А ты со вчерашнего дня не ела. Когда мы ехали сюда, у тебя урчало в желудке.
– Не очень-то вежливо говорить мне об этом.
– Невежливо была бы тебя не покормить.
Ох, как же она проголодалась! И поняла это только теперь, когда нервное напряжение немного отпустило ее.
Кальдак вернулся из кухни с салфетками и столовыми приборами.
– Вгрызайся.
Бесс взяла вилку.
– Так перед обедом говорила твоя мама?
Он покачал головой.
– Нет, это один из моих острых углов. Знаешь разницу между врожденным и благоприобретенным?
Однако уже через две минуты Бесс убедилась, что манеры Кальдака за столом безукоризненны. Тогда она решилась спросить:
– Твоя мама жива?
– Нет, она давно умерла. Отец тоже. А твои?
– Мы с Эмили были еще маленькие, когда умерла мама. А папа погиб в автокатастрофе, когда мне было пятнадцать лет.
– Значит, ты тоже рано осталась одна…
– Ну, у меня была Эмили. Она тогда училась в медицинском колледже и жила в городе. Мы продали Тингейт – это наш дом, – и я переехала к ней.
– Раз так, все прошло сравнительно легко, да?
Бесс нахмурилась.
– Ну, не совсем. Я была довольно нервным ребенком и страшно скучала по Тингейту. Сначала тяжело приходилось со мной, но потом я как-то успокоилась.
– Тингейт… – повторил Кальдак. – Похоже на название родового поместья.
– Нет. – Бесс покачала головой. – Самый обыкновенный дом, хотя и довольно большой. Правда, рядом была река.
– Но ты любила свой дом?
Он очень внимательно смотрел на нее.
– Конечно. Мне и сейчас его порой не хватает. Но Эмили была права, мы не могли сохранить его. Нельзя цепляться за прошлое.
– Расскажи мне про Тингейт, – попросил Кальдак.
– Зачем тебе?
– Просто любопытно.
– Я же говорю, ничего в нем особенного нет. Хотя жить было хорошо. Мы много купались, плавали на лодке, а однажды построили домик на дереве… Даже не знаю, отчего этот дом так много для меня значил. – Она замолчала, опустив глаза в тарелку. – Кстати, примерно в таком доме выросла Кэтрин Хэпберн. Я прочитала ее мемуары. В Тингейте было что-то… золотое! В детстве мы с Эмили были безмятежно счастливы в том доме. Там я всегда чувствовала себя защищенной. Внешний мир был непонятен, враждебен, суров, а Тингейт оставался чем-то простым и… невинным.
– В наши дни невинность встречается редко, – усмехнулся Кальдак. – Думаю, вам не стоило продавать дом.
Бесс покачала головой.
– По страховке мы получили очень мало, и Эмили едва ли смогла бы содержать нас обеих. Нет, она приняла тогда правильное решение. – Волна грусти захлестнула ее; она так давно не вспоминала о Тингейте. – Любой ребенок должен иметь право на детство в Тингейте или в каком-нибудь таком же месте. Хорошо бы записать это в Конституцию.
– Напиши своему конгрессмену. В Конгрессе любят защищать права детей: это политически целесообразно. А ты пей молоко. Это тоже политически целесообразно.
Бесс была рада перемене темы. Тингейт в ее воспоминаниях был неразрывно связан с Эмили, и разговоры о детстве только обострили ее тоску по сестре.
– Я пью молоко. А тебя прошу не отдавать распоряжений.
– Не могу: учтивость разрушит мой образ.
Кальдак произнес эту фразу без улыбки, и Бесс опять не сразу сообразила, что он шутит.
– Меня твой образ мало волнует.
– А меня волнует. Причем при любых обстоятельствах. – Он отхлебнул из своего стакана. – Реакция окружающих решает все. От нее зависит… Над чем смеешься?
– У тебя усы. Ты напоминаешь мне Джули. Она вечно…
Бесс не договорила, снова вспомнив о том, в каком незавидном положении сейчас, должно быть, находится Эмили. Неужели она могла забыть о сестре, пусть даже всего на несколько минут?
– Джули – это дочь твоей сестры? Та самая, у которой есть подруга в Интернете?
Бесс кивнула.
– Она похожа на Эмили?
– Нет. Она вообще ни на кого не похожа. Эмили говорит, что Джули чем-то напоминает ей меня, но мне кажется, что Джули – совершенный уникум.
– Ты дружишь с ней? А как ты относишься к мужу своей сестры?
– Я люблю Джули, а Том всегда был добр ко мне. Он мне очень симпатичен. – Бесс вдруг снова напряглась. Уже не верилось, что еще минуту назад она чувствовала себя совершенно свободно в обществе Кальдака. – Почему ты спросил?
– А близкие друзья у тебя есть?
– Ты заговорил как Эстебан! Он тоже выспрашивал меня о моих отношениях с близкими.
– Эстебану нужно было одно, а мне – совсем другое.
– Надеюсь. Ему нужно было знать, существует ли человек, который поднял бы шум, если бы мне перерезали глотку.
