Покой – в движении. Яркое тепло здешнего доброго неба заливает меня. Заливает нас. Заливает все вокруг.
А плечу все больнее и больнее. Кожа натягивается, угрожая лопнуть. Какая боль? При чем здесь боль? В этом мире покоя нет места для боли! Больно… Это неправильно, черт возьми! Макс, светясь улыбкой, идет следом за мной… или впереди меня, не важно – ему-то ничего не мешает. Почему у меня не так? Я едва не заплакал от обиды. Новый приступ боли ожег плечо, спустился вниз, к локтю.
Не силах сдержать слез, морщась и кривясь не столько от этой боли, сколько от горькой досады на отвлекающее от гармонии ощущение, правой рукой я схватил себя за левое плечо, стараясь пережать очаг боли. Но ладонь легла не на гладкую плоть, а на какой-то отвратительный лохматый нарост, упруго шевельнувшийся под моими пальцами.
Хриплое протяжное карканье, нарастая, разорвало восхитительную музыку пухлой тишины. Резкий удар холодного ветра остановил меня. Мгновенно потемнело. Мир теплой гармонии взорвался, и трепещущие его куски унес ветер.
Реальный мир оказался проще и страшнее минуту назад окутывавшего меня наваждения. Музыка стихла, как ее и не было. Да ее и не было, этой музыки! Часть наваждения – вот что она такое.
Каменная площадка с краями, остро обрывающимися в многокилометровую бездну, багровые башни в центре площадки, такие высокие, что, стоя прямо под их стенами, я не мог видеть крыш. Пылающие Башни не изменились, правда, теперь не было ощущения, что они зыбко подрагивают. Исчезло раскаленное марево. Осталось неподвижное чудовищного размера каменное строение, подавляющее своим мрачным величием.
Но самое главное – оглянувшись, я понял, что мы здесь не одни.
Люди… Производимый ими шум от почти неслышного шороха быстро нарастал, словно кто-то медленно вытаскивал вату из моих ушей.
Красные сумерки под медным бурлящим небом кишели людьми, вооруженными и безоружными, голыми, полуголыми и одетыми в шкуряные лохмотья. Безумно орущими и спокойно о чем-то повествующими самим себе, безмолвными и бормочущими что-то неясное. Живыми и мертвыми. И все они двигались – ползком, мерным шагом, кругами, ломаными зигзагами или по прямой линии, – но в одном неизменно направлении.
На меня.
Я оглянулся. Я вскрикнул. За моей спиной чернел четырехугольный вход в одну из башен. Люди, те, что были еще живы – явное меньшинство, – приближаясь к Башням, падали и сразу вставали – уже мертвыми. И продолжали идти. Да, все верно: Пылающие Башни, сотворенные Создателями, не могли впустить в себя детей Поля. Живых.
Я еще стоял, окаменев, когда первые мертвецы вплотную приблизились ко мне. Я даже не готов был защищаться, но они и не думали нападать.
Мертвецы, толкая меня плечами и коленями, текли медленным, но мощным нескончаемым потоком в эту черную дыру. Энергия кафа, сконцентрированная в громаде Пылающих Башен, наполняла мертвых подобием жизни и стягивала армию зомби к себе.
Зачем?
Этот вопрос остался без ответа, и тут же появился следующий: почему я здесь? Если бы я знал, к чему иду, я бы никогда не пришел сюда. Что мне делать?
Мой крави, пробудивший меня от дурманного сна, оглушительно крича, сыпля перьями, метался над моей головой. Таким я его еще не видел.
Мертвый поток стал гуще, и я понял, что, если я не вольюсь в него, не войду вместе со всеми в Пылающие Башни, меня попросту затопчут. Я рванулся вправо, влево, но завяз, как в болотной топи, в плотной массе неживых тел.
Меня потащило в Башни.
И черная дыра за моей спиной пугала меня сильнее, чем перспектива быть смятым и затоптанным. В затылке плескался огонь, тело дергалось от частых ударов пульса. Мертвецы, глядящие мимо меня пустыми глазами, приближались уже сплошной стеной. Осознание того, что еще недавно я был частью этого жуткого шествия, оглушило меня.
Передернувшись от гадливости, я ударил ножом, который был все еще зажат в моей руке, в голову ближайшего мертвеца. Он качнулся назад, стало немного свободнее, я размахнулся сильнее и ударил еще и еще. Из разрубов на черепе полезла густая кровь и зеленовато-белая мозговая масса. Мертвец упал вбок. За ним встал другой. Я оттолкнул его, ударил, свободной рукой отпихнул еще одного – в разорванной на груди куртке, с каменным молотком в руках. Этот, с молотком, даже не отшатнулся, но повернул ко мне голову. Медленно поднял свое оружие. С размаху я воткнул нож ему в грудь. Он повалился назад так неожиданно, что нож я выдернуть не успел.
