Да, я ещё забыл сказать, что в промежутке между антарктическими экспедициями Евграфов дважды дрейфовал на станциях Северный полюс. Такого послужного списка, кажется, не имеет ни один полярник.
Повар Виктор Михайлович отменный, маркой своей весьма дорожащий. Полярники большие любители поесть: лишённые домашнего стола, они к повару придирчивы и не склонны прощать ему недостаток квалификации («не умеешь — не лезь в экспедицию!»). Мне рассказывали, что одному санно-гусеничному поезду повар достался никудышный, и ребята просто извелись и оголодали, пока не решились свергнуть халтурщика с камбузного трона и посадить на вакантное место простого любителя. А что вы скажете о поваре, который утром спрашивал своих подопечных, чего бы они хотели поесть, а в ужин кормил одного пирожками с вареньем, другого беляшами, а третьего кулебякой? О поваре, который ставит себе за работу двойку, если у кого-нибудь из сидящих за столом плохой аппетит?
У Евграфова есть ещё одно достоинство, неоценимое на полярной станции.
Просто балагура полярники не уважают. То есть послушать послушают, даже посмеются, но как только он замолчит, позабудут о его существовании. Таких балагуров, которые только и умеют, что балагурить, хватает на одну неделю. А вот если человек и работник уважаемый и в свободное время в центре внимания — такому на зимовке нет цены. Считается, что такой имеет право на байки. И стоит Михалычу стряхнуть с себя камбузные заботы, снять халат и войти в кают-компанию, как с этой минуты он ни на мгновение не будет один: Михалыч — живая летопись антарктических экспедиций, слушая его, приобщаешься к истории, пусть не в самых важных её проявлениях, но все-таки к истории.
Однажды вечером в кают-компании я услышал и потом записал его монолог.
— Какие вы едоки! Видимость одна. Были люди в наше время… Вот Козлов на Молодёжной из строительного отряда, в Одиннадцатой экспедиции это был едок! Выставляю я сковороду на двадцать пять яиц, он кладёт себе на тарелку половину. «Можно, я потом ещё возьму?» — «Да бери сразу!» — «Нет, остынет». Яишницу из двадцати пяти яиц съедал на завтрак! Или в Мирном в транспортном отряде был Илья Абушаев, мясоед. Он брал чуточку гарнира и солидные куски мяса. Съедал и снова подходил: «Гарнир, вишь, остался, ещё мяса возьму». И так по пять раз! А вы какие едоки! У настоящего едока при виде стола кровь должна кипеть! Во Второй экспедиции был у нас врач-стоматолог Гаврилов, заядлый болельщик «Динамо». А я, как вам известно, убеждённый спартаковец. Он входит в кают-компанию и орёт: «Виват „Динамо“ — „Что? — грозно спрашиваю я. — Повтори!“ — „А что сегодня на ужин?“ — „Оладьи“. — „Тогда „Виват „Спартак“!“ — исправляется Гаврилов. И получал за это целую тарелку оладий. Зато потом, когда он пошёл врачом и по совместительству поваром в санно-гусеничный поезд на Восток, то отыгрался за все. Он повесил в камбузе динамовский спортивный флаг, а Трёшников Алексей Фёдорович, и механик-водитель Кулешов, и метеоролог Евсеев повесили свой, спартаковский. В обед происходило такое: „Спартаковец? — допытывается доктор. — Не получишь добавки! Целуй динамовский флаг!“ Кто хотел добавки — целовал, что поделаешь, не оставаться же голодным… Помню, в пургу однажды я чуть весь Мирный на диету не посадил. Это было в Четвёртую экспедицию. Тогда между домиком, где живут повара, и камбузом не было тоннеля, как теперь, поверху нужно было идти. А пурга задула — пятьдесят метров в секунду, занесло нас. Звоню дежурному в кают-компанию! „Откопай!“ А он: „Меня самого засыпало!“ Часа два возился, с грехом пополам открыл люк, выбрался наружу и пополз по направлению к фонарю, что на кают-компании. Дует — не унесло бы мои сто килограммов в Центральную Антарктиду! Ползу, чувствую, что ползу не туда: как-то вверх у меня получается. Оказывается, вскарабкался я на крышу дома номер пять. Сполз обратно, сориентировался и откопал дверь в кают-компанию… Профессора Шумского, нашего гляциолога, чуть тогда не унесло в голубую даль. Дело было так. Возле склада лежал ящик с гусями, ящик разбило, а гусей разнесло на все четыре стороны. Одному водителю трахнуло гусем по спине, другому мёрзлый гусь чуть не оторвал голову, а Шумский, спасаясь от этого града, загородился фанерой. Словно парусом себя оснастил! Понесло его со страшной силой. „Ребята, держите!“ Задержали. В ту пургу так дуло, что разорвало толстые тросы и унесло за барьер в море самолёт ЛИ-2… Хорошо, ещё машины были, а то остались бы лётчики без работы… Забавная у них была компания! Главный штурман отряда Павел С. очень любил красавицу артистку Л., просто таял от счастья, когда смотрел картины с её участием. Его уговорили: „Она не замужем, Пашка, напиши ей!“ Написал. Такой, мол, я и такой, одинокий и хорошо зарабатывающий покоритель Антарктиды. На радиостанции, конечно, задержали, не послали. Через две недели: „Пашка, пляши, тебе радиограмма от Л.!“ А радиограмма такая: «Горжусь вашим несгибаемым мужеством, отважный полярник! Сообщите, когда приедете, буду встречать. Ваша Л.“ Павел С. на седьмом небе, собрал друзей, выставил на стол весь свой запас коньяка. Выпили, негодяи, и признались. Ну и гонял он их потом!..
Евграфову уже за пятьдесят. Здоровье у него хорошее, руки по-прежнему могучие, но… внучка растёт в Ленинграде, и внучка любимая . А когда у полярника появляются внуки, значит, подходит время прощаться с высокими широтами. Но Михалыч старается не думать о столь неприятных вещах. Нужен он ещё Антарктиде, и она ещё очень нужна ему.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ СпМОЧКИН
Дизельная электростанция была одним из самых уютных и гостеприимных уголков Мирного. Дежурили на ней круглосуточно, и посему начальник склада Павлов щедрой рукой отпускал дизелистам чай, кофе и сахар. В любое время суток здесь можно было под доносившийся из рабочей части ДЭС гул дизелей посидеть над чашкой горячего настоя — преимущество в глазах полярников чрезвычайное. Привыкнув на Востоке чаёвничать без всякой меры, я с удовольствием и не ожидая особого приглашения навещал гостеприимных дизелистов.
Хозяйничал здесь Алексей Александрович Семочкин, тот самый, который в период эвакуации со станции Лазарев вместе с Евграфовым входил в шестёрку Гербовича. С того времени Семочкин не раз бывал в Антарктиде, зимовал на Востоке, и на той же Новолазаревской, дрейфовал на льдинах и наконец вновь оказался под началом Гербовича в Мирном.
К Семочкину Гербович относился как-то по-особенному тепло, даже с любовью, впрочем, Семочкина любили все. В главах о станции Восток я рассказал про Ивана Тимофеевича Зырянова, так вот, Семочкин — это второй Тимофеич: такой же добрый, ласковый, исключительно скромный и сильный духом человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110