Через несколько секунд баварское отродье пришло в себя и даже попыталось припустить за оскорбленной Дарьей, но вовремя сообразило, что Аглая в моем лице — верный источник денег за перевод. А роскошная русская девушка Дарья — всего лишь интрижка на стороне.
— Мне так жаль, Алиса… Очень неловко получилось, — промямлило отродье.
— Да уж. — Я подождала, пока Дашка скроется в переходе. — Значит, бледная поганка? Синий чулок? И… Как это вы еще изволили выразиться? Целка-невидимка?
Райнер-Вернер затряс пудовым подбородком.
— Нет-нет, что вы… Я был не правильно понят. Это цитата из русской книги. Я просто рассказывал вашей знакомой… Это ведь ваша знакомая, да?.. Я просто рассказывал ей о своей работе. И о той чести, которую мне оказала фрау Канунникова…
— К вашему сведению… Я была замужем. И неоднократно. — Здесь я явно преувеличила. В моем активе был лишь “Дервиш взрывает Париж”, вовремя сменивший меня на призовую лошадь Тамару Константиновну. А также два неудавшихся гражданских брака — один длиной в месяц, другой — в три дня.
— Я не имел в виду ничего дурного… Я просто счастлив работать с очаровательной помощницей знаменитой писательницы…
— Это которая климактеричка с причудами? — уточнила я.
Райнер-Вернер умоляюще прижал руки к груди и принялся что-то лепетать по-немецки. Потом снова перешел на русский. Как же он был мне отвратителен!
— Я надеюсь… Что этот прискорбный случай.., это страшное недоразумение не повлияет на наши отношения.
— Повлияет. Еще как повлияет, — заверила я Райнера-Вернера и пошла в сторону метро. Пришибленный случившимся Райнер поплелся за мной.
Какое счастье, что завтра этот дебил убирается восвояси! Я, конечно, ничего не скажу Аглае, но… Интересно, где он познакомился с Дашкой? Нет, спрашивать его об этом я не буду. Много чести.
Терпения у меня хватило только до эскалатора. Я искоса посмотрела на топчущегося рядом немца и спросила — Где вы познакомились?
Он несказанно оживился. Но еще больше оживилась малосимпатичная мне область райнеровского таза. Райнер — совершенно непроизвольно — повилял бедрами и заискивающим голосом произнес:
— О, это знакомая моего приятеля. Он тоже немец, но уже несколько лет живет в России, изучает инвестиционный климат… У него много друзей среди богемы — актеры, музыканты, журналисты. Два дня назад он пригласил меня на вечеринку. Годовщина какого-то журнала. Там мы познакомились… И Дарья пригласила меня на кофе…
Зиппер Райнера заскрипел, а поясной ремень щелкнул языком. Пригласила на кофе, как же!.. Сколько же нужно было его выпить, чтобы забыть рюкзак? А характеристики, которыми снабдило нас с Аглаей это чмо? Интересно, когда у него развязался язык — до кофе или после койки?
— А вы знакомы с ней? — В голосе немца сквозило жгучее любопытство.
— Знакомы.
Сейчас он наверняка скажет: “Надо же, как тесен мир!"
— Надо же, как тесен мир! — промурлыкал Райнер. — Ну, вы больше не дуетесь?
Я не дулась, но в Музей детектива мы так и не пошли…Первое, что я увидела, вернувшись в квартиру Аглаи, был большой бумажный пакет, стоящий у двери. Я присела перед ним на корточки и заглянула внутрь. Из пакета торчали головки желтых гвоздик. Их было безвкусно много — я насчитала не меньше четырех десятков. Какой-то сумасшедший поклонник, не иначе. И то, что цветы у двери, легко объяснимо: Аглая никому не открывает, потому что к ней никто не ходит. А с парламентерами из жэка и “Мосэнерго”, как правило, веду переговоры я. На меня никто не пялится и не просит оставить автограф на счете за свет.
Впрочем, происхождение цветов легко выяснить.
Я спустилась к консьержке, и она сообщила мне, что цветы действительно принесены Аглае; что принес их парнишка в “шапке козырьком назад, как называется, забыла, тьфу ты, черт”; что содержимое пакета проверено, взрывчатки не обнаружено и мин нет.
И передайте привет нашей писательнице, она такая талантливая, такая талантливая, мы все ждем ее новую книгу!..
Гвоздик в пакете было ровно сорок восемь — я обнаружила это уже в квартире, когда вынула их, собираясь поставить в две вазы (в одну они не помещались). Это не слишком мне понравилось, это не соответствовало правилам — ведь количество цветов в букете должно быть нечетным.
Даже такое — сорок восемь!
Не сорок семь и не сорок девять — сорок восемь! Делится на две вазы без остатка — в любых возможных вариантах. А может быть, Аглае исполнилось сорок восемь лет, я ведь до сих пор не знаю ни месяца, ни дня ее рождения… Ей исполнилось сорок восемь, и кто-то поздравил ее таким оригинальным способом.
