Да, довольно эксцентрично. И немного глупо.
Лютер решил, что непременно полюбит этот наряд. И с гордостью будет носить его у бассейна на «Принцессе острова». Он распахнул дверь. Нора тихо ахнула и прижала ладонь ко рту. Лютер не спеша прошествовал через холл, коричневые от загара ноги приятно контрастировали с ковром цвета хаки. Затем он прошел в гостиную, где специально остановился у окна. Пусть вся Хемлок-стрит видит.
— Ты не будешь это носить! — взвизгнула за спиной Нора.
— Еще как буду!
— Тогда я никуда не еду.
— Поедешь как миленькая.
— Это просто ужас какой-то!
— Ты просто завидуешь, что у тебя нет такого костюма.
— Слава Богу, что нет.
Лютер обнял жену, и они с громким смехом закружились в танце. Нора хохотала так, что на глаза выступили слезы. Ее муж, всегда такой работящий и скромный, всегда так скучно и непритязательно одетый в «Уайли и Бек», теперь лез из кожи вон, чтобы походить на пляжного бездельника. И получалось это у него из рук вон плохо.
Зазвонил телефон.
Позже Лютер вспоминал, что перестали танцевать и смеяться они с Норой уже на втором звонке. Застыли посреди комнаты и уставились на телефон. Он продолжал звонить, и Лютер сделал несколько шагов, чтобы снять трубку. Все в доме вдруг замерло и стало напоминать кадры замедленной съемки. Так Лютеру, во всяком случае, казалось позже.
— Алло, — сказал он в трубку. По некой непонятной причине она показалась тяжелее, чем обычно.
— Это я, пап!
Лютер удивился, но удивление быстро прошло. Поразился, услышав голос Блэр, а потом сообразил, что ничего странного в этом нет. Очевидно, дочь смогла добраться до телефона и сейчас звонит родителям, желая поздравить с Рождеством. Ведь должны же быть в Перу телефоны.
Голос Блэр звучал громко и отчетливо. Лютер с трудом представлял себе картину: его любимая дочь сидит на пеньке где-нибудь в джунглях и говорит с ним по портативному спутниковому телефону.
— Блэр, — сказал он.
Нора тут же подскочила к нему.
Следующим словом, потрясшим Лютера, было «Майами». Блэр говорила что-то до него и после, но зациклился он именно на «Майами». И почувствовал, как почва уходит из-под ног. Он шел ко дну, и все вокруг стало призрачным и нереальным.
— Где ты, дорогая? — спросил он.
Несколько слов, потом снова прозвучало это «Майами».
— Ты в Майами? — неестественно высоким голосом переспросил Лютер.
Нора тихо ахнула и придвинулась еще ближе. Расширенные, возбужденные глаза жены теперь были всего в нескольких дюймах от его лица.
Потом он слушал. И повторял:
— Ты в Майами, приезжаешь домой на Рождество. Но это же здорово, Блэр!
У Норы лицо от удивления вытянулось так, что Лютер подумал: такой свою жену он еще никогда не видел.
Он послушал еще, потом спросил:
— Кто? Энрике? — И прокричал уже совершенно диким голосом: — Твой жених! Какой еще жених?..
Сколь ни странно, но Норе все же удалось сохранить некоторое самообладание. И она нажала кнопку, включив микрофон. Голос Блэр зазвучал уже на всю комнату:
— Он врач, перуанец. Мы познакомились, как только я приехала, и он такой чудесный, такой замечательный человек, папа! Это любовь с первого взгляда, уже через неделю мы решили пожениться. Он никогда не был в Штатах, представляешь? И ему все нравится! Я рассказывала ему, как мы в Америке справляем Рождество: елка, игрушки, лампочки, снеговик на крыше, потом рождественский обед и все прочее. А снег идет, пап? Энрике никогда не видел снега, белого Рождества!..
— Нет, милая, еще не пошел. Погоди, тут мама рвет из рук трубку.
Лютер протянул трубку Норе. Та вцепилась в нее, хотя при включенном микрофоне это было вовсе не обязательно.
— Блэр? Где ты, дорогая? — воскликнула Нора, пытаясь вложит в вопрос весь энтузиазм, на какой она была способна.
— В аэропорту Майами, мамочка. И наш борт прибывает в шесть часов три минуты. Мам, тебе обязательно понравится Энрике, он такой милый, такой красавчик, что ты упадешь! Мы влюблены друг в друга просто безумно! И уже планируем свадьбу. Возможно, этим летом, ты как считаешь?
— Ну, там посмотрим.
Лютер рухнул на диван, сраженный новостями наповал.
Блэр же продолжала:
— Я рассказывала ему о Рождестве на Хемлок-стрит, о ребятишках, о том, как они радуются и играют, о снеговиках, о грандиозных приемах, которые мы закатываем дома. У тебя все готово к рождественскому обеду, а, мамочка?
Лютер тихо застонал, и тут Нора допустила первую свою ошибку. Впрочем, винить ее было сложно, паника мешала рассуждать здраво. Позже Лютер справедливо упрекал ее в том, что она не сказала, хотя должна была сразу заявить примерно следующее: «Нет, милая, в этом году никакой вечеринки мы не устраиваем».