Те, кто был позади меня, вошли в Башни. Те, с кем я остался лицом к лицу, на мгновение остановились. Но, подталкиваемые задними, двинулись на меня. Они уже не были безучастными ко всему происходящему. Они поднимали оружие, чтобы сокрушить меня – преграду на пути к вожделенной Башне.
Минуту или больше я дрался голыми руками. Мертвецы, столпившиеся вокруг, тянулись ко мне мечами, копьями, камнями, палками, ножами – мешали друг другу, спотыкались и вязли друг в друге. Я не вспоминал об огне, рвущемся наружу из моего тела, как вооруженный человек, наступивший на змеиное гнездо, забыв о том, что он вооружен, осатанев от отвращения, страха и злобы, топчет змей ногами.
«Макс! Где-то здесь должен быть Макс!» – подумал я, и дротик, вылетевший откуда-то сбоку, ударив вскользь, разорвал мне одежду и кожу над ключицей.
Упругая струя освобожденной огненной крови взлетела высоко над головами мертвых.
Мой огонь вырвался наружу.
И тут же время остановилось. Звуки слились в единый низкий рев. Судорога вскинула мою голову, окаменевшие от страшного напряжения лицевые мышцы стянулись под кожей в твердые пучки; иное, глубинное зрение вошло в мои глаза. Тела врагов превратились в груду неясных темных силуэтов, лишь слабо подсвеченных сверху.
– Спасен! Спасен! – кажется, я прокричал это дважды.
Суть окружающих меня людей открылась мне. Они все обнажились передо мной. Я был волен поступать с этой сутью, как мне заблагорассудится. Я был господином этой толпы. Я знал, что делать дальше, я уже успел научиться этому.
В голове сражающегося против тебя врага есть страх и злоба – это основные его чувства, это – суть сражающегося врага. Чувство страха – бесформенная серая пелена, ненависть и злоба – ярко-багровый плотный комок. Чем больше врагов и чем яростнее они жаждут твоей гибели, тем сильнее становишься ты сам, вытягивая себе их злобную силу.
«И потому я непобедим!» – так подумал я и вдруг с ужасом увидел, что пространство сознания мертвецов заливает лишь бледное, почти совершенно бесцветное сияние. Я вытянул руки, напрягся изо всех сил, но никакого контакта не ощутил.
Неодушевленная темная лавина катилась на меня, и я ничего не мог с этим поделать.
Когда нормальное зрение вернулось ко мне и время снова набрало ход, я понял, что окружающий мир на этот раз нисколько не изменился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
А плечу все больнее и больнее. Кожа натягивается, угрожая лопнуть. Какая боль? При чем здесь боль? В этом мире покоя нет места для боли! Больно… Это неправильно, черт возьми! Макс, светясь улыбкой, идет следом за мной… или впереди меня, не важно – ему-то ничего не мешает. Почему у меня не так? Я едва не заплакал от обиды. Новый приступ боли ожег плечо, спустился вниз, к локтю.
Не силах сдержать слез, морщась и кривясь не столько от этой боли, сколько от горькой досады на отвлекающее от гармонии ощущение, правой рукой я схватил себя за левое плечо, стараясь пережать очаг боли. Но ладонь легла не на гладкую плоть, а на какой-то отвратительный лохматый нарост, упруго шевельнувшийся под моими пальцами.
Хриплое протяжное карканье, нарастая, разорвало восхитительную музыку пухлой тишины. Резкий удар холодного ветра остановил меня. Мгновенно потемнело. Мир теплой гармонии взорвался, и трепещущие его куски унес ветер.
Реальный мир оказался проще и страшнее минуту назад окутывавшего меня наваждения. Музыка стихла, как ее и не было. Да ее и не было, этой музыки! Часть наваждения – вот что она такое.
Каменная площадка с краями, остро обрывающимися в многокилометровую бездну, багровые башни в центре площадки, такие высокие, что, стоя прямо под их стенами, я не мог видеть крыш. Пылающие Башни не изменились, правда, теперь не было ощущения, что они зыбко подрагивают. Исчезло раскаленное марево. Осталось неподвижное чудовищного размера каменное строение, подавляющее своим мрачным величием.
Но самое главное – оглянувшись, я понял, что мы здесь не одни.
Люди… Производимый ими шум от почти неслышного шороха быстро нарастал, словно кто-то медленно вытаскивал вату из моих ушей.
Красные сумерки под медным бурлящим небом кишели людьми, вооруженными и безоружными, голыми, полуголыми и одетыми в шкуряные лохмотья. Безумно орущими и спокойно о чем-то повествующими самим себе, безмолвными и бормочущими что-то неясное. Живыми и мертвыми. И все они двигались – ползком, мерным шагом, кругами, ломаными зигзагами или по прямой линии, – но в одном неизменно направлении.
На меня.
