Мрачная религия, привитая насильственно в Англии Кромвелем и его пособниками, не лишенная, конечно, некоторой суровой искренности и правдивости, перенесена была в Америку во всей своей неприкосновенности и привилась здесь более, чем в какой-либо другой стране, и даже до настоящего времени сохранила свой суровый, непримиримый характер и нетерпимость.
Однако мистер Уоррен был весьма популярный проповедник, несмотря на всеобщую нелюбовь к его секте, или, вернее, вероисповеданию, так как самый факт его принадлежности к церкви, которая признавала епископов, являлось уже признаком того, что данная секта потворствует аристократическим началам и сочувствует существованию привилегированных сословий. Но, несмотря на все эти препоны к популярности, мистер Уоррен был уважаем всем окрестным населением; и странное дело — он был особенно уважаем всеми этими ярыми антирентистами именно за то, что он один из всех священников округа дерзнул поднять свой голос против всеобщего направления умов, дерзнул восстать и порицать дух корысти, который сторонники этого направления торжественно величали духом основных постановлений нашей республики. Это мужественное и смелое поведение его, конечно, вызвало немало угроз и всякого рода подметных и анонимных писем, этих излюбленных орудий людей низких и подлых трусов, но зато оно придало особую цену его словам и завоевало ему втайне уважение очень многих из числа тех же антирентистов, которых он так смело обвинял, порицал и обличал.
Бабушка и дядя уже сидели на своих местах, когда мы вошли в церковь. Я шел позади всех и вот, впервые в своей жизни, сел на нашу фамильную скамью, под безобразным, аляповатым деревянным балдахином, настоящей карикатурой знаменитого baldachino церкви святого Петра в Риме.
Когда я, после первой молитвы, предписываемой нам церковью при входе в храм, поднял глаза, то заметил, что церковь переполнена народом, несмотря на то, что здание было большое и просторное.
Присмотревшись поближе, я заметил, что большинство присутствующих не принадлежало к числу обычных прихожан церкви святого Андрея; очевидно, любопытство, а быть может, и какая-нибудь более серьезная причина утроили на этот раз количество пришедших.
Как бы то ни было, но только во время церковного богослужения не произошло ни малейшего нарушения благочестия, если не считать кое-каких оплошностей, весьма естественных со стороны людей, принадлежащих к иной секте или религии. Обычное уважение, оказываемое американцами всякой религиозной церемонии, и на этот раз удержало местное население от нарушения порядка и благолепия в храме, несмотря на кипевшее в груди большинства чувство эгоистической зависти и злобы ко мне и всей моей семье. Невзирая на это сильное недоброжелательство, я не подвергся в церкви никакого рода оскорблениям или неприятностям со стороны этих несправедливо ненавидевших меня людей.
Как человека, как личность, меня здесь в Равенснесте совсем не знали, то же можно было сказать и про моего дядю; он прожил большую половину своей жизни в чужих краях, вследствие чего на него здесь смотрели, как на человека, предпочитающего чужие страны своей родине, а это такого рода оскорбление национальной гордости, какое американский народ никогда не прощает.
По этой-то причине дядя Ро был весьма непопулярен в здешних краях. Бабушка же всю свою жизнь от самых юных лет и до глубокой старости прожила в Равенснесте; на нее трудно было взвалить какое-либо обвинение, но все же тут была сделана попытка, и не без успеха.
Нашлись люди, которые вздумали упрекать ее в том, что она питает очень предосудительное, чисто аристократическое пристрастие к своей семье, в ущерб чужим детям. Так, например, Марта и я — мы были только ее внуки, и были и без того щедро награждены судьбою и нашими родителями всякого рода богатствами и житейскими благами, а женщина в таком возрасте, как госпожа Литтлпедж, которая уже стояла одной ногой в могиле, должна бы быть настолько доброй христианкой, чтобы не ставить интересы и выгоды своих внучат выше интересов стольких других детей честных родителей, которые в течение шестидесяти лет платили ренту ее мужу и сыновьям.
