Это имеет, на мой взгляд, существенное значение.
— Чепуха! Наверное, у него есть друзья среди военных.
— В Маскате, ланиса Калейла, расквартирован лишь гарнизон султана.
— Ну и что?
— А то, что офицеры дважды в месяц подвергаются ротации, то есть их переводят из города на пограничные посты вдоль границы с Южным Йеменом.
— Ну, переводят и переводят... Что в этом такого?
— Я хочу сказать о двух вещах. Во-первых, я считаю, что это просто невероятное совпадение, когда объект по прошествии пяти лет с легкостью находит старинного приятеля в гарнизоне, который каждые две недели подвергается ротации.
— Мало ли что! Необычное совпадение, но вполне возможное. А какое ваше второе соображение?
— Второе соображение полностью исключает упомянутое первое. Дело в том, что в эти дни ни одна гарнизонная машина не подобрала бы по пути иностранца без распоряжения верховного главнокомандующего.
— Султана, что ли?
— А кого же еще?
— Не придумывайте! Султан загнан в угол. Зачем ему иностранец? Одно неверное движение, и ответственность за гибель заложников ляжет на него. К тому же, если это случится, американцы не оставят от Маската камня на камне. Он это понимает.
— Думаю, султан также понимает, что несет большую ответственность и за то, что он сделает, и за то, чего не сделает. А не лучше ли выяснить, что предпочли бы сделать в подобной ситуации другие? Разве такая мысль не могла прийти султану в его умную голову?
Калейла пристально посмотрела на осведомителя:
— Если предположить, что армейская машина отвезла объект на встречу с султаном, она ведь через какое-то время и обратно его привезла, не так ли?
— Да, это так! — согласился ее собеседник. Его голос прозвучал ровно, будто ему было понятно, куда она клонит.
— Получается, не сразу привезла объект назад, то есть о чем-то они все-таки беседовали. И если объект предложил какой-то выход из создавшегося положения, он не был сразу отвергнут. Так?
— Скорее всего, так, ланиса Калейла.
— Хорошо бы узнать, что именно было предложено.
— Для всех нас в высшей степени опасно не знать этого! — кивнул араб-осведомитель. — Гибель двухсот тридцати шести американцев — это катастрофа. Решается судьба нации. Моей нации, добавлю я. Так что я сделаю все, зависящее от меня, чтобы она осталась нашей. Вы меня понимаете, дорогая Калейла?
— Понимаю...
— В самом деле? У вас ведь было гораздо больше преимуществ в Средиземном море, чем когда-либо у нас, в нашем Персидском заливе. Кажется, наступило наше время. Думаю, никому не удастся нас остановить.
— Я очень хочу, друг мой, чтобы это время наступило.
— Так сделайте то, что должны, ланиса Калейла.
— Непременно! — Она достала из сумки короткоствольный автоматический пистолет, затем извлекла обойму с патронами. Вставила ее в основание рукоятки. — А теперь уходите! — сказала она. — Мы понимаем друг друга, и сейчас вам лучше оказаться в другом месте. Пусть вас там увидят, но только не здесь.
— Да благословит вас Аллах!
— Лучше отправлю объект к Аллаху! Пусть помолится об успехе своего дела. Уходите! Объект выходит из пекарни. Я пойду за ним и сделаю то, что должна. У вас в распоряжении минут десять — пятнадцать. Ровно столько, сколько нужно, чтобы оказаться вместе с остальными совсем в другом месте.
— Вы защитите нас, не правда ли? Вы — сокровище! Будьте осторожны, дорогая Калейла.
— А ему... Словом, дайте ему знать, чтобы на время затаился, а то становится чересчур назойливым!
— Я прямиком в мечеть Звади. Потолкую с муллами и муэдзинами. Святым глазам, как известно, вопросов не задают. Это недалеко. Я буду там минут через пять.
— Счастливо! — сказала Калейла и сразу направилась к фонтану.
* * *
Кендрик вышел из пекарни, повернул направо и зашагал в сторону квартала с весьма сомнительной репутацией.
Калейла остановилась как вкопанная. Он что, с ума сошел? Неужели не знает, что там запросто могут убить? А ей что делать? Черт возьми, вырядилась, как идиотка! Она сняла шляпу, затолкала ее в сумку. Нащупав рукоятку пистолета, крепко сжала ее. Господи, он погубит и себя, и ее! Как поступить? Времени для раздумий не оставалось, и она поспешила за ним.
Эван Кендрик шагал по разбитой мостовой неопрятной и неряшливой улицы. По обеим ее сторонам лепились друг к дружке глинобитные развалюхи, побеленные мелом пополам с синькой. Иногда между ними вклинивались коробки домов из песчаника — либо с пустыми глазницами окон, либо с полимерной пленкой вместо стекол, а то и просто с брезентом. Повсюду провисали оголенные электрические провода, грозившие всему живому смертельной опасностью.
