Мой дядя Ро не раз пытался искоренить эту привычку в кругу своих знакомых, стараясь удерживать дам за столом до конца или подговаривая мужчин следовