваленные телеграфные столбы, но ничего, что говорило бы о заблаговременно подготовленных позициях, опорных пунктах, не было. Прошел час другой… Солнце напекло броню, и я уже не раз прикладывался к фляжке с чаем, рискуя выбить на колдобине зубы.
- А вот не будет немцев, товарищ лейтенант, - уверял меня водитель. - Помяните мое слово, не будет.
- Почему не будет?
- Да они сейчас в порту. На пароходы грузятся да деру в море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Егоров:
Одной из подводных лодок-«малюток», М-102, командовал капитан лейтенант Петр Гладилин. От других подводников он отличался тем, что постоянно (будь то в базе или походе) носил армейскую стальную каску. «В пехоту решил записаться?» - подшучивали над ним моряки. И вот однажды, когда лодка стояла в бухте у острова Лавенсари, Гладилин дежурил на ходовом мостике. На рассвете к бухте внезапно прорвался на малой высоте одиночный «мессершмитт». Он дал очередь из пулемета. Случайная пуля попала Гладилину в голову, а он именно тогда был без каски…
Последний вопрос обоим адмиралам; сначала Эриху Топпу:
- Что бы сказали вашему бывшему противнику по войне и коллеге по оружию адмиралу флота Егорову, если бы встретились с ним.
- Я бы сказал ему, что я не воевал с русскими подводными лодками и не потопил ни одного русского корабля… Каждый из нас честно служил своему флагу и честно выполнял свой долг. В этом - главная доблесть солдата. Рано или поздно все войны заканчиваются. Кто-то обязательно проигрывает, кто-то - побеждает. Историки и политики разбирают наши действия. Но судит нас только Бог.
На подобный же вопрос адмирал флота Егоров ответил так:
- Немецкие подводники, как профессионалы воевали самоотверженно. На морском дне лежат сотни германским субмарин и тысячи немецких подводников. Эрих Топп воевал в Атлантике против Америки… Я на Балтике. Мы оба командовали подводными лодками. Нам обоим повезло - остались живы. Сказал бы я ему при встрече добрые слова? Черт его знает…
На рубке U-552 были нарисованы два танцующих дьявола - красный и черный. Первый символ выживания, второй - уничтожения. Может быть, они и в самом деле знают?
…
Как утверждает немецкая военная статистика, Германия потеряла за годы второй мировой войны 783 подводные лодки. Из 39 000 немецких подводников погибли около 32000, 5000 тысяч попали в плен. Только 7% подводного флота уцелело ко дню капитуляции. Но и союзникам пришлось заплатить немалую цену германским подводникам: 2000 военных кораблей и судов торгового флота общим водоизмещением в 13,5 миллиона тонн. Погибли около ста тысяч военных и гражданских моряков.
Уинстон Черчилль честно признавался: «Единственная вещь, которая по настоящему меня тревожила меня в ходе войны - это опасность, исходящая от немецких подводных лодок».
У Топпа была Атлантика. У Егорова - Балтика. У каждого свой рубеж, свой барраж, своя судьба, своя жизнь. У каждого абсолютно непохожая жизнь, схожая лишь в одном - над головой висел один и тот же Дамоклов меч - крышка верхнего рубочного люка, который каждый из них закрывал и открывал по праву командира подводной лодки.
ЧУДО О МОРЕ [19]
Я никогда не спал под атласным одеялом и впервые испытал это блаженство в старом фольварке, где разместился мой разведвзвод. Хозяйка-немка постелила «герру лейтенанту» шикарную постель, которая после всех моих ночевок под натянутой на голову шинелью или нарубленном лапнике показалась мне ложем богов.
Я никогда не видел пылесоса. В нашей московской коммуналке, где с пушечным бабахом пыль из ковров выколачивали во дворе плетеными выбивалками, никто из наших соседей и представить себе не мог, что существуют такие агрегаты, какой я однажды увидел на постое в Гумбиннене.
Я много чего нет видел в свои двадцать лет. Но самое обидное - я никогда не видел моря. Я бредил им с детства, но видел только в кино. Поездка на юг была не по карману моим родителям. Даже второй год воюя в морской стрелковой бригаде, я моря так никогда и не видел.
И вот море засинело на наших войсковых картах. Оно было почти рядом, в каких-нибудь двадцати верстах. Наша морская стрелковая бригада готовилась к броску на Данциг. Две разведгруппы, высланные в предполье этого города, бесследно исчезли одна за другой, подтверждая самые худшие опасения комбрига: город был прикрыт глубокоэшелонированным оборонительным рубежом.
Командир разведроты капитан Баскаков вернулся из штаба бригады, озабоченно покусывая ус. Он посмотрел на меня с нескрываемой жалостью:
- Давай, Осоргин, собирайся… Направление все то же - на Сопот. Задача все та же…
Я сдал ему документы и отцепил с гимнастерки медали.
- А орденок? - кивнул на «звездочку» комроты.
- А это ей. На память.
Капитан усмехнулся и, как всегда, перед нелегким делом, раскрыл свой портсигар. Я достал свой, и мы, обменявшись по обычаю папиросами, закурили.
- Возьмешь мой броневик и Сементяя на мотоцикле… На рожон не лезь. Войны-то с гулькин нос осталось.
Перед выходом в поиск я успел забежать в расположение связистов. Лида вышла из палатки, встревоженно смотрела, как я отвинчиваю орден.
- Уходишь?
- Да так… Прошвырнусь неподалеку.
Мы уговорились с Лидой, черноглазой киевлянкой, сыграть свадьбу в первый же день Победы. Перед каждым серьезным заданием я отдавал ей на хранение, а если что - так и на память, все свои фронтовые сокровища: темно-вишневую «звездочку» за Неман, серебряный - отцовский подарок - портсигар и часы на цепочке, на руке у меня оставались другие - со светящимися стрелками. Она проводила меня в соснячок и крепко - на счастье - поцеловала.
С автострады на Данциг я почти сразу же свернул на узенькую шоссейку, тесно обсаженную старыми липами, а через пару километров велел водителю вырулить на лесной проселок. Я решил держаться подальше от основной магистрали. Сержант Сементяй пылил на своем мотоцикле впереди, не теряя нас из виду. По пулеметной башне, по броне хлестали ветки орешника, в смотровых щелях прыгала, качалась песчанная колея. Вцепившись в скобы, я ждал в любое мгновение взрыва под колесом или выстрела притаившегося фауст-патронщика. Но пока что судьба нас миловала, и километр за километром мы забирались на север все дальше и дальше. Немцы нам не попадались. Несколько раз мы объезжали остовы сгоревших грузовиков, поваленные телеграфные столбы, но ничего, что говорило бы о заблаговременно подготовленных позициях, опорных пунктах, не было. Прошел час другой… Солнце напекло броню, и я уже не раз прикладывался к фляжке с чаем, рискуя выбить на колдобине зубы.
- А вот не будет немцев, товарищ лейтенант, - уверял меня водитель. - Помяните мое слово, не будет.
- Почему не будет?
- Да они сейчас в порту. На пароходы грузятся да деру в море.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95