Поочередно мы совершили восемь долгих поездок на трек с двойником, и за каждую из них я все больше узнавал об этом «очаровательном» виде спорта, особенно о том, как замедлить или подстегнуть собаку, и о способах применения различных препаратов. Я услышал о «крысиной обработке» — это делалось, чтобы заставить небеговую собаку преследовать ложного зайца, для чего на шею ей привязывали консервную банку с крысой внутри. В крышке банки имеется дырка, достаточная, чтобы крыса могла просунуть голову и покусывать собаку. Но та, не в силах ухватить крысу и, естественно, обезумев, носится, получая крысиные укусы — тем чаще, чем больше трясется привязанная банка. Наконец кто-нибудь выпускает крысу, и пес, ранее совершенно послушный и не обидевший даже мышки, в ярости набрасывается на крысу и рвет ее в клочья.
— Проделаешь это несколько раз, — объяснял Клод, — хотя, заметь, я не сторонник этого, — и пес станет настоящим убийцей и погонится за чем угодно, хотя бы и за фальшивым зайцем…
Мы уже миновали Чилтерс и понеслись под уклон, выезжая из буковой рощи на поросшую вязами и дубами равнину, к югу от Оксфорда. Клод сидел рядышком, покуривая и с головой погрузившись в воспоминания; каждые две—три минуты он оглядывался, проверяя в порядке ли Джеки. Пес наконец улегся и, как бы в ответ на то, что нашептывал ему, оборачиваясь, Клод, тихонько шуршал хвостом по соломе — якобы понимая слова хозяина.
Скоро мы въедем в деревню Тэйм, с ее широкой Хай-стрит, где в рыночные дни размещают коров и свиней, а когда, раз в году, в поселке открывается ярмарка, то здесь, в центре, возникают качели, карусели со спаренными автомобильчиками и появляются цыганские фургоны. Клод родился в Тэймс и упоминал об этом буквально каждый раз, когда мы там проезжали.
— Так, — заметил он, едва показались первые дома. — Это Тэйм. Я, знаешь ли, Гордон, здесь родился и вырос.
— Ты мне уже рассказывал.
— Ух и забавные штуки мы тут проделывали, когда были мальцами, — в его голосе прозвучали ностальгические нотки.
— Ну еще бы.
Он помолчал, потом заговорил о своем детстве, скорее всего, чтобы снять избыток нервного напряжения.
— Был у соседей мальчишка, по имени Гилберт Гомм: остренькое личико, как у хорька, и одна нога чуть короче другой. Дикие вещи мы с ним творили, когда собирались вместе. Знаешь, что мы делали, Гордон?
— Что?
— По субботам, когда папаша с мамашей были в пивной, мы отправлялись на кухню и отсоединяли трубу от газовой плиты. Потом забулькивали газ в наполненную водой молочную бутылку, садились и пили это из чайных чашек.
— Это вкусно, что ли?
— Вкусно? Страшная гадость! Но мы подсыпали сахарку, и тогда вода казалась не столь противной.
— А зачем вы это пили?
Клод повернулся и уставился на меня с крайним недоверием:
— Ты хочешь сказать, будто сам ни разу не пил «Змеиную воду»?
— Не могу сказать, что пил…
— Я-то думал, все делали это, будучи малышами! Это опьяняет совсем как вино, даже хуже — зависит от того, как долго пропускаешь через воду газ. Мы вдвоем, по субботам, так напивались на кухне, что чуть с ног не валились, и это было восхитительно!.. А однажды папаша поймал нас, придя домой пораньше… Ту ночь я, пока жив, не забуду. Держу я эдак молочную бутыль с булькающим газом — красота; а Гилберт уперся в пол коленками и ждет моей команды, чтобы выключить газ. И тут входит отец.
— И что он говорит?
— Господи, Гордон, это было ужасно. Он ни слова не вымолвил: встал возле двери и начал нащупывать поясной ремень. Очень медленно расстегнул пряжку и потянул его из брюк, при этом глаз с меня не сводил. Был он здоровяком: ручищи — как паровой молот, черные усы, а щеки в лиловых прожилках… Так вот: хватает он меня за курточку и выдает на всю катушку, как только может, используя конец с пряжкой, и честно, Гордон, как перед Господом, я думал, он собирается меня убить. Но он все-таки остановился и снова, медленно и тщательно, надел и застегнул ремень и заправил рубаху, при этом от него здорово пахло пивом. А потом, так и не сказав ни слова, вышел прочь и снова направился в пивную… Самая зверская порка в моей жизни.
— Сколько тебе тогда было?
— Да около восьми, пожалуй, — ответил Клод.
