И тут Айк пошёл cоблазнять:
– У меня здесь около десяти сантиграммов. Мне всё равно этого мало. И немного кокса есть.
– Тогда заходи, – решился я.
Открыл дверь. В квартире было темно, воздух затхлый. Одежда, книги, газеты, немытая посуда валялись в полном беспорядке на стульях, столах и грязном полу. С неубранной кровати я сбросил кипу журналов и позвал Айка.
– Присаживайся. Продукт при себе?
– Да, только я его конкретно засунул.
Покопавшись в одежде, он извлек из-под подкладки прямоугольный бумажный пакет – типично джанковая фальцовка, один конец заткнут в другой. Внутри него оказались два маленьких, точно также завернутых. Пакетики он положил на стол, посматривая на меня своими блестящими карими глазами и так плотно сжав губы, что со стороны казалось, будто их намертво зашили.
Я сходил в ванную за техникой. Игла, пипетка и кусочек ватки. В груде грязных тарелок, сваленных в мойку, нашел чайную ложечку. Айк вырезал длинную полоску бумаги, послюнявил, и обмотал кончик пипетки. Поверх обслюнявленного бумажного воротника насадил иглу. Осторожно раскрыл один из пакетиков, стараясь не просыпать содержимое, что часто бывает, если торопливо развернуть вощёную бумагу.
– Это Чарли, – сообщил он. – Будь осторожен, продукт мощный.
Я высыпал содержимое морфяного пакетика в ложку, добавил немного воды. Около пол-грана, определил я на глазок. Больше похоже на четыре сантиграмма, чем на десять. Держал ложку над зажигалкой, пока не растворился морфий. А вот кокс никогда не надо нагревать. На кончик лезвия ножа я насыпал немного кокаина, ссыпал в ложку и он моментально растворился, как хлопья снега, падающие в воду. Истертым жгутом перехватил руку выше локтя. От волнения дыхание стало прерывистым, пальцы дрожали.
– Айк, ты не вмажешь меня?
Старый Айк деликатно провел по вене, аккуратно держа пипетку между большим и указательным пальцем. Он знал своё дело. Я едва почувствовал попадание. Тёмно-красная кровь струйкой брызнула в шприц.
– О'кей, – сказал Айк сквозь зубы. – Контроль есть, поехали.
Я ослабил жгут, и он выжал пипетку мне в вену. Кокс зацепил голову, приятное перенапряжение в мозге, пока морфий распостраняется волнами релаксации по всему телу.
– Нормально получилось? – спросил, улыбаясь, Айк.
– Если Господь и придумал что-нибудь по-лучше, то наверняка заначил это для себя.
Прокипятивший иглу Айк выпустил поршнем остатки кипяченой воды и с глупым видом сказал:
– Да ладно, когда там огласят список претендентов, мы как пить дать в нём окажемся, верно?
Я сел на кровать и закурил. Старый Айк отправился на кухню заварить чайку. И завел очередную серию нескончаемой саги о Чёрном Ублюдке.
– Чёрный Ублюдок сейчас пашет на трех чуваков. Все трое – карманники и неплохо, кстати, зашибают на рынке. По полной подмазывают легавых. Он даёт им на дозу четыре сантиграмма за пятнадцать песо. Со мной теперь не заговаривает, поднялся, грязная скотина. Ты увидишь, он и месяца не продержится. Как только один из этих чуваков залетит, то сдаст его с полпинка!
Он появился у кухонной двери и щелкнул пальцами.
– Говорю тебе, месяца не протянет.
И его беззубый рот перекосило от ненависти.
* * *
Когда я забил на суд и покинул Штаты, гонения на джанк, казалось, вступали в новую и особую, по своей нетерпимости, фазу. Уже отчётливо проявились первые симптомы общенациональной истерии. Луизиана приняла закон, согласно которому наркоманы считались преступниками. Но пока не определены условия (Что и Когда), пока не дана точная формулировка юридического термина «наркоман», не требуется доказательств вины, пусть даже явно попадающих под действие закона, сформулированного таким образом. Нет доказательств, и соответственно, нет судебного разбирательства. Это полицейское законодательство штата делало уголовно наказуемым сам образ жизни человека. Другие штаты стремились превзойти Луизиану в формах юридических извращений. Я понимал, что возможность избежать наказания тает для меня с каждым днём по мере того, как анти-джанковские настроения перерастают в параноидальную, навязчивую идею национального масштаба, сравнимую с антисемитизмом в нацистской Германии. Так что я на всё забил, и решил постоянно жить вне Соединенных Штатов.
Находясь в безопасном Мехико, я с интересом наблюдал как разворачивается анти-джанковая компания. Читал о подростках-наркоманах и о Сенаторах, требовавших смертной казни для торговцев наркотиками. Мне это резало слух. Какой идиот хочет видеть молодняк среди своих покупателей? У них никогда не хватает денег, они всегда раскалываются на допросах. Когда их родители узнают, что любимые чада сидят на джанке, то немедленно бегут в полицию. Я полагал, что либо у всех Штатовских барыг коллективно поехала крыша, либо подростковая наркомания выросла настолько, что раздула и без того отрицательное к джанку общественное мнение к принятию новых карательных законов.
Хипстеры-беженцы разрозненными кучками прибывали в Мехико. «Шесть месяцев за следы от уколов, согласно закону против бродяг и наркотов в Калифорнии». «Восемь лет за шприц в Вашингтоне». «От двух до десяти за продажу в Нью-Йорке». Каждый день в мое обиталище покурить траву заваливала компания молодых хипстеров.
Кэш – музыкант, игравший на трубе. Пэт, здоровенный блондин, который мог бы с успехом позировать на постер образцового «Американского Мальчика». Джонни Уайт, приехавший с женой и тремя детьми, выглядевший как обыкновенный средний молодой американец. И Мартин, темноволосый, привлекательный парень итальянского происхождения. Ни одного цивила. Хипстеры стали андеграундом.
Я выучил новый хипстерский жаргон: «шмаль» вместо травы, «повинтить» вместо повязать, и «клёво», всеобъемлющее слово, обозначавшее всё, что тебе нравится, или относившееся к ситуации не сопряженной столкновением с законом. А всё, что тебе не по кайфу, считалось «лажей». Слушая этих персонажей, я получил полное представление о нынешней ситуации в Штатах. Государство полного хаоса, где никогда не знаешь, кто есть кто, и на чьей ты стороне. Олдовые джанки, помнится, поучали: «Если хоть раз увидишь, как тот или иной человек колет себе в вену, можешь быть уверен, он не Федеральный агент».
Теперь эта старая заповедь сыграла в ящик. Мартин рассказал мне следующее: «На них якобы случайно выходит один мужик, и говорит, что у него ломка. Называет имена некоторых друзей из наших во Фриско. Так что те двое чуваков сажают его на Эйч, и он спокойно торчит с ними неделю. А потом их всех берут. Меня бог миловал, когда это случилось. С тем мужиком было общаться в лом, да я тогда на Эйче и не зависал. А адвокат тех двоих, которых повинтили, выяснил, что мужик в натуре Федеральный наркоагент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48