Я не коллекционер, шпагу хранил лишь как память о своих предках, о героических событиях далекого прошлого. И когда ко мне накануне моей командировки в Нидерланды пришли товарищи с предложением продать ее в фонд Исторического музея, я подумал и согласился...
Профессор покашлял в кулак, попросил воды. Яков, передавая ему стакан, кивнул мне на лежащие передо мной листы: мол, записывай подробнее - видимо, что-то уже почуял.
- Продолжайте, пожалуйста, - напомнил он профессору. - Мы очень внимательно слушаем.
- Да... Так вот... Собственно говоря, здесь все и кончается. Я настоял на передаче шпаги в дар государству, без возмещения мне ее стоимости, морально не считая себя вправе получать деньги фактически ни за что. Вы понимаете, что я имею в виду? Я не отбивал ее у врага, не покупал, да и вообще в глубине души всегда считал, что государство имеет на нее право большее, чем я. Так с какой же стати я буду ее продавать? Ведь верно?
К сожалению, я так и не успел передать шпагу: потребовались кое-какие формальности, а мне уже было время выезжать. Не решившись оставить ее на длительный срок в пустой квартире, я договорился со своим старинным приятелем, прекрасным человеком и актером - Мстиславом Всеволожским - и отвез ему шпагу.
Вернувшись, я узнал печальную весть: мой друг скончался незадолго до моего возвращения. Я навестил вдову (достойнейшую женщину, делившую с ним все тяготы актерской судьбы) и осиротевшего сына, выразил, сколь мог искренне, свои соболезнования и сочувствие, но, естественно, о шпаге в такое трагическое для них время не обмолвился и вернулся к этому вопросу через несколько месяцев, по прошествии, на мой взгляд, достаточного времени, могущего хоть отчасти смягчить горечь утраты в их сердцах.
Вдова моего друга, прекрасно понимая меня и отклоняя мои извинения, попросила сына достать с антресолей футляр со шпагой.
Павлик это сделал и вручил мне футляр. Я открыл его - нет, нет, не для того, чтобы убедиться, что шпага цела и невредима - я не мог оскорбить такой проверкой достойных друзей своих, а только, чтобы и им еще раз доставить высокое наслаждение созерцанием этого прекрасного предмета...
- Все ясно, - сказал Яков. - Футляр был пуст?
- Совершенно пуст! - прижал руки к груди профессор.
Я, записывая, поглядывал на него. Он, конечно, был искренне огорчен, взволнован, но в то же время чувствовалось, что где-то глубоко бьется в нем жилка какого-то беспокойства или сомнения. И еще: мне показалась очень красивой и гладкой его речь, будто он сначала написал ее, а потом выучил наизусть.
- Представьте теперь, товарищи, весь ужас сложившейся ситуации, невольную нелепость и двусмысленность моего положения. Что я скажу любезным работникам музея, которым дал свое твердое согласие? Хорошо еще, что они до сих пор не напоминали мне о нем. В какое нелепое положение поставил я безутешную вдову Ираиду Павловну! Ведь вы придете к ней с обыском! И это я, я, - он сильно ударил себя в грудь, - приведу вас в дом моего безвременно и безвозвратно усопшего друга, который любил меня всем сердцем. Это ужасно, поймите меня! Ведь вы будете... как это говорится, возбуждать уголовное дело?
- Ну зачем же так сразу? - добродушно успокоил его Яков. - Пока я не вижу для этого достаточных оснований.
- Вы не совсем последовательны, - заметил я. - Просите, чтобы мы разыскали шпагу, и в то же время не решаетесь сделать официальное заявление.
Профессор низко опустил голову. Если вначале его поведение казалось мне странным, то теперь оно настораживало.
- Ну хорошо. - Яков подошел к окну, присел на подоконник. - Я правильно вас понял - эта самая пропавшая шпага представляет собой не только бесценную историческую реликвию, но имеет и вполне определенную, причем довольно высокую, материальную цену? Хотя бы примерно, сколько она может стоить? Ведь вы говорили со специалистами?
- Не знаю даже примерно. Этот вопрос мы не обсуждали. Речь с самого начала шла практически о том, что я передаю шпагу безвозмездно, в дар. Я уже говорил, что мне неоднократно предлагали за нее частные коллекционеры весьма значительные суммы. Например, некий настойчивый и темпераментный горец так прямо и сказал, что уходит со шпагой и оставляет у подъезда свою черную "Волгу". Я, естественно, отказался. Тогда он положил на стол перстень, портсигар и отколол от галстука крошечный золотой, с каким-то камнем кинжал. "Это сверх машины", - пояснил он. Как я его понял - у него уже есть все, кроме фамильной шпаги, и он оставил для нее почетное место на ковре в парадном зале своей "сакли". Так что, судите сами, сколько она может стоить...
- Да, - Яков поскреб затылок. - Представляю, что может наделать эта шпага, вырвавшись, так сказать, на свободу. Ну что же, вещь принадлежит вам. Ваше право требовать, чтобы были приняты меры к ее отысканию и возвращению законному владельцу или возмещению ее стоимости.
Официальные слова Якова произвели впечатление. Похоже, что профессор внутренне перешагнул через что-то и, опасаясь последствий своего шага, все-таки робко его сделал.
- Вы правы, конечно. Только мне хотелось бы, чтобы все необходимое по закону делалось возможно деликатнее.
- Вы обижаете нас, профессор. Разве мы похожи на бестактных и нечутких людей?
Профессор выдавил улыбку, поднялся.
- Подождите. Мы сделаем так. Вы сейчас поезжайте в дом вашего друга, поговорите с Ираидой Павловной и предупредите ее о нашем предстоящем визите.
Какая-то тень вновь мелькнула на лице профессора. Мне даже отчего-то жаль его немного стало. Он поднялся, поклонился и пошел к двери.
- Скажите, - вдруг бухнул Яков ему вслед, - на какие средства живет сейчас вдова вашего друга? Она достаточно обеспечена? Сын ей помогает?
Профессор подпрыгнул, будто его укололи.
- Что вы! Что вы! - в ужасе замахал он руками. - Как вам могло такое прийти в голову?! Ираида Павловна весьма достойная женщина. Она, конечно, несколько экстравагантна для своих лет, имеет позволительные для женщины слабости, но человек, безусловно, честный! Что вы!
- А сын?
- Павлик? Милейший молодой человек. Легкомыслен, инфантилен. Я бы сказал - балбес, но балбес очаровательнейший, хотя и совершенно беспринципный, легко поддающийся любому влиянию, избалованный. Вы увидите, познакомившись с ним.
- Ну хорошо, до встречи.
- Пошли к начальству, Сергей, - сказал Яков, когда профессор вышел. Знал бы ты, как мне не хочется браться за это дело. Прошло почти полгода, как он отдал шпагу Всеволожским, а то, что она пропала, стало известно только сейчас. Тут не то что от следов, от самой шпаги, может, уже ничего не осталось.
Егор Михайлович, когда мы вошли в его кабинет, энергичным, отработанным кивком стряхнул с носа очки в приоткрытый ящик стола и сделал вид, будто ищет в нем что-то важное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22