Вечернее влажное тепло, смешанное с ароматами арабской еды, остро попахивало гашишем и тлеющими листьями коки.
«Вот такие дела, конгрессмен! — усмехнулся Кендрик. — Вы совсем близко от преисподней — уже и смрад доносится со сковородок, на которых поджариваются грешники». Но, если честно, точно так же воняет летом и в Нью-Йорке. А здесь, в этом своеобразном арабском гетто, вытянутом вдоль не контролируемой властями полосы Оманского залива, как и прежде — нищета, запустение, наркотики и контрабанда.
Время от времени до него долетали взрывы смеха.
Кому нечего терять — тот всегда весел и бодр. Кто ж этого не знает! Влачат жалкое существование, но не унывают. Жизнь вообще-то удивительная штука! — пришла ему в голову мысль, хоть и не новая, но справедливая.
Эван Кендрик ударился в философские размышления.
Люди легко мирятся с неудобствами, а трудности, порождаемые бытом, с годами так или иначе забываются. Но если... Нет, не то!.. К примеру, у многих народов есть опыт тысячелетних страданий и мук, у некоторых опыт инквизиции, костров и виселиц, у других — массовых убийств, однако весь этот опыт ничто в сравнении с опытом труда, торговли, общения и дружеских задушевных бесед. Жаль, что рядом нет Мэнни Вайнграсса! Кендрик вздохнул. Да, так вот, пожалуй, опыт печали наиболее устойчив. Но если бы он взял верх над опытом счастья, которое каждый понимает по-своему, нельзя было бы жить на земле. Между прочим, у любого народа, многочисленного и крохотного, цивилизованного и не очень, свое представление о прекрасном. Например, у арабов слово «красота» и слово «верблюдица» обозначаются одинаково — «джамиля». И неудивительно, потому как для древних кочевых бедуинов не было ничего прекраснее этого двугорбого животного. Зато верблюду не пройти сквозь игольное ушко!.. Красивая метафора, спору нет, вот только в ее основе ошибка перевода, поскольку в оригинале не верблюд, а канат.
— Эй, красавчик! — окликнула его моложавая женщина европейского типа, сильно смахивающая на верблюдицу.
«Уж ее-то красавицей никак не назовешь!» — подумал Кендрик и прибавил шагу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209
— Чепуха! Наверное, у него есть друзья среди военных.
— В Маскате, ланиса Калейла, расквартирован лишь гарнизон султана.
— Ну и что?
— А то, что офицеры дважды в месяц подвергаются ротации, то есть их переводят из города на пограничные посты вдоль границы с Южным Йеменом.
— Ну, переводят и переводят... Что в этом такого?
— Я хочу сказать о двух вещах. Во-первых, я считаю, что это просто невероятное совпадение, когда объект по прошествии пяти лет с легкостью находит старинного приятеля в гарнизоне, который каждые две недели подвергается ротации.
— Мало ли что! Необычное совпадение, но вполне возможное. А какое ваше второе соображение?
— Второе соображение полностью исключает упомянутое первое. Дело в том, что в эти дни ни одна гарнизонная машина не подобрала бы по пути иностранца без распоряжения верховного главнокомандующего.
— Султана, что ли?
— А кого же еще?
— Не придумывайте! Султан загнан в угол. Зачем ему иностранец? Одно неверное движение, и ответственность за гибель заложников ляжет на него. К тому же, если это случится, американцы не оставят от Маската камня на камне. Он это понимает.
— Думаю, султан также понимает, что несет большую ответственность и за то, что он сделает, и за то, чего не сделает. А не лучше ли выяснить, что предпочли бы сделать в подобной ситуации другие? Разве такая мысль не могла прийти султану в его умную голову?
Калейла пристально посмотрела на осведомителя:
— Если предположить, что армейская машина отвезла объект на встречу с султаном, она ведь через какое-то время и обратно его привезла, не так ли?
— Да, это так! — согласился ее собеседник. Его голос прозвучал ровно, будто ему было понятно, куда она клонит.
— Получается, не сразу привезла объект назад, то есть о чем-то они все-таки беседовали. И если объект предложил какой-то выход из создавшегося положения, он не был сразу отвергнут. Так?
— Скорее всего, так, ланиса Калейла.
— Хорошо бы узнать, что именно было предложено.
— Для всех нас в высшей степени опасно не знать этого! — кивнул араб-осведомитель. — Гибель двухсот тридцати шести американцев — это катастрофа. Решается судьба нации. Моей нации, добавлю я. Так что я сделаю все, зависящее от меня, чтобы она осталась нашей. Вы меня понимаете, дорогая Калейла?
