– Жизнь вообще несправедлива.
– Знаю, знаю, но меня злит этот его фальшивый фасад. Ну, знаешь, этакое воплощение американской мечты: верный, любящий муж, его образцовая женушка Кендалл Форсайт, их избалованная до мозга костей дочь, даже собака – и та не простая, а с какой-то немыслимой родословной. – Она заерзала на табурете. – От всего этого меня тошнит.
– Тебе нет до этого никакого дела.
Тесса торопливо заморгала, борясь с проклятыми слезами, которые всякий раз накатывали на нее приступами, когда она меньше всего этого ожидала. Она забарабанила пальцами по кухонному столу и решила больше не спорить с Клер. Что толку?
– Наверное, ты права, но меня это все равно бесит до чертиков.
– Просто не обращай внимания.
Однако Тесса ничего не могла с собой поделать. Ее выводила из себя мысль о том, что Уэстон стал важной птицей, заседает в городском совете, считается столпом общества, что служащие «Таггерт Индастриз» молятся на него, как на икону. А ведь этот человек – воплощение зла! О, как бы ей хотелось сорвать с него маску, обнажить перед целым светом его истинное лицо! Уэстон Таггерт единолично разрушил ее жизнь, хотя никто, кроме нее, этого не знал. Может, настала пора разрушить его жизнь?
Кейн не сомневался, что Клер врет ему почем зря. Ее история о той ночи, когда умер Харли Таггерт, не выдерживала критики, и это пугало его до полусмерти. Что, если это все-таки она, пусть неумышленно, убила Харли Тагтерта? Тогда своей публикацией он может отправить ее в тюрьму, и при мысли об этом сердце у него разрывалось.
Они лежали рядом на старой кушетке, где только что занимались любовью. Сквозь открытые окна в купальню проникал запах хлорированной воды из бассейна, было слышно, как ветер шелестит в ветвях деревьев.
Клер не позволила ему подняться в свою спальню, опасаясь, что их увидят дети, поэтому они устроили себе любовное гнездышко в купальне. Здесь можно было уединиться, забыться наедине друг с другом – и он забылся. Ни одна женщина не волновала его, как Клер Холланд Сент-Джон. Каким-то непостижимым образом она умела выворачивать ему душу наизнанку. Его чувства к ней так сильно напоминали любовь, что ему становилось не по себе. Одержимый идеей личной мести, он в своем стремлении вывести на свет божий тайные грехи Датча Холланда забывал себя и все на свете. А Клер заставила его усомниться в том, чего он добивался всю жизнь.
Она застонала во сне, и он поцеловал ее между лопаток.
– Кейн, – прошептала она, все еще не просыпаясь, но инстинктивно ища его.
Лунный свет проник через жалюзи и покрыл ее безупречную кожу серебристыми полосами. Тонкая талия, пластично обозначенные ребра. Вот она повернулась на спину, и стоило ему увидеть ее груди, как его опять охватило желание. Ему всегда было мало, он никак не мог насытиться, когда был с ней. Соски у нее были мягкие и нежные, но стоило ему подышать на них, как они выпрямились и отвердели. Она отвечала ему даже в сне.
– Принцесса, красавица моя, – прошептал Кейн. Ему отчаянно хотелось, чтобы отношения между ними сложились по-другому, чтобы ему не пришлось использовать Клер в своей войне против ее отца. Он мечтал прийти к ней с чистой совестью и с открытой душой, а вместо этого ему приходилось скрывать свои тайные мотивы.
Чувство вины вновь шевельнулось в его душе, но он обнял ее и поцеловал. Клер вздохнула, ее ресницы затрепетали, на губах появилась откровенная, наивная, полная желания улыбка, всегда заставлявшая его терять голову.
– Опять? – спросила она, зевая, и ее спутанные волосы рассыпались у него на плече.
Он снова поцеловал ее и отметил про себя, как точно совпадают их губы. Его язык скользнул ей в рот, и уже через несколько секунд ее сонное тело проснулось и ожило. Ее руки обвились вокруг его шеи, он погрузил лицо в ложбинку у нее между грудей, потом развел ей ноги коленями и вонзился в нее с неистовой и голодной страстью девятнадцатилетнего мальчишки.
– Кейн, – прошептала она ему на ухо.
Они оба начали задыхаться, их кожа подернулась испариной, Клер выгибалась, встречая каждое проникновение своим собственным нетерпеливым желанием. Кейн двигался все быстрее, сжимал ее все крепче, чувство вины стучало у него в мозгу так сильно, что пришлось закрыть глаза. Он не мог этого сделать, не мог предать ее, он любил ее так, что было больно, и не мог уничтожить ее вместе со всей ее семьей.
И вот он кончил. С хриплым криком и последним содроганием он рухнул, прижимаясь к ней всем телом. Они слились в единое целое, но их союз был обречен и проклят всеми демонами ада.
Раздираемый муками совести, он поцеловал ее в лоб и ощутил на губах солоноватый привкус пота. Вот по ее телу, медленно затихая, прошла последняя дрожь.
– Я не хочу причинять тебе боль, – сказат Кейн, губами отводя челку с ее лба.
– Ты не причинишь мне боли, – ответила Клер, глядя на него и доверчиво улыбаясь.
Он еще раз поцеловал ее, медленно и крепко, уже сознавая, что выбора у него нет. Несмотря на все данные себе клятвы и обеты, он был обречен предать ее, и тогда, что бы ни случилось впоследствии, она будет его ненавидеть до конца своих дней.
Глава 18
– Прекрати! Ты меня с ума сводишь! Что с тобой вообще происходит? – сварливо выбранила брата Пейдж, оторвавшись от игры в бридж. Она схватила горсть орехов из вазочки и запихнула их в рот.
– Ничего со мной не происходит, – солгал Уэстон.
Мысленно он одернул себя: надо скрывать от посторонних свое эмоциональное состояние. А он не удержался и начал метаться по гостиной, где Пейдж, Стефани, Кендалл и его отец играли в бридж. Инвалидное кресло Нила подкатили к карточному столу. Ходить он не мог после удара, но речь у него сохранилась, а левой рукой он пользовался достаточно ловко, чтобы принимать участие в еженедельной карточной игре.
– Что-то происходит, это точно, – сказал Нил, сощурив единственный живой глаз на сына. – Ты всегда места себе не находишь, когда тебя что-то тревожит.
– С папочкой все в порядке, – вступилась за отца Стефани. – Оставьте его в покое. Мам, твой ход.
Уэстон ощутил благодарное тепло в груди. Она всегда была на его стороне – эта девочка с волосами цвета спелой пшеницы и ярко-синими глазами. Стефани унаследовала от обоих родителей удачную комбинацию генов, сделавшую ее ослепительной красавицей. «Папина дочка!» – с гордостью подумал Уэстон. Но права была все-таки не она, а остальные. Он действительно сходил с ума.
Разжиревшая, вечно трясущая своим дурацким браслетом Пейдж видела его насквозь и порой доводила до смертного страха. Иногда она улыбалась ему жутковатой улыбочкой, словно намекая, что у нее против него кое-что есть: что-то смертельно опасное, некий компрометирующий материал, который она готова пустить в ход при первой же его попытке повредить ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98