Ошеломленная свалившимися на нее новостями Нора вымолвила:
— Ну конечно, готово.
Лютер издал еще один стон. Нора покосилась на него: отпускник-бездельник в нелепом ярком костюме лежал на диване, точно пулей сраженный. Да она сама бы пристрелила его на месте, будь у нее такая возможность.
Блэр ликовала:
— О, замечательно! Энрике всегда мечтал отпраздновать Рождество в Штатах! Ведь я столько рассказывала ему об этом чудесном празднике. Настоящий сюрприз, верно, мамуля?
— Да, дорогая, действительно сюрприз. Я очень, очень рада, — умудрилась выдавить Нора, причем это получилось у нее довольно убедительно.
— Только никаких подарков, мам, ладно? Пожалуйста, обещай, что не будет подарков. Я собиралась сделать вам сюрприз, просто приехать домой без предупреждения. И не хочу, чтобы вы с папой в последний момент носились по магазинам в поисках подарков. Обещаешь?
— Обещаю.
— Вот и славно. Жду не дождусь, когда буду дома.
«Но ты же там и месяца не пробыла!» — хотелось сказать Лютеру.
— Мы ведь не доставим вам беспокойства, мамочка?
Словно Лютер с Норой могли ответить на этот вопрос утвердительно. Словно у них был выбор. Не могли же они сказать родной дочери: «Нет, Блэр, в этом году домой на Рождество тебе нельзя. Так что разворачивайся, дорогая, и лети обратно, в свои перуанские джунгли».
— Ладно, мне пора. Сейчас у нас рейс до Атланты, там пересадка, и домой. Можете нас встретить?
— Ну конечно, милая, — ответила Нора. — Без проблем. Так ты говоришь, он врач?
— Да, мама. И он такой замечательный!
* * *
Лютер сидел на самом краешке дивана, закрыв лицо руками, точно плакал. Нора стояла в центре комнаты, зажав в руке телефонную трубку, стояла и смотрела на мужа, точно решая, стоит ли запустить в него этой самой трубкой или нет.
И, подумав хорошенько, решила, что все же не стоит.
И вот наконец Лютер отнял ладони от лица и выдавил:
— Который час?
— Одиннадцать пятнадцать. Двадцать четвертое декабря.
В комнате воцарилась напряженная тишина, затем Лютер задал второй вопрос:
— Зачем тебе понадобилось говорить ей, что вечеринка у нас будет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Лютер решил, что непременно полюбит этот наряд. И с гордостью будет носить его у бассейна на «Принцессе острова». Он распахнул дверь. Нора тихо ахнула и прижала ладонь ко рту. Лютер не спеша прошествовал через холл, коричневые от загара ноги приятно контрастировали с ковром цвета хаки. Затем он прошел в гостиную, где специально остановился у окна. Пусть вся Хемлок-стрит видит.
— Ты не будешь это носить! — взвизгнула за спиной Нора.
— Еще как буду!
— Тогда я никуда не еду.
— Поедешь как миленькая.
— Это просто ужас какой-то!
— Ты просто завидуешь, что у тебя нет такого костюма.
— Слава Богу, что нет.
Лютер обнял жену, и они с громким смехом закружились в танце. Нора хохотала так, что на глаза выступили слезы. Ее муж, всегда такой работящий и скромный, всегда так скучно и непритязательно одетый в «Уайли и Бек», теперь лез из кожи вон, чтобы походить на пляжного бездельника. И получалось это у него из рук вон плохо.
Зазвонил телефон.
Позже Лютер вспоминал, что перестали танцевать и смеяться они с Норой уже на втором звонке. Застыли посреди комнаты и уставились на телефон. Он продолжал звонить, и Лютер сделал несколько шагов, чтобы снять трубку. Все в доме вдруг замерло и стало напоминать кадры замедленной съемки. Так Лютеру, во всяком случае, казалось позже.
— Алло, — сказал он в трубку. По некой непонятной причине она показалась тяжелее, чем обычно.
— Это я, пап!
Лютер удивился, но удивление быстро прошло. Поразился, услышав голос Блэр, а потом сообразил, что ничего странного в этом нет. Очевидно, дочь смогла добраться до телефона и сейчас звонит родителям, желая поздравить с Рождеством. Ведь должны же быть в Перу телефоны.
Голос Блэр звучал громко и отчетливо. Лютер с трудом представлял себе картину: его любимая дочь сидит на пеньке где-нибудь в джунглях и говорит с ним по портативному спутниковому телефону.
— Блэр, — сказал он.
Нора тут же подскочила к нему.
Следующим словом, потрясшим Лютера, было «Майами». Блэр говорила что-то до него и после, но зациклился он именно на «Майами». И почувствовал, как почва уходит из-под ног. Он шел ко дну, и все вокруг стало призрачным и нереальным.
— Где ты, дорогая? — спросил он.
Несколько слов, потом снова прозвучало это «Майами».