Я оглянулся. Я вскрикнул. За моей спиной чернел четырехугольный вход в одну из башен. Люди, те, что были еще живы – явное меньшинство, – приближаясь к Башням, падали и сразу вставали – уже мертвыми. И продолжали идти. Да, все верно: Пылающие Башни, сотворенные Создателями, не могли впустить в себя детей Поля. Живых.
Я еще стоял, окаменев, когда первые мертвецы вплотную приблизились ко мне. Я даже не готов был защищаться, но они и не думали нападать.
Мертвецы, толкая меня плечами и коленями, текли медленным, но мощным нескончаемым потоком в эту черную дыру. Энергия кафа, сконцентрированная в громаде Пылающих Башен, наполняла мертвых подобием жизни и стягивала армию зомби к себе.
Зачем?
Этот вопрос остался без ответа, и тут же появился следующий: почему я здесь? Если бы я знал, к чему иду, я бы никогда не пришел сюда. Что мне делать?
Мой крави, пробудивший меня от дурманного сна, оглушительно крича, сыпля перьями, метался над моей головой. Таким я его еще не видел.
Мертвый поток стал гуще, и я понял, что, если я не вольюсь в него, не войду вместе со всеми в Пылающие Башни, меня попросту затопчут. Я рванулся вправо, влево, но завяз, как в болотной топи, в плотной массе неживых тел.
Меня потащило в Башни.
И черная дыра за моей спиной пугала меня сильнее, чем перспектива быть смятым и затоптанным. В затылке плескался огонь, тело дергалось от частых ударов пульса. Мертвецы, глядящие мимо меня пустыми глазами, приближались уже сплошной стеной. Осознание того, что еще недавно я был частью этого жуткого шествия, оглушило меня.
Передернувшись от гадливости, я ударил ножом, который был все еще зажат в моей руке, в голову ближайшего мертвеца. Он качнулся назад, стало немного свободнее, я размахнулся сильнее и ударил еще и еще. Из разрубов на черепе полезла густая кровь и зеленовато-белая мозговая масса. Мертвец упал вбок. За ним встал другой. Я оттолкнул его, ударил, свободной рукой отпихнул еще одного – в разорванной на груди куртке, с каменным молотком в руках. Этот, с молотком, даже не отшатнулся, но повернул ко мне голову. Медленно поднял свое оружие. С размаху я воткнул нож ему в грудь. Он повалился назад так неожиданно, что нож я выдернуть не успел.
Те, кто был позади меня, вошли в Башни. Те, с кем я остался лицом к лицу, на мгновение остановились. Но, подталкиваемые задними, двинулись на меня. Они уже не были безучастными ко всему происходящему. Они поднимали оружие, чтобы сокрушить меня – преграду на пути к вожделенной Башне.
Минуту или больше я дрался голыми руками. Мертвецы, столпившиеся вокруг, тянулись ко мне мечами, копьями, камнями, палками, ножами – мешали друг другу, спотыкались и вязли друг в друге. Я не вспоминал об огне, рвущемся наружу из моего тела, как вооруженный человек, наступивший на змеиное гнездо, забыв о том, что он вооружен, осатанев от отвращения, страха и злобы, топчет змей ногами.
«Макс! Где-то здесь должен быть Макс!» – подумал я, и дротик, вылетевший откуда-то сбоку, ударив вскользь, разорвал мне одежду и кожу над ключицей.
Упругая струя освобожденной огненной крови взлетела высоко над головами мертвых.
Мой огонь вырвался наружу.
И тут же время остановилось. Звуки слились в единый низкий рев. Судорога вскинула мою голову, окаменевшие от страшного напряжения лицевые мышцы стянулись под кожей в твердые пучки; иное, глубинное зрение вошло в мои глаза. Тела врагов превратились в груду неясных темных силуэтов, лишь слабо подсвеченных сверху.
– Спасен! Спасен! – кажется, я прокричал это дважды.
Суть окружающих меня людей открылась мне. Они все обнажились передо мной. Я был волен поступать с этой сутью, как мне заблагорассудится. Я был господином этой толпы. Я знал, что делать дальше, я уже успел научиться этому.
В голове сражающегося против тебя врага есть страх и злоба – это основные его чувства, это – суть сражающегося врага. Чувство страха – бесформенная серая пелена, ненависть и злоба – ярко-багровый плотный комок. Чем больше врагов и чем яростнее они жаждут твоей гибели, тем сильнее становишься ты сам, вытягивая себе их злобную силу.
«И потому я непобедим!» – так подумал я и вдруг с ужасом увидел, что пространство сознания мертвецов заливает лишь бледное, почти совершенно бесцветное сияние. Я вытянул руки, напрягся изо всех сил, но никакого контакта не ощутил.
Неодушевленная темная лавина катилась на меня, и я ничего не мог с этим поделать.
Когда нормальное зрение вернулось ко мне и время снова набрало ход, я понял, что окружающий мир на этот раз нисколько не изменился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86