– А мне нужно, чтобы твоя глотка осталась в целости и сохранности. Кстати, ты ведь разведена? Какие у тебя отношения с бывшим мужем?
– Никаких. – Бесс поморщилась. – Наш брак продолжался только девять месяцев. Это было ошибкой для нас обоих. Эмили сразу назвала его неудачником, но я тогда ей не поверила.
– Почему же?
Бесс пожала плечами.
– Всегда хочется надеяться на лучшее. Мэтт – музыкант. Он красив, сексуален, он даже в состоянии поддерживать не слишком интеллектуальную беседу. Интеллектуальных разговоров он не выносил. – Она сделала глоток молока. – И понятие верности было ему неведомо. Уже через два месяца после свадьбы он вовсю заглядывал под юбки.
– И все-таки вы прожили вместе девять месяцев?
Бесс нахмурилась.
– Ты уже знаешь, что я упряма и не люблю признавать свои ошибки. Я надеялась, что Мэтт исправится. А на самом деле он оказался пустышкой.
– Значит, стараясь сохранить семью, ты опять совершила ошибку?
– Наверное. Я ведь совсем не похожа на Эмили, – пояснила Бесс.
– Расскажи про своих друзей.
– Нечего мне рассказывать. Мне приходится много ездить в командировки, такая у меня профессия. Трудно поддерживать тесные отношения, если не ходить на дни рождения и семейные праздники. Да что ты ко мне прицепился?
– Где ты живешь?
– В Новом Орлеане. Снимаю квартиру у арендатора.
– Дружишь с кем-нибудь из соседей?
– Они все очень милые люди.
– Но с кем-нибудь ты общаешься больше других?
Она покачала головой.
– А животные у тебя есть?
– Какие животные, если у меня нет возможности за ними ухаживать?
– Таким образом, в твоей жизни нет никого, кроме Эмили и ее семьи?
Бесс не понравился его тон.
– У меня много друзей в разных странах, – сухо отозвалась она.
– Да, разумеется. Только не надо показывать колючки.
– А зачем ты делаешь из меня какую-то Сиротку Энни?
– Я просто пытаюсь понять, где ты особенно уязвима.
– С чего это я уязвима? – вскинулась Бесс, и вдруг до нее дошел смысл слов Кальдака. – Ты думаешь, они могут добраться до Джули и Тома?
– Могут. Твой дом в Новом Орлеане уже под наблюдением. Когда мы поедим, ты дашь мне адрес Тома Корелли и его телефон. Я организую охрану для него и для ребенка.
– Хорошо, только мне кажется, нам пока можно за них не беспокоиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– Не очень-то вежливо говорить мне об этом.
– Невежливо была бы тебя не покормить.
Ох, как же она проголодалась! И поняла это только теперь, когда нервное напряжение немного отпустило ее.
Кальдак вернулся из кухни с салфетками и столовыми приборами.
– Вгрызайся.
Бесс взяла вилку.
– Так перед обедом говорила твоя мама?
Он покачал головой.
– Нет, это один из моих острых углов. Знаешь разницу между врожденным и благоприобретенным?
Однако уже через две минуты Бесс убедилась, что манеры Кальдака за столом безукоризненны. Тогда она решилась спросить:
– Твоя мама жива?
– Нет, она давно умерла. Отец тоже. А твои?
– Мы с Эмили были еще маленькие, когда умерла мама. А папа погиб в автокатастрофе, когда мне было пятнадцать лет.
– Значит, ты тоже рано осталась одна…
– Ну, у меня была Эмили. Она тогда училась в медицинском колледже и жила в городе. Мы продали Тингейт – это наш дом, – и я переехала к ней.
– Раз так, все прошло сравнительно легко, да?
Бесс нахмурилась.
– Ну, не совсем. Я была довольно нервным ребенком и страшно скучала по Тингейту. Сначала тяжело приходилось со мной, но потом я как-то успокоилась.
– Тингейт… – повторил Кальдак. – Похоже на название родового поместья.
– Нет. – Бесс покачала головой. – Самый обыкновенный дом, хотя и довольно большой. Правда, рядом была река.
– Но ты любила свой дом?
Он очень внимательно смотрел на нее.
– Конечно. Мне и сейчас его порой не хватает. Но Эмили была права, мы не могли сохранить его. Нельзя цепляться за прошлое.
– Расскажи мне про Тингейт, – попросил Кальдак.
– Зачем тебе?
– Просто любопытно.
– Я же говорю, ничего в нем особенного нет. Хотя жить было хорошо. Мы много купались, плавали на лодке, а однажды построили домик на дереве… Даже не знаю, отчего этот дом так много для меня значил. – Она замолчала, опустив глаза в тарелку. – Кстати, примерно в таком доме выросла Кэтрин Хэпберн. Я прочитала ее мемуары. В Тингейте было что-то… золотое! В детстве мы с Эмили были безмятежно счастливы в том доме. Там я всегда чувствовала себя защищенной. Внешний мир был непонятен, враждебен, суров, а Тингейт оставался чем-то простым и… невинным.