Мы приближались к Оксфорду и он опять затих. Только крутил головой, проверяя, как там Джеки: то прикоснется, то погладит по голове, и один раз обернулся и оперся коленями о сиденье, чтобы подгрести к собаке побольше соломы, и при этом пробормотал что-то насчет сквозняка. Мы миновали окраины Оксфорда, въехали на одну из множества узеньких сельских дорог и вскоре свернули на ухабистую улочку, по которой и устремились, обгоняя немногочисленные группы пешеходов и велосипедистов. Некоторые мужчины вели с собой борзых. Перед нами ехал большой лимузин, в заднем окне которого, между двумя пассажирами виднелась собака.
— Приезжают отовсюду, — мрачно заметил Клод. — Вот эта, скорее всего, из Лондона. Наверное, стащили на денек из конуры какого-нибудь большого стадиона. Не исключено, что эта собака — с Дерби.
— Надеюсь, она не побежит против Джеки.
— Не беспокойся. Все новенькие автоматически включаются в высшую категорию. Именно это правило мистер Фиси соблюдает с особой щепетильностью.
Перед самым полем находились открытые ворота, и жена мистера Фиси выступила вперед, чтобы принять от нас входную плату раньше, чем мы въедем.
— Он бы и чертовы педали заставил ее крутить, если б у нее сил хватило, — сказал Клод. — Старина Фиси не держит ни одного лишнего работника.
Я проехал вдоль поля и остановился в конце цепочки автомобилей, разместившихся вдоль высокой изгороди.
Мы вылезли из фургона, и Клод быстро обошел машину, чтобы извлечь Джеки. Поле для рэйсинга было очень просторным и шло под уклон: мы находились на вершине, вдали виднелись шесть стартовых загородок и ряды деревянных колышков, обозначающие беговые дорожки. Трек тянулся по низине, затем круто, под прямым углом поворачивал и поднимался вверх по склону — туда, где толпился народ и был финиш. В тридцати ярдах за линией финиша стоял перевернутый велосипед, который тащит зайца. Для этой цели обычный велосипед весьма удобен, поэтому его и используют на собачьих бегах. Устройство представляет собой непрочную деревянную платформу футов восьми высотой, опирающуюся на четыре вбитых в землю столбика. Наверху, колесами вверх, закреплен старый велосипед. Заднее колесо находится впереди и направлено в сторону трека, шина с него снята и оставлен лишь металлический обод, к которому крепится один конец шнура, двигающего зайца. Сзади, как бы верхом на велосипеде, стоит «заводила» и крутит педали руками — колесо вращается и наматывает шнур на обод. Благодаря этому, заводила может тащить чучело зайца к себе с любой скоростью, вплоть до сорока миль в час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9
— Проделаешь это несколько раз, — объяснял Клод, — хотя, заметь, я не сторонник этого, — и пес станет настоящим убийцей и погонится за чем угодно, хотя бы и за фальшивым зайцем…
Мы уже миновали Чилтерс и понеслись под уклон, выезжая из буковой рощи на поросшую вязами и дубами равнину, к югу от Оксфорда. Клод сидел рядышком, покуривая и с головой погрузившись в воспоминания; каждые две—три минуты он оглядывался, проверяя в порядке ли Джеки. Пес наконец улегся и, как бы в ответ на то, что нашептывал ему, оборачиваясь, Клод, тихонько шуршал хвостом по соломе — якобы понимая слова хозяина.
Скоро мы въедем в деревню Тэйм, с ее широкой Хай-стрит, где в рыночные дни размещают коров и свиней, а когда, раз в году, в поселке открывается ярмарка, то здесь, в центре, возникают качели, карусели со спаренными автомобильчиками и появляются цыганские фургоны. Клод родился в Тэймс и упоминал об этом буквально каждый раз, когда мы там проезжали.
— Так, — заметил он, едва показались первые дома. — Это Тэйм. Я, знаешь ли, Гордон, здесь родился и вырос.
— Ты мне уже рассказывал.
— Ух и забавные штуки мы тут проделывали, когда были мальцами, — в его голосе прозвучали ностальгические нотки.
— Ну еще бы.
Он помолчал, потом заговорил о своем детстве, скорее всего, чтобы снять избыток нервного напряжения.
— Был у соседей мальчишка, по имени Гилберт Гомм: остренькое личико, как у хорька, и одна нога чуть короче другой. Дикие вещи мы с ним творили, когда собирались вместе. Знаешь, что мы делали, Гордон?
— Что?