Не думаю, чтобы на этот раз возносилось много горячих и усердных молитв Богу во время литургии в церкви святого Андрея: большая половина прихожан, по-видимому, занималась всем чем угодно, только не богослужением, но все те, которые потеряли нить и ход молитвенного порядка, равно как и те, которые вовсе не заглядывали в свои молитвенники, были глубоко убеждены, что оказали вполне достаточное уважение нашей церкви и богослужению тем, что все время не спускали с меня глаз или же неотступно смотрели на мою скамью и осенявший ее балдахин. При всем том не подлежало сомнению, что многие из этих людей, выходя из церкви, в своем несправедливом ослеплении в душе благодарили Бога за то, что они были не таковы, как этот молодой Литтлпедж, которого они собирались мучить, оскорблять и обобрать, как разбойники на большой дороге.
По окончании службы я несколько помедлил у дверей храма, чтобы дождаться мистера Уоррена и сказать ему несколько слов, так как прошлую ночь он провел не у нас в Равенснесте и, вероятно, не знал всех подробностей вчерашних событий.
— Сегодня ваша паства была, кажется, гораздо многочисленнее, чем обыкновенно, — улыбаясь, заметил я, — хотя и далеко не так сосредоточена и внимательна, как бы следовало.
— Всем этим я обязан вашему возвращению, мистер Литтлпедж, да еще событиям предшествующих дней. Была минута, когда я опасался какого-нибудь тайного злого умысла, вследствие которого и этот святой день, и самый храм Господень могли бы быть осквернены каким-нибудь непристойным поступком. Но тем не менее все в этом смысле обошлось благополучно. Все мы, американцы, питаем известное уважение к делу религии, которое заставляет нас обыкновенно оберегать от всяких подобных действий храмы Божии.
— А разве вы опасались, мистер Уоррен, чего-либо подобного сегодня в церкви святого Андрея?
Мистер Уоррен замялся, слегка покраснел, но затем отвечал.
— Ведь вы, молодой человек, теперь уже достаточно ознакомились с положением дел и настроением умов в этой стране и знаете, как сильно в этих людях возгорелось чувство зависти и ненависти ко всему тому, чего у них самих нет, а между прочим и к тому балдахину, который возвышается над вашей скамьей. Признаюсь, что вначале я опасался за какой-нибудь непристойный акт насильственного уничтожения этого ненавистного предмета.
— Ну, это мы еще посмотрим, — сказал я, — если я соглашусь убрать это безобразное украшение, то только в силу чувства справедливости и разума, но до тех пор, покуда оно будет возбуждать низкое чувство зависти и злобного эгоизма, я ни за что не трону его с места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Однако мистер Уоррен был весьма популярный проповедник, несмотря на всеобщую нелюбовь к его секте, или, вернее, вероисповеданию, так как самый факт его принадлежности к церкви, которая признавала епископов, являлось уже признаком того, что данная секта потворствует аристократическим началам и сочувствует существованию привилегированных сословий. Но, несмотря на все эти препоны к популярности, мистер Уоррен был уважаем всем окрестным населением; и странное дело — он был особенно уважаем всеми этими ярыми антирентистами именно за то, что он один из всех священников округа дерзнул поднять свой голос против всеобщего направления умов, дерзнул восстать и порицать дух корысти, который сторонники этого направления торжественно величали духом основных постановлений нашей республики. Это мужественное и смелое поведение его, конечно, вызвало немало угроз и всякого рода подметных и анонимных писем, этих излюбленных орудий людей низких и подлых трусов, но зато оно придало особую цену его словам и завоевало ему втайне уважение очень многих из числа тех же антирентистов, которых он так смело обвинял, порицал и обличал.
Бабушка и дядя уже сидели на своих местах, когда мы вошли в церковь. Я шел позади всех и вот, впервые в своей жизни, сел на нашу фамильную скамью, под безобразным, аляповатым деревянным балдахином, настоящей карикатурой знаменитого baldachino церкви святого Петра в Риме.
Когда я, после первой молитвы, предписываемой нам церковью при входе в храм, поднял глаза, то заметил, что церковь переполнена народом, несмотря на то, что здание было большое и просторное.
Присмотревшись поближе, я заметил, что большинство присутствующих не принадлежало к числу обычных прихожан церкви святого Андрея; очевидно, любопытство, а быть может, и какая-нибудь более серьезная причина утроили на этот раз количество пришедших.