– В наши дни невинность встречается редко, – усмехнулся Кальдак. – Думаю, вам не стоило продавать дом.
Бесс покачала головой.
– По страховке мы получили очень мало, и Эмили едва ли смогла бы содержать нас обеих. Нет, она приняла тогда правильное решение. – Волна грусти захлестнула ее; она так давно не вспоминала о Тингейте. – Любой ребенок должен иметь право на детство в Тингейте или в каком-нибудь таком же месте. Хорошо бы записать это в Конституцию.
– Напиши своему конгрессмену. В Конгрессе любят защищать права детей: это политически целесообразно. А ты пей молоко. Это тоже политически целесообразно.
Бесс была рада перемене темы. Тингейт в ее воспоминаниях был неразрывно связан с Эмили, и разговоры о детстве только обострили ее тоску по сестре.
– Я пью молоко. А тебя прошу не отдавать распоряжений.
– Не могу: учтивость разрушит мой образ.
Кальдак произнес эту фразу без улыбки, и Бесс опять не сразу сообразила, что он шутит.
– Меня твой образ мало волнует.
– А меня волнует. Причем при любых обстоятельствах. – Он отхлебнул из своего стакана. – Реакция окружающих решает все. От нее зависит… Над чем смеешься?
– У тебя усы. Ты напоминаешь мне Джули. Она вечно…
Бесс не договорила, снова вспомнив о том, в каком незавидном положении сейчас, должно быть, находится Эмили. Неужели она могла забыть о сестре, пусть даже всего на несколько минут?
– Джули – это дочь твоей сестры? Та самая, у которой есть подруга в Интернете?
Бесс кивнула.
– Она похожа на Эмили?
– Нет. Она вообще ни на кого не похожа. Эмили говорит, что Джули чем-то напоминает ей меня, но мне кажется, что Джули – совершенный уникум.
– Ты дружишь с ней? А как ты относишься к мужу своей сестры?
– Я люблю Джули, а Том всегда был добр ко мне. Он мне очень симпатичен. – Бесс вдруг снова напряглась. Уже не верилось, что еще минуту назад она чувствовала себя совершенно свободно в обществе Кальдака. – Почему ты спросил?
– А близкие друзья у тебя есть?
– Ты заговорил как Эстебан! Он тоже выспрашивал меня о моих отношениях с близкими.
– Эстебану нужно было одно, а мне – совсем другое.
– Надеюсь. Ему нужно было знать, существует ли человек, который поднял бы шум, если бы мне перерезали глотку.
– А мне нужно, чтобы твоя глотка осталась в целости и сохранности. Кстати, ты ведь разведена? Какие у тебя отношения с бывшим мужем?
– Никаких. – Бесс поморщилась. – Наш брак продолжался только девять месяцев. Это было ошибкой для нас обоих. Эмили сразу назвала его неудачником, но я тогда ей не поверила.
– Почему же?
Бесс пожала плечами.
– Всегда хочется надеяться на лучшее. Мэтт – музыкант. Он красив, сексуален, он даже в состоянии поддерживать не слишком интеллектуальную беседу. Интеллектуальных разговоров он не выносил. – Она сделала глоток молока. – И понятие верности было ему неведомо. Уже через два месяца после свадьбы он вовсю заглядывал под юбки.
– И все-таки вы прожили вместе девять месяцев?
Бесс нахмурилась.
– Ты уже знаешь, что я упряма и не люблю признавать свои ошибки. Я надеялась, что Мэтт исправится. А на самом деле он оказался пустышкой.
– Значит, стараясь сохранить семью, ты опять совершила ошибку?
– Наверное. Я ведь совсем не похожа на Эмили, – пояснила Бесс.
– Расскажи про своих друзей.
– Нечего мне рассказывать. Мне приходится много ездить в командировки, такая у меня профессия. Трудно поддерживать тесные отношения, если не ходить на дни рождения и семейные праздники. Да что ты ко мне прицепился?
– Где ты живешь?
– В Новом Орлеане. Снимаю квартиру у арендатора.
– Дружишь с кем-нибудь из соседей?
– Они все очень милые люди.
– Но с кем-нибудь ты общаешься больше других?
Она покачала головой.
– А животные у тебя есть?
– Какие животные, если у меня нет возможности за ними ухаживать?
– Таким образом, в твоей жизни нет никого, кроме Эмили и ее семьи?
Бесс не понравился его тон.
– У меня много друзей в разных странах, – сухо отозвалась она.
– Да, разумеется. Только не надо показывать колючки.
– А зачем ты делаешь из меня какую-то Сиротку Энни?
– Я просто пытаюсь понять, где ты особенно уязвима.
– С чего это я уязвима? – вскинулась Бесс, и вдруг до нее дошел смысл слов Кальдака. – Ты думаешь, они могут добраться до Джули и Тома?
– Могут. Твой дом в Новом Орлеане уже под наблюдением. Когда мы поедим, ты дашь мне адрес Тома Корелли и его телефон. Я организую охрану для него и для ребенка.
– Хорошо, только мне кажется, нам пока можно за них не беспокоиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69