— Ты в Майами? — неестественно высоким голосом переспросил Лютер.
Нора тихо ахнула и придвинулась еще ближе. Расширенные, возбужденные глаза жены теперь были всего в нескольких дюймах от его лица.
Потом он слушал. И повторял:
— Ты в Майами, приезжаешь домой на Рождество. Но это же здорово, Блэр!
У Норы лицо от удивления вытянулось так, что Лютер подумал: такой свою жену он еще никогда не видел.
Он послушал еще, потом спросил:
— Кто? Энрике? — И прокричал уже совершенно диким голосом: — Твой жених! Какой еще жених?..
Сколь ни странно, но Норе все же удалось сохранить некоторое самообладание. И она нажала кнопку, включив микрофон. Голос Блэр зазвучал уже на всю комнату:
— Он врач, перуанец. Мы познакомились, как только я приехала, и он такой чудесный, такой замечательный человек, папа! Это любовь с первого взгляда, уже через неделю мы решили пожениться. Он никогда не был в Штатах, представляешь? И ему все нравится! Я рассказывала ему, как мы в Америке справляем Рождество: елка, игрушки, лампочки, снеговик на крыше, потом рождественский обед и все прочее. А снег идет, пап? Энрике никогда не видел снега, белого Рождества!..
— Нет, милая, еще не пошел. Погоди, тут мама рвет из рук трубку.
Лютер протянул трубку Норе. Та вцепилась в нее, хотя при включенном микрофоне это было вовсе не обязательно.
— Блэр? Где ты, дорогая? — воскликнула Нора, пытаясь вложит в вопрос весь энтузиазм, на какой она была способна.
— В аэропорту Майами, мамочка. И наш борт прибывает в шесть часов три минуты. Мам, тебе обязательно понравится Энрике, он такой милый, такой красавчик, что ты упадешь! Мы влюблены друг в друга просто безумно! И уже планируем свадьбу. Возможно, этим летом, ты как считаешь?
— Ну, там посмотрим.
Лютер рухнул на диван, сраженный новостями наповал.
Блэр же продолжала:
— Я рассказывала ему о Рождестве на Хемлок-стрит, о ребятишках, о том, как они радуются и играют, о снеговиках, о грандиозных приемах, которые мы закатываем дома. У тебя все готово к рождественскому обеду, а, мамочка?
Лютер тихо застонал, и тут Нора допустила первую свою ошибку. Впрочем, винить ее было сложно, паника мешала рассуждать здраво. Позже Лютер справедливо упрекал ее в том, что она не сказала, хотя должна была сразу заявить примерно следующее: «Нет, милая, в этом году никакой вечеринки мы не устраиваем».
Ошеломленная свалившимися на нее новостями Нора вымолвила:
— Ну конечно, готово.
Лютер издал еще один стон. Нора покосилась на него: отпускник-бездельник в нелепом ярком костюме лежал на диване, точно пулей сраженный. Да она сама бы пристрелила его на месте, будь у нее такая возможность.
Блэр ликовала:
— О, замечательно! Энрике всегда мечтал отпраздновать Рождество в Штатах! Ведь я столько рассказывала ему об этом чудесном празднике. Настоящий сюрприз, верно, мамуля?
— Да, дорогая, действительно сюрприз. Я очень, очень рада, — умудрилась выдавить Нора, причем это получилось у нее довольно убедительно.
— Только никаких подарков, мам, ладно? Пожалуйста, обещай, что не будет подарков. Я собиралась сделать вам сюрприз, просто приехать домой без предупреждения. И не хочу, чтобы вы с папой в последний момент носились по магазинам в поисках подарков. Обещаешь?
— Обещаю.
— Вот и славно. Жду не дождусь, когда буду дома.
«Но ты же там и месяца не пробыла!» — хотелось сказать Лютеру.
— Мы ведь не доставим вам беспокойства, мамочка?
Словно Лютер с Норой могли ответить на этот вопрос утвердительно. Словно у них был выбор. Не могли же они сказать родной дочери: «Нет, Блэр, в этом году домой на Рождество тебе нельзя. Так что разворачивайся, дорогая, и лети обратно, в свои перуанские джунгли».
— Ладно, мне пора. Сейчас у нас рейс до Атланты, там пересадка, и домой. Можете нас встретить?
— Ну конечно, милая, — ответила Нора. — Без проблем. Так ты говоришь, он врач?
— Да, мама. И он такой замечательный!
* * *
Лютер сидел на самом краешке дивана, закрыв лицо руками, точно плакал. Нора стояла в центре комнаты, зажав в руке телефонную трубку, стояла и смотрела на мужа, точно решая, стоит ли запустить в него этой самой трубкой или нет.
И, подумав хорошенько, решила, что все же не стоит.
И вот наконец Лютер отнял ладони от лица и выдавил:
— Который час?
— Одиннадцать пятнадцать. Двадцать четвертое декабря.
В комнате воцарилась напряженная тишина, затем Лютер задал второй вопрос:
— Зачем тебе понадобилось говорить ей, что вечеринка у нас будет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37