А вот нам с Борей до рекорда действительно рукой подать — сегодня зонд махнул на сорок километров. Ещё немного — и Семенычу придётся выставлять бутылку коньяку согласно неосторожно данному обещанию!
— Эй, служба погоды! — из соседней комнаты высунулась голова Валерия Фисенко. — В порядке расширения кругозора — какой самый точный метеорологический прибор?
— Большой палец!
— Каменный век! Берите полотенце и вывесьте его на форточку. Если мокрое — дождь, если колышется — ветер, если нет — украли…
— Эрудит! — с восхищением сказал Коля. — Кулибин!
— Люблю, когда меня уважают, — растрогался Фисенко. — Как с Борисом выставишь Семеныча на коньяк — смело зови, приду.
В соседней комнате летали искры и пахло жареным железом. Юрий Зеленцов наваривал на кровати «второй этаж». Ему помогали Игорь Сирота и Валерий Фисенко. Вся эта троица, молодые горные инженеры, прибыли на станцию позавчера; год они отзимовали в Мирном и теперь на месяц с небольшим стали восточниками. Именно им предстояло «потрогать Антарктиду за вымя» — смонтировать буровую установку в углубиться в недра ледового материка. Старший группы — Фисенко, известный всей экспедиции балагур и великолепный работяга; будучи одним из создателей буровой установки, он последние три года почти непрерывно разъезжал по разным полярным областям, усовершенствуя своё техническое дитя и очень скучая по другому, тоже трехлетнему ребёнку, которого в честь деда назвали Филипок и которого за всю его жизнь папа видел лишь несколько месяцев. В Мирном установка работала безотказно, и теперь Валерий горел желанием испытать её на Востоке. С понятным чувством ждали этого Нарцисс Иринархович Барков, руководитель темы, и его отряд — инженеры Никита Бобин, Геннадий Степанов и Георгий Соловьёв; по плану они должны были за год углубиться в лёд на полкилометра и привезти в Ленинград добытый керн. Времени для монтажа установки оставалось в обрез, и Барков был вне себя от нетерпения: всячески ухаживал за буровиками, оберегал их сон и намекал, что пора приниматься за дело.
— Какое дело? — удивлялся Фисенко, облизывая синие пересохшие губы.
— Что я сюда, товарищи дорогие, работать приехал?
Вот и сейчас Нарцисс Иринархович с немым упрёком смотрел на буровиков, которые по просьбе Семеныча отказались от положенного гипоксированным элементам трехдневного инкубационного периода и занялись сварочными операциями.
— Но ведь это стрельба из пушек по воробьям! — негодовал Барков. — Разве можно уникальным специалистам тратить время на такую чепуху?
— Это все Сирота, с его аристократическими замашками, — пояснял Фисенко. — Спать на полу, видите ли, ему не нравится. Кровать требует с пружинным матрасом и шишечками.
Дав буровикам несколько бесценных советов по повышению качества сварочных работ, я зашёл в радиорубку покормить рыбок. Они мирно плавали в аквариуме, не имея представления о том, что являются самыми южными гуппиями в мире. В старой смене за рыбками ухаживал, кажется, Дима Марцинюк, теперь заботиться о них будет Гера Флоридов. Зашёл я, как оказалось, не зря — Гера с ухмылкой вручил мне радиограмму, в которой сын сообщал о том, что получил паспорт, и заканчивал угрожающим намёком: «Приезжай скорее, а то женюсь». Это на меня продолжалась атака, начатая женой: узнав, что я решил не возвращаться на «Визе», она прислала радиограмму, выдержанную в духе лозунгов гражданской воины: «Даёшь шестимесячную программу за три!» Бесполезно, мои дорогие шантажисты, «Визе» уже ушёл! Ничего нам с вами не остаётся, как поскучать друг по другу до конца мая.
Написав на розовом бланке оптимистический ответ, я решил подышать свежим воздухом и пошёл в медпункт одеваться.
Здесь происходили драматические события. С искажённым от ужаса лицом доктор взирал на груду деталей, которые ещё час назад были электрокардиографом, а слегка озадаченный Тимур с ненужным в данной ситуации энтузиазмом цокал языком и восклицал:
— Ай, ай, ай, какая беда, подумаешь! И не такие машины чинил. Будет тебе аппарат как новенький.
— Когда будет? — сверкая чёрными глазами, грозно уточнял Валера. — Когда?
— Когда, когда… — ворчал Тимур, порываясь уйти. — Есть другие, более важные дела.
— Нет уж, голубчик, пока не соберёшь — не выпущу!
— Как так «не выпущу»? Что я, нанялся тебе чинить эту рухлядь?
Я потихоньку оделся и выскользнул из медпункта. Над домиком геохимиков вился уютный деревенский дымок. Казалось, вот-вот замычит корова, откроется дверь и выйдет женщина с эмалированным ведром в руке. Даже сердце ёкнуло от такой домашней мысли. Увы, молоко нам долго ещё суждено видеть в состоянии сгущёнки, а женщин — только на киноэкране. …Ба, дверная ручка! Бутафория? Нет, держится. Ну и ну, как они ухитрились её прибить, ведь на двери живого места не осталось.
— Спасибо, нам помогать не надо, мы уже все сделали! — испуганно взвился Терехов, едва я переступил порог.
— Как все? — возразил я, делая вид, что беру молоток. — А полку кто приколотит?
— Я сам!!
— Тогда, может, плинтуса прибить? Десять лет будут держаться!
— Ну чего корчитесь? — прикрикнул Терехов на Гену и Алика. — Он же нам домик развалит! Не дам! Положите молоток на место!
— Хотите чаю? — в изнеможении пролепетал Алик. — Князь, кружку для гостя!
«Князь», он же Гена Арнаутов, налил в кружку крепчайшего чая, и я присел к столу. Спрятав молоток, Иван Васильевич успокоился и присел тоже. Вот уже несколько дней друзья любовно отделывали лабораторию: соорудили стеллажи и полки, разместили на них аппаратуру и украсили стены произведениями искусства, вырезанными из иллюстрированных журналов.
— Здесь будет жить и работать Альберт Миклишанский! — торжественно возвестил Гена. — Кстати, Ваня, не забыть бы нам до отъезда вырезать из фанеры мемориальную доску. Все поколения восточников должны знать, кто в суровую полярную зиму мыслил в этом домике. Да, не боюсь этого слова — именно мыслил! Ибо…
— Побереги энергию, Князь, — заметил Алик. — Завтра тебе копать траншею.
— Почему «Князь»? — поинтересовался я.
— Из почтения к древнему роду, — пояснил Гена. — Когда ереванский архивариус узнал, что перед ним стоит представитель редчайшей фамилии Арнаутовых, он разволновался и созвал всех сотрудников. Выяснилось, что меня можно за деньги показывать — такой я древний! Есть версия, что, когда Ной пришвартовал свой ковчег к горе Арарат, первым взял у капитана интервью знатный горец по фамилии Арнаутов. Бедняга умер в преклонном возрасте от свинки, и я до сих пор чту его память. А по другой версии…
В этой компании я отдыхал душой. Гена извлекал драгоценные крупицы юмора из самых, казалось бы, бросовых рудных пород, и отныне за столом у нас частенько гремело «гип-гип-ура!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110