Мы же зовем себя хивэваймот – храбрые жены. Во времена царицы нашей Таллихитар прибыл в наши степи греческий богатырь именем Геракл. Он просил царицу уступить драгоценный пояс, который навеки греческий царь хотел дать в приданое своей дочери. Геракл понравился царице Таллихитар – своим мужеством, красотой и чудесными рассказами о своих подвигах, и она согласилась отдать ему добровольно свой пояс. Но злой Керемет принял вид одной из наших женщин и стал ходить по домам, уверяя, что греки хотят похитить Таллихитар и всех женщин принудить подчиняться мужьям. Все восстали и вступили в бой с Гераклом и его товарищами. Наши были все на конях, греки сражались пешими. Но Керемет, был за греков. Они победили. Доблестная Таллихитар пала с сердцем, пронзенным копьем. С убитой снял пояс грек, но Юмаль его жестоко наказал. Коварная женщина, в его стране, заставила его надеть отравленную одежду. Он не в силах был перенести страдания и сам себя сжег на костре. Храбрейший из царей персидских, завоевавший полмира, погиб в бою с неустрашимыми предшественницами нашими. Схваченный, он был распят, а голова его, отрубленная после смерти, была погружена в меха, наполненный кровью. Царство его было впоследствии разрушено великим греческим завоевателем Александром.
Царица наша Кукойстава приветствовала его первая и имела от него детей, потомки которых и ныне управляют разными племенами нашими и водят их к славным победам. О царице Кукойставе наши девы и доныне поют:
Царица близ царя сидит,
Любовь очей, востока диво.
Как роза – юный цвет ланит,
И полон страсти взор стыдливый.
Проснись лидийский брачный глас!
Мы радость ловим здесь украдкой,
Летучей пены клуб златой,
Надутый пышно и пустой.
Вот честь, надменных душ забава!
Народам казнь – героев слава!
Спеши быть счастлив, бог земной!
Царица, цвет любви, с тобой;
К тебе ласкается очами;
В груди желаний тайный жар
И дышит страсть ее устами;
Вкуси любовь – бессмертных дар,
От девы, страстью распаленной,
Блажен своей тоской; что взгляд – то нежный вздох,
Горит и гаснет взор, желаньем напоенный
И, томный, пал на грудь царицы полубог.
Во многих из нас течет кровь великого македонянина и других великих воинов – иноземцев, которых наши древние царицы призывали к себе. Но когда царство наше очень расширилось и наши селения перемешались среди селений иноземцев, многие наши женщины стали вступать в брак с жителями чужих городов и сел. Тогда прекратился у нас обычай продавать наших сыновей чужеземцам, чаще всего обращавших их в рабство. Стали воспитывать сыновей дома, так же как и дочерей. Но чтоб удержать их на месте, введен обряд, свято соблюдаемый. На девятый день после рождения каждому мальчику надламывается нога выше ступни или же в самом колене и свертывается в сторону. Затем надломленное место обшивается кожей, которая распарывается только тогда, когда при росте ребенка нога его достаточно укоротилась. Поэтому в селениях наших редко встретишь мужчину, ходящего без костыля. Мальчикам, предназначаемым в рабское состояние, ног не ломают, но их оскопляют в тот же девятый день. Они работают, но потомства, понятно, не имеют. Но и здесь злой Керемет построил нам козни. Священный обряд выжигания груди у девочек и ломания ноги у мальчиков держится и соблюдается веками. По мере того, как шло время, из поколения в поколение, стали замечать, что мальчики все чаще и чаще уже родятся хромыми, с укороченной и свернутой ногой. К несчастью, хромыми родятся не одни сыновья, а частью и дочери, особенно те, которые лицом похожи на отца. Мы их бережем и учим ходить так, чтоб хромота была менее заметна. Многие носят одну высокую сандалию. Иных в детстве удается вылечить. Предания древности говорят, что прежде этого не было, а пошло из поколения в поколение через отцов. Девы, предпочитающие брать в мужья чужеземцев, очень редко имеют хромых детей, но они у нас не пользуются уважением и прощается им только, если они отличаются отвагой и силой на войне.
Пересвет и его товарищи слышали об амазонках еще в Танаисе, но считали их совершенно истребленными и были очень удивлены, узнав, что в скифских степях их еще много. Еще более поразили их рассказы Люми о жестоких обычаях женщин, увечащих своих детей. Они ей это высказали.
У этой лихой наездницы, неукротимой в боях, на глазах появились слезы.
– Да, сарматы! – сказала она. – Жестокий обычай у нас. Я сама пережила, чего стоит он материнскому сердцу. Я никогда не поддавалась искушению вольной любви с чужеземцами. Такова доныне живет моя мать, добродетельная Ваапукка; таковы были мои бабушки. Все мы рано избирали себе мужей и иных никогда знать не хотели. И у моей матери, и у обоих бабок от рождения ноги неравной длины. Нас родилось семь сестер. Из них три хромают, а четыре бегают хорошо. Взяла я мужа, когда мне было пятнадцать лет. От него имею трех дочерей и одного сына. Юмал дал всем дочерям моим крепкие и совершенно ровные ноги. Они в бегу даже лучше наших скороходок перегоняют. Муж мой, Савупойка, из такого же честного рода, как и я. Чужестранцев у них тоже от древних веков не бывало. Родился он хромым, но по ошибке, старая айти, выпившая перед обрядом меду гораздо больше, чем следовало, сломала ему ногу не ту, которая была слабее от рождения, а совершенно здоровую, и свернула ее в колене так, что колено более никогда у него не разгибается. Он все-таки прекрасный мужчина, высокого роста, широкий в плечах, с огненно красными волосами. Муж мой добрый; по всем работам в доме помогает и детей так бережет, что на войну и на охоту ухожу я совершенно спокойная. Сын у нас родился в самое несчастное время. Была у нас война с волгарями. Мы их разбили, но в одной из битв мне сломали колено и изуродовали навсегда. Долго я лежала и только второй месяц начинала вставать и ходить на костылях, когда родился сын. В последние дни, перед тем как айти мне позволила вставать, мой Савупойка ступил неосторожно на покривившееся бревно пола, нога подвернулась, костыль выскользнул, и он упал и переломил себе и другую ногу. В день рождения сына он лежал совершенно беспомощный. Сын родился крупный, здоровый, – продолжала Люми, – совершенно похожий на меня – то же розовое лицо, те же черные глаза, только волоса не мои черные, а его – красные, как свежая медь. Позвали мы старую айти Кананньейто, для совершения молитв: благодарственных – Юмалу и умилостивляющих – Керемету. Этих мы не хотели, так как и моя мать, и мать моего мужа никогда Керемету не молились, а только его проклинали, – за что весь род наш считается раскольничьим и неблагочестивым. Но старуха не хотела нас даже слушать. Обоим богам она принесла в жертву по козлу: Юмалу – белого, Керемету – черного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71