Очень оригинальным: нечетное число — для живых, четное — для мертв…
Один цветок все-таки лишний.
Его нужно отделить от общей массы, и тогда все встанет на свои места. Я заберу его к себе в закуток, будет очень мило. Успокоенная этой мыслью, я отогнала Ксоло, вертевшуюся у меня под ногами. И она с пакетом от цветов в зубах отправилась на лежанку.
А через несколько минут на кухне появилась Аглая.
— Очень мило, — сказала она, мельком взглянув на гвоздики. — У вас появился поклонник?
— У вас. Эти цветы — ваши.
— Сомневаюсь.
В эту же секунду я тоже засомневалась. Я "посмотрела на букет ее глазами; этому я, слава богу, научилась за три месяца — смотреть на все ее глазами. Гвоздики и вправду были слишком просты для утонченной Аглаи, от них попахивало почетными грамотами, одеколоном “Красная Москва” и колоннами пролетариата, стершего зубы на стройках социализма.
— Ну не выбрасывать же, — протянула я.
— Зачем же выбрасывать? Поставьте их у себя. Остаток дня я провела в окружении гвоздик. Из-за них я потратила целых полтора часа на очередное письмо, с которым обычно справлялась за двадцать минут. Из-за них я прочно застряла на термине “рогами шевелить” и плотно примыкающем к нему словосочетании “рогач беспредельный”, которые украшали страницы первого романа Аглаи. А теперь должны стать украшением ее глоссария.
Она ни от кого не ждала цветов. Цветы просто положили под дверь. И при них не было никакой записки…
Стоп. Записка все-таки была. Мысль о ней пронзила меня электрическим током. Как я могла забыть! Она ведь и сейчас лежит в нижнем ящике моего стола!
Стараясь унять бешено колотящееся сердце, я отодвинула ящик и дрожащими руками вытащила папку с грифом “ПАСКВИЛЯНТЫ. АНОНИМЫ. ГОРОДСКИЕ СУМАСШЕДШИЕ”. Дорого бы я дала за то, чтобы одно-единственное послание из этой папки никогда не приходило.
Но письмо было на месте. Полузабытое письмо с полузабытой угрозой: “БОЙСЯ ЦВЕТОВ, СУКА.'"
Вот они и пришли, цветы, все сорок восемь — довольно красноречивое четное число.
Стоило мне вынуть листок из конверта, как прежние, довольно абстрактные, страхи вспыхнули с новой силой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
— Мне так жаль, Алиса… Очень неловко получилось, — промямлило отродье.
— Да уж. — Я подождала, пока Дашка скроется в переходе. — Значит, бледная поганка? Синий чулок? И… Как это вы еще изволили выразиться? Целка-невидимка?
Райнер-Вернер затряс пудовым подбородком.
— Нет-нет, что вы… Я был не правильно понят. Это цитата из русской книги. Я просто рассказывал вашей знакомой… Это ведь ваша знакомая, да?.. Я просто рассказывал ей о своей работе. И о той чести, которую мне оказала фрау Канунникова…
— К вашему сведению… Я была замужем. И неоднократно. — Здесь я явно преувеличила. В моем активе был лишь “Дервиш взрывает Париж”, вовремя сменивший меня на призовую лошадь Тамару Константиновну. А также два неудавшихся гражданских брака — один длиной в месяц, другой — в три дня.
— Я не имел в виду ничего дурного… Я просто счастлив работать с очаровательной помощницей знаменитой писательницы…
— Это которая климактеричка с причудами? — уточнила я.
Райнер-Вернер умоляюще прижал руки к груди и принялся что-то лепетать по-немецки. Потом снова перешел на русский. Как же он был мне отвратителен!
— Я надеюсь… Что этот прискорбный случай.., это страшное недоразумение не повлияет на наши отношения.
— Повлияет. Еще как повлияет, — заверила я Райнера-Вернера и пошла в сторону метро. Пришибленный случившимся Райнер поплелся за мной.
Какое счастье, что завтра этот дебил убирается восвояси! Я, конечно, ничего не скажу Аглае, но… Интересно, где он познакомился с Дашкой? Нет, спрашивать его об этом я не буду. Много чести.
Терпения у меня хватило только до эскалатора. Я искоса посмотрела на топчущегося рядом немца и спросила — Где вы познакомились?
Он несказанно оживился. Но еще больше оживилась малосимпатичная мне область райнеровского таза. Райнер — совершенно непроизвольно — повилял бедрами и заискивающим голосом произнес:
— О, это знакомая моего приятеля. Он тоже немец, но уже несколько лет живет в России, изучает инвестиционный климат… У него много друзей среди богемы — актеры, музыканты, журналисты. Два дня назад он пригласил меня на вечеринку. Годовщина какого-то журнала. Там мы познакомились… И Дарья пригласила меня на кофе…
Зиппер Райнера заскрипел, а поясной ремень щелкнул языком. Пригласила на кофе, как же!.. Сколько же нужно было его выпить, чтобы забыть рюкзак? А характеристики, которыми снабдило нас с Аглаей это чмо? Интересно, когда у него развязался язык — до кофе или после койки?