— Понимаю...
— В самом деле? У вас ведь было гораздо больше преимуществ в Средиземном море, чем когда-либо у нас, в нашем Персидском заливе. Кажется, наступило наше время. Думаю, никому не удастся нас остановить.
— Я очень хочу, друг мой, чтобы это время наступило.
— Так сделайте то, что должны, ланиса Калейла.
— Непременно! — Она достала из сумки короткоствольный автоматический пистолет, затем извлекла обойму с патронами. Вставила ее в основание рукоятки. — А теперь уходите! — сказала она. — Мы понимаем друг друга, и сейчас вам лучше оказаться в другом месте. Пусть вас там увидят, но только не здесь.
— Да благословит вас Аллах!
— Лучше отправлю объект к Аллаху! Пусть помолится об успехе своего дела. Уходите! Объект выходит из пекарни. Я пойду за ним и сделаю то, что должна. У вас в распоряжении минут десять — пятнадцать. Ровно столько, сколько нужно, чтобы оказаться вместе с остальными совсем в другом месте.
— Вы защитите нас, не правда ли? Вы — сокровище! Будьте осторожны, дорогая Калейла.
— А ему... Словом, дайте ему знать, чтобы на время затаился, а то становится чересчур назойливым!
— Я прямиком в мечеть Звади. Потолкую с муллами и муэдзинами. Святым глазам, как известно, вопросов не задают. Это недалеко. Я буду там минут через пять.
— Счастливо! — сказала Калейла и сразу направилась к фонтану.
* * *
Кендрик вышел из пекарни, повернул направо и зашагал в сторону квартала с весьма сомнительной репутацией.
Калейла остановилась как вкопанная. Он что, с ума сошел? Неужели не знает, что там запросто могут убить? А ей что делать? Черт возьми, вырядилась, как идиотка! Она сняла шляпу, затолкала ее в сумку. Нащупав рукоятку пистолета, крепко сжала ее. Господи, он погубит и себя, и ее! Как поступить? Времени для раздумий не оставалось, и она поспешила за ним.
Эван Кендрик шагал по разбитой мостовой неопрятной и неряшливой улицы. По обеим ее сторонам лепились друг к дружке глинобитные развалюхи, побеленные мелом пополам с синькой. Иногда между ними вклинивались коробки домов из песчаника — либо с пустыми глазницами окон, либо с полимерной пленкой вместо стекол, а то и просто с брезентом. Повсюду провисали оголенные электрические провода, грозившие всему живому смертельной опасностью.
Вечернее влажное тепло, смешанное с ароматами арабской еды, остро попахивало гашишем и тлеющими листьями коки.
«Вот такие дела, конгрессмен! — усмехнулся Кендрик. — Вы совсем близко от преисподней — уже и смрад доносится со сковородок, на которых поджариваются грешники». Но, если честно, точно так же воняет летом и в Нью-Йорке. А здесь, в этом своеобразном арабском гетто, вытянутом вдоль не контролируемой властями полосы Оманского залива, как и прежде — нищета, запустение, наркотики и контрабанда.
Время от времени до него долетали взрывы смеха.
Кому нечего терять — тот всегда весел и бодр. Кто ж этого не знает! Влачат жалкое существование, но не унывают. Жизнь вообще-то удивительная штука! — пришла ему в голову мысль, хоть и не новая, но справедливая.
Эван Кендрик ударился в философские размышления.
Люди легко мирятся с неудобствами, а трудности, порождаемые бытом, с годами так или иначе забываются. Но если... Нет, не то!.. К примеру, у многих народов есть опыт тысячелетних страданий и мук, у некоторых опыт инквизиции, костров и виселиц, у других — массовых убийств, однако весь этот опыт ничто в сравнении с опытом труда, торговли, общения и дружеских задушевных бесед. Жаль, что рядом нет Мэнни Вайнграсса! Кендрик вздохнул. Да, так вот, пожалуй, опыт печали наиболее устойчив. Но если бы он взял верх над опытом счастья, которое каждый понимает по-своему, нельзя было бы жить на земле. Между прочим, у любого народа, многочисленного и крохотного, цивилизованного и не очень, свое представление о прекрасном. Например, у арабов слово «красота» и слово «верблюдица» обозначаются одинаково — «джамиля». И неудивительно, потому как для древних кочевых бедуинов не было ничего прекраснее этого двугорбого животного. Зато верблюду не пройти сквозь игольное ушко!.. Красивая метафора, спору нет, вот только в ее основе ошибка перевода, поскольку в оригинале не верблюд, а канат.
— Эй, красавчик! — окликнула его моложавая женщина европейского типа, сильно смахивающая на верблюдицу.
«Уж ее-то красавицей никак не назовешь!» — подумал Кендрик и прибавил шагу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209