Все оставляемые белыми города были заполнены десятками тысяч тифозных больных, не меньшее число трупов было сложено в сараях или просто во дворах. Больные, которых колчановцы пытались эвакуировать, часто оставались в брошенных составах, и бойцам Красной Армии, ко многому привыкшим за два года гражданской войны, становилось жутко, когда приходилось разгружать целые эшелоны замерзших тифозных больных.
Вошь оказалась страшным врагом. Через местное население и пленных тиф передавался и красноармейцам. Теперь и ряды Краевой Армии таяли от болезни. Тысячи советских бойцов и командиров лежали в тифозном бреду, многие из них умирали. Белели тифом почти все члены Реввоенсовета 5-й армии и ее командующий Г. X. Эйхе, от этой болезни умер начальник штаба армии Ивасиов. И все же наступление войск 5-й армии продолжалось безостановочно.
В госпитале Константин Рокоссовский не задержался. Как только рана начала заживать, он стал проситься выписать его и в начале декабря отправился в нуть, догонять далеко ушедший на восток дивизион. Дорога была не Слизкой, к этому времени части 30-й дивизии уже .приближались к Новониколаевску.
Ехать приходилось в холодных вагонах медленно тянувшегося состава, радуясь тому, что хоть паровоз обеспечен дровами, а их не хватало постоянно. В морозную лунную ночь добрались до станции Чулым и, когда поезд у станции вошел в коридор между двумя высокими штабелями дров, вышли на платформу. Луна, ярко освещавшая штабеля, позволяла рассмотреть на их вершине, как показалось сначала всем, сидящего часового с винтовкой в руках.
– Тут порядок, даже охрану выставили, – заметил кто-то.
Но присмотрелись к часовому и заметили, что слишком долго он остается в одной странной лозе, стали приглядываться пристальнее, и чувство ужаса обуяло даже этих видавших виды людей; сложены в штабеля были не дрова, а трупы умерших от тифа, а наверху с винтовкой в руках сидел часовой, замерзший в такой позе где-то на посту.
Дров на станции Чулым не было. Раздобыть их удалось лишь утром, и состав двинулся дальше. Так, с остановками и пересадками из одного поезда в другой Рокоссовский добрался до Новониколаевска. Город этот был взят 14 декабря частями 27-й дивизии, но теперь, спустя всего несколько дней, стал уже глубоким тылом. 27-я и 30-я дивизии впереди других войск 5-й армии, на плечах отступающих колчаковцев, рвались к Томску. Вслед за ними спешил к своим бойцам и командир 2-го отдельного кавалерийского дивизиона. Но после Новониколаевска пришлось пересесть на лошадей: отступая, белые взрывали за собой железнодорожные мосты, сжигали станционные постройки, и следовать санным путем было быстрее.
Действительно, через несколько дней Константин Рокоссовский уже догнал части 35-й дивизии, двигавшиеся южнее Сибирской магистрали вслед за отступающими обозами 3-й колчаковской армии и подходившие к небольшому уездному сибирскому городку Щегловску. Поздно вечером Рокоссовский оказался в штабе 311-го полка, с которым ему впоследствии пришлось вместе сражаться в Забайкалье.
Была полночь, и штабные работники собирались спать, когда в штаб прибыли комиссар дивизии Погодин и командир бригады Татаринцев. Ознакомившись с обстановкой, доложенной ему командиром полка и комиссаром, Погодин приказал:
– Немедленно построить полк и выступать вперед. До Щегловска так близко, что если мы нападем врасплох, то, по крайней мере, отхватим часть обоза.
– Красноармейцы страшно устали, – хмуро заметил комполка.
– Их очень трудно будет собрать, – тихо добавил комиссар, – лучше бы отложить до утра.
Тем не менее в два часа ночи полк выступил. Вместе с командирами отправился и Рокоссовский. Командование полка имело основание откладывать до утра выступление; красноармейцы действительно были очень усталыми, почти каждые две-три версты просили привала. Несмотря на сильный мороз, они тут же на дороге ложились, засыпали, и поднять их вновь было очень трудно.
Все же к 8 часам утра батальоны полка вступили в Щегловск, но белых уже не застали. Узнав от жителей, что хвост обоза белогвардейцев вышел из Щегловска только несколько минут назад, комиссар дивизии выслал конную разведку для того, чтобы создать хоть видимость преследования: посылать пехоту не представлялось больше возможным. Спустя полчаса стала слышна ружейная и пулеметная стрельба, а через час конники пригнали в город около 300 отбитых у неприятеля подвод.