— А вы знакомы с ней? — В голосе немца сквозило жгучее любопытство.
— Знакомы.
Сейчас он наверняка скажет: “Надо же, как тесен мир!"
— Надо же, как тесен мир! — промурлыкал Райнер. — Ну, вы больше не дуетесь?
Я не дулась, но в Музей детектива мы так и не пошли…Первое, что я увидела, вернувшись в квартиру Аглаи, был большой бумажный пакет, стоящий у двери. Я присела перед ним на корточки и заглянула внутрь. Из пакета торчали головки желтых гвоздик. Их было безвкусно много — я насчитала не меньше четырех десятков. Какой-то сумасшедший поклонник, не иначе. И то, что цветы у двери, легко объяснимо: Аглая никому не открывает, потому что к ней никто не ходит. А с парламентерами из жэка и “Мосэнерго”, как правило, веду переговоры я. На меня никто не пялится и не просит оставить автограф на счете за свет.
Впрочем, происхождение цветов легко выяснить.
Я спустилась к консьержке, и она сообщила мне, что цветы действительно принесены Аглае; что принес их парнишка в “шапке козырьком назад, как называется, забыла, тьфу ты, черт”; что содержимое пакета проверено, взрывчатки не обнаружено и мин нет.
И передайте привет нашей писательнице, она такая талантливая, такая талантливая, мы все ждем ее новую книгу!..
Гвоздик в пакете было ровно сорок восемь — я обнаружила это уже в квартире, когда вынула их, собираясь поставить в две вазы (в одну они не помещались). Это не слишком мне понравилось, это не соответствовало правилам — ведь количество цветов в букете должно быть нечетным.
Даже такое — сорок восемь!
Не сорок семь и не сорок девять — сорок восемь! Делится на две вазы без остатка — в любых возможных вариантах. А может быть, Аглае исполнилось сорок восемь лет, я ведь до сих пор не знаю ни месяца, ни дня ее рождения… Ей исполнилось сорок восемь, и кто-то поздравил ее таким оригинальным способом.
Очень оригинальным: нечетное число — для живых, четное — для мертв…
Один цветок все-таки лишний.
Его нужно отделить от общей массы, и тогда все встанет на свои места. Я заберу его к себе в закуток, будет очень мило. Успокоенная этой мыслью, я отогнала Ксоло, вертевшуюся у меня под ногами. И она с пакетом от цветов в зубах отправилась на лежанку.
А через несколько минут на кухне появилась Аглая.
— Очень мило, — сказала она, мельком взглянув на гвоздики. — У вас появился поклонник?
— У вас. Эти цветы — ваши.
— Сомневаюсь.
В эту же секунду я тоже засомневалась. Я "посмотрела на букет ее глазами; этому я, слава богу, научилась за три месяца — смотреть на все ее глазами. Гвоздики и вправду были слишком просты для утонченной Аглаи, от них попахивало почетными грамотами, одеколоном “Красная Москва” и колоннами пролетариата, стершего зубы на стройках социализма.
— Ну не выбрасывать же, — протянула я.
— Зачем же выбрасывать? Поставьте их у себя. Остаток дня я провела в окружении гвоздик. Из-за них я потратила целых полтора часа на очередное письмо, с которым обычно справлялась за двадцать минут. Из-за них я прочно застряла на термине “рогами шевелить” и плотно примыкающем к нему словосочетании “рогач беспредельный”, которые украшали страницы первого романа Аглаи. А теперь должны стать украшением ее глоссария.
Она ни от кого не ждала цветов. Цветы просто положили под дверь. И при них не было никакой записки…
Стоп. Записка все-таки была. Мысль о ней пронзила меня электрическим током. Как я могла забыть! Она ведь и сейчас лежит в нижнем ящике моего стола!
Стараясь унять бешено колотящееся сердце, я отодвинула ящик и дрожащими руками вытащила папку с грифом “ПАСКВИЛЯНТЫ. АНОНИМЫ. ГОРОДСКИЕ СУМАСШЕДШИЕ”. Дорого бы я дала за то, чтобы одно-единственное послание из этой папки никогда не приходило.
Но письмо было на месте. Полузабытое письмо с полузабытой угрозой: “БОЙСЯ ЦВЕТОВ, СУКА.'"
Вот они и пришли, цветы, все сорок восемь — довольно красноречивое четное число.
Стоило мне вынуть листок из конверта, как прежние, довольно абстрактные, страхи вспыхнули с новой силой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95