Как бы то ни было, но только во время церковного богослужения не произошло ни малейшего нарушения благочестия, если не считать кое-каких оплошностей, весьма естественных со стороны людей, принадлежащих к иной секте или религии. Обычное уважение, оказываемое американцами всякой религиозной церемонии, и на этот раз удержало местное население от нарушения порядка и благолепия в храме, несмотря на кипевшее в груди большинства чувство эгоистической зависти и злобы ко мне и всей моей семье. Невзирая на это сильное недоброжелательство, я не подвергся в церкви никакого рода оскорблениям или неприятностям со стороны этих несправедливо ненавидевших меня людей.
Как человека, как личность, меня здесь в Равенснесте совсем не знали, то же можно было сказать и про моего дядю; он прожил большую половину своей жизни в чужих краях, вследствие чего на него здесь смотрели, как на человека, предпочитающего чужие страны своей родине, а это такого рода оскорбление национальной гордости, какое американский народ никогда не прощает.
По этой-то причине дядя Ро был весьма непопулярен в здешних краях. Бабушка же всю свою жизнь от самых юных лет и до глубокой старости прожила в Равенснесте; на нее трудно было взвалить какое-либо обвинение, но все же тут была сделана попытка, и не без успеха.
Нашлись люди, которые вздумали упрекать ее в том, что она питает очень предосудительное, чисто аристократическое пристрастие к своей семье, в ущерб чужим детям. Так, например, Марта и я — мы были только ее внуки, и были и без того щедро награждены судьбою и нашими родителями всякого рода богатствами и житейскими благами, а женщина в таком возрасте, как госпожа Литтлпедж, которая уже стояла одной ногой в могиле, должна бы быть настолько доброй христианкой, чтобы не ставить интересы и выгоды своих внучат выше интересов стольких других детей честных родителей, которые в течение шестидесяти лет платили ренту ее мужу и сыновьям.
Не думаю, чтобы на этот раз возносилось много горячих и усердных молитв Богу во время литургии в церкви святого Андрея: большая половина прихожан, по-видимому, занималась всем чем угодно, только не богослужением, но все те, которые потеряли нить и ход молитвенного порядка, равно как и те, которые вовсе не заглядывали в свои молитвенники, были глубоко убеждены, что оказали вполне достаточное уважение нашей церкви и богослужению тем, что все время не спускали с меня глаз или же неотступно смотрели на мою скамью и осенявший ее балдахин. При всем том не подлежало сомнению, что многие из этих людей, выходя из церкви, в своем несправедливом ослеплении в душе благодарили Бога за то, что они были не таковы, как этот молодой Литтлпедж, которого они собирались мучить, оскорблять и обобрать, как разбойники на большой дороге.
По окончании службы я несколько помедлил у дверей храма, чтобы дождаться мистера Уоррена и сказать ему несколько слов, так как прошлую ночь он провел не у нас в Равенснесте и, вероятно, не знал всех подробностей вчерашних событий.
— Сегодня ваша паства была, кажется, гораздо многочисленнее, чем обыкновенно, — улыбаясь, заметил я, — хотя и далеко не так сосредоточена и внимательна, как бы следовало.
— Всем этим я обязан вашему возвращению, мистер Литтлпедж, да еще событиям предшествующих дней. Была минута, когда я опасался какого-нибудь тайного злого умысла, вследствие которого и этот святой день, и самый храм Господень могли бы быть осквернены каким-нибудь непристойным поступком. Но тем не менее все в этом смысле обошлось благополучно. Все мы, американцы, питаем известное уважение к делу религии, которое заставляет нас обыкновенно оберегать от всяких подобных действий храмы Божии.
— А разве вы опасались, мистер Уоррен, чего-либо подобного сегодня в церкви святого Андрея?
Мистер Уоррен замялся, слегка покраснел, но затем отвечал.
— Ведь вы, молодой человек, теперь уже достаточно ознакомились с положением дел и настроением умов в этой стране и знаете, как сильно в этих людях возгорелось чувство зависти и ненависти ко всему тому, чего у них самих нет, а между прочим и к тому балдахину, который возвышается над вашей скамьей. Признаюсь, что вначале я опасался за какой-нибудь непристойный акт насильственного уничтожения этого ненавистного предмета.
— Ну, это мы еще посмотрим, — сказал я, — если я соглашусь убрать это безобразное украшение, то только в силу чувства справедливости и разума, но до тех пор, покуда оно будет возбуждать низкое чувство зависти и злобного эгоизма, я ни за что не трону его с места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77