В это же время командованию полка стало известно, что в начинающейся в 17 верстах от города на восток тайге имеется только одна трактовая дорога, что в 7 верстах от начала тайги есть маленькая деревушка переселенцев, не нанесенная на карту, и что к этой деревушке ведет еще одна проселочная дорога через деревню, расположенную к югу от Щегловска.
Решение комиссара дивизии было быстрым: один батальон полка, менее уставший, посадили на подводы и направили по этой свободной от неприятеля дороге. Вместе с батальоном отправился и Рокоссовский, соскучившийся по делу.
Лошади у батальона оказались свежими, и через несколько часов он уже достиг лесной деревушки. Передние подводы с бойцами, среди которых был и Рокоссовский, остановились, поднявшись на бугор, и все взгляды обратились к черной ленте колчаковского обоза, тянувшейся в нескольких сотнях метров от них.
Удиравшие остатки колчаковской армии, все на подводах, головной своей частью подошли к выходу из тайги в степь, в то время как хвост обоза еще только втягивался в тайгу. Двигался обоз очень медленно, и, чтобы как-то ускорить движение, телеги были построены в три ряда, так как ширина трактовой дороги позволяла это. Но свернуть в сторону было невозможно, поскольку все вокруг утопало в рыхлом трехметровом снегу.
Снег не позволял развернуться и красноармейскому батальону, а уж атаковать по снежной целине и вовсе было немыслимо. Поэтому командир батальона ограничился приказанием открыть огонь из пулемета, находившегося на передней подводе.
Нескольких очередей из «льюиса» было достаточно, чтобы среди колчаковцев поднялась страшная паника. С быстротой молнии она передалась в голову колонны и, естественно, вызвала стремление ехать быстрее. Как выяснилось позднее, перед самым выходом из тайги протянулся огромный глубокий овраг. Под напором задних подвод в него стали падать передние, и вскоре дорога оказалась загроможденной. Расчистить ее у колчаковцев уже не было сил. Спасая свою жизнь, всякий, кто еще мог, рубил постромки или распрягал лошадей, садился верхом и удирал. Но даже и это удавалось далеко не всем.
Весь обоз, в котором впоследствии насчитали около 10 тысяч подвод, застрял в тайге и достался красным. Чего только здесь не было! Артиллерийские орудия, пулеметы, винтовки, телефонно-телеграфное имущество – все смешалось в одну многоверстную кучу вместе с продовольствием, гражданским скарбом и вещами самих белогвардейцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137
Вошь оказалась страшным врагом. Через местное население и пленных тиф передавался и красноармейцам. Теперь и ряды Краевой Армии таяли от болезни. Тысячи советских бойцов и командиров лежали в тифозном бреду, многие из них умирали. Белели тифом почти все члены Реввоенсовета 5-й армии и ее командующий Г. X. Эйхе, от этой болезни умер начальник штаба армии Ивасиов. И все же наступление войск 5-й армии продолжалось безостановочно.
В госпитале Константин Рокоссовский не задержался. Как только рана начала заживать, он стал проситься выписать его и в начале декабря отправился в нуть, догонять далеко ушедший на восток дивизион. Дорога была не Слизкой, к этому времени части 30-й дивизии уже .приближались к Новониколаевску.
Ехать приходилось в холодных вагонах медленно тянувшегося состава, радуясь тому, что хоть паровоз обеспечен дровами, а их не хватало постоянно. В морозную лунную ночь добрались до станции Чулым и, когда поезд у станции вошел в коридор между двумя высокими штабелями дров, вышли на платформу. Луна, ярко освещавшая штабеля, позволяла рассмотреть на их вершине, как показалось сначала всем, сидящего часового с винтовкой в руках.
– Тут порядок, даже охрану выставили, – заметил кто-то.
Но присмотрелись к часовому и заметили, что слишком долго он остается в одной странной лозе, стали приглядываться пристальнее, и чувство ужаса обуяло даже этих видавших виды людей; сложены в штабеля были не дрова, а трупы умерших от тифа, а наверху с винтовкой в руках сидел часовой, замерзший в такой позе где-то на посту.
Дров на станции Чулым не было. Раздобыть их удалось лишь утром, и состав двинулся дальше. Так, с остановками и пересадками из одного поезда в другой Рокоссовский добрался до Новониколаевска. Город этот был взят 14 декабря частями 27-й дивизии, но теперь, спустя всего несколько дней, стал уже глубоким тылом. 27-я и 30-я дивизии впереди других войск 5-й армии, на плечах отступающих колчаковцев, рвались к Томску. Вслед за ними спешил к своим бойцам и командир 2-го отдельного кавалерийского дивизиона. Но после Новониколаевска пришлось пересесть на лошадей: отступая, белые взрывали за собой железнодорожные мосты, сжигали станционные постройки, и следовать санным путем было быстрее.