— По субботам, когда папаша с мамашей были в пивной, мы отправлялись на кухню и отсоединяли трубу от газовой плиты. Потом забулькивали газ в наполненную водой молочную бутылку, садились и пили это из чайных чашек.
— Это вкусно, что ли?
— Вкусно? Страшная гадость! Но мы подсыпали сахарку, и тогда вода казалась не столь противной.
— А зачем вы это пили?
Клод повернулся и уставился на меня с крайним недоверием:
— Ты хочешь сказать, будто сам ни разу не пил «Змеиную воду»?
— Не могу сказать, что пил…
— Я-то думал, все делали это, будучи малышами! Это опьяняет совсем как вино, даже хуже — зависит от того, как долго пропускаешь через воду газ. Мы вдвоем, по субботам, так напивались на кухне, что чуть с ног не валились, и это было восхитительно!.. А однажды папаша поймал нас, придя домой пораньше… Ту ночь я, пока жив, не забуду. Держу я эдак молочную бутыль с булькающим газом — красота; а Гилберт уперся в пол коленками и ждет моей команды, чтобы выключить газ. И тут входит отец.
— И что он говорит?
— Господи, Гордон, это было ужасно. Он ни слова не вымолвил: встал возле двери и начал нащупывать поясной ремень. Очень медленно расстегнул пряжку и потянул его из брюк, при этом глаз с меня не сводил. Был он здоровяком: ручищи — как паровой молот, черные усы, а щеки в лиловых прожилках… Так вот: хватает он меня за курточку и выдает на всю катушку, как только может, используя конец с пряжкой, и честно, Гордон, как перед Господом, я думал, он собирается меня убить. Но он все-таки остановился и снова, медленно и тщательно, надел и застегнул ремень и заправил рубаху, при этом от него здорово пахло пивом. А потом, так и не сказав ни слова, вышел прочь и снова направился в пивную… Самая зверская порка в моей жизни.
— Сколько тебе тогда было?
— Да около восьми, пожалуй, — ответил Клод.
Мы приближались к Оксфорду и он опять затих. Только крутил головой, проверяя, как там Джеки: то прикоснется, то погладит по голове, и один раз обернулся и оперся коленями о сиденье, чтобы подгрести к собаке побольше соломы, и при этом пробормотал что-то насчет сквозняка. Мы миновали окраины Оксфорда, въехали на одну из множества узеньких сельских дорог и вскоре свернули на ухабистую улочку, по которой и устремились, обгоняя немногочисленные группы пешеходов и велосипедистов. Некоторые мужчины вели с собой борзых. Перед нами ехал большой лимузин, в заднем окне которого, между двумя пассажирами виднелась собака.
— Приезжают отовсюду, — мрачно заметил Клод. — Вот эта, скорее всего, из Лондона. Наверное, стащили на денек из конуры какого-нибудь большого стадиона. Не исключено, что эта собака — с Дерби.
— Надеюсь, она не побежит против Джеки.
— Не беспокойся. Все новенькие автоматически включаются в высшую категорию. Именно это правило мистер Фиси соблюдает с особой щепетильностью.
Перед самым полем находились открытые ворота, и жена мистера Фиси выступила вперед, чтобы принять от нас входную плату раньше, чем мы въедем.
— Он бы и чертовы педали заставил ее крутить, если б у нее сил хватило, — сказал Клод. — Старина Фиси не держит ни одного лишнего работника.
Я проехал вдоль поля и остановился в конце цепочки автомобилей, разместившихся вдоль высокой изгороди.
Мы вылезли из фургона, и Клод быстро обошел машину, чтобы извлечь Джеки. Поле для рэйсинга было очень просторным и шло под уклон: мы находились на вершине, вдали виднелись шесть стартовых загородок и ряды деревянных колышков, обозначающие беговые дорожки. Трек тянулся по низине, затем круто, под прямым углом поворачивал и поднимался вверх по склону — туда, где толпился народ и был финиш. В тридцати ярдах за линией финиша стоял перевернутый велосипед, который тащит зайца. Для этой цели обычный велосипед весьма удобен, поэтому его и используют на собачьих бегах. Устройство представляет собой непрочную деревянную платформу футов восьми высотой, опирающуюся на четыре вбитых в землю столбика. Наверху, колесами вверх, закреплен старый велосипед. Заднее колесо находится впереди и направлено в сторону трека, шина с него снята и оставлен лишь металлический обод, к которому крепится один конец шнура, двигающего зайца. Сзади, как бы верхом на велосипеде, стоит «заводила» и крутит педали руками — колесо вращается и наматывает шнур на обод. Благодаря этому, заводила может тащить чучело зайца к себе с любой скоростью, вплоть до сорока миль в час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9