Действительно, через несколько дней Константин Рокоссовский уже догнал части 35-й дивизии, двигавшиеся южнее Сибирской магистрали вслед за отступающими обозами 3-й колчаковской армии и подходившие к небольшому уездному сибирскому городку Щегловску. Поздно вечером Рокоссовский оказался в штабе 311-го полка, с которым ему впоследствии пришлось вместе сражаться в Забайкалье.
Была полночь, и штабные работники собирались спать, когда в штаб прибыли комиссар дивизии Погодин и командир бригады Татаринцев. Ознакомившись с обстановкой, доложенной ему командиром полка и комиссаром, Погодин приказал:
– Немедленно построить полк и выступать вперед. До Щегловска так близко, что если мы нападем врасплох, то, по крайней мере, отхватим часть обоза.
– Красноармейцы страшно устали, – хмуро заметил комполка.
– Их очень трудно будет собрать, – тихо добавил комиссар, – лучше бы отложить до утра.
Тем не менее в два часа ночи полк выступил. Вместе с командирами отправился и Рокоссовский. Командование полка имело основание откладывать до утра выступление; красноармейцы действительно были очень усталыми, почти каждые две-три версты просили привала. Несмотря на сильный мороз, они тут же на дороге ложились, засыпали, и поднять их вновь было очень трудно.
Все же к 8 часам утра батальоны полка вступили в Щегловск, но белых уже не застали. Узнав от жителей, что хвост обоза белогвардейцев вышел из Щегловска только несколько минут назад, комиссар дивизии выслал конную разведку для того, чтобы создать хоть видимость преследования: посылать пехоту не представлялось больше возможным. Спустя полчаса стала слышна ружейная и пулеметная стрельба, а через час конники пригнали в город около 300 отбитых у неприятеля подвод.
В это же время командованию полка стало известно, что в начинающейся в 17 верстах от города на восток тайге имеется только одна трактовая дорога, что в 7 верстах от начала тайги есть маленькая деревушка переселенцев, не нанесенная на карту, и что к этой деревушке ведет еще одна проселочная дорога через деревню, расположенную к югу от Щегловска.
Решение комиссара дивизии было быстрым: один батальон полка, менее уставший, посадили на подводы и направили по этой свободной от неприятеля дороге. Вместе с батальоном отправился и Рокоссовский, соскучившийся по делу.
Лошади у батальона оказались свежими, и через несколько часов он уже достиг лесной деревушки. Передние подводы с бойцами, среди которых был и Рокоссовский, остановились, поднявшись на бугор, и все взгляды обратились к черной ленте колчаковского обоза, тянувшейся в нескольких сотнях метров от них.
Удиравшие остатки колчаковской армии, все на подводах, головной своей частью подошли к выходу из тайги в степь, в то время как хвост обоза еще только втягивался в тайгу. Двигался обоз очень медленно, и, чтобы как-то ускорить движение, телеги были построены в три ряда, так как ширина трактовой дороги позволяла это. Но свернуть в сторону было невозможно, поскольку все вокруг утопало в рыхлом трехметровом снегу.
Снег не позволял развернуться и красноармейскому батальону, а уж атаковать по снежной целине и вовсе было немыслимо. Поэтому командир батальона ограничился приказанием открыть огонь из пулемета, находившегося на передней подводе.
Нескольких очередей из «льюиса» было достаточно, чтобы среди колчаковцев поднялась страшная паника. С быстротой молнии она передалась в голову колонны и, естественно, вызвала стремление ехать быстрее. Как выяснилось позднее, перед самым выходом из тайги протянулся огромный глубокий овраг. Под напором задних подвод в него стали падать передние, и вскоре дорога оказалась загроможденной. Расчистить ее у колчаковцев уже не было сил. Спасая свою жизнь, всякий, кто еще мог, рубил постромки или распрягал лошадей, садился верхом и удирал. Но даже и это удавалось далеко не всем.
Весь обоз, в котором впоследствии насчитали около 10 тысяч подвод, застрял в тайге и достался красным. Чего только здесь не было! Артиллерийские орудия, пулеметы, винтовки, телефонно-телеграфное имущество – все смешалось в одну многоверстную кучу вместе с продовольствием, гражданским скарбом и вещами самих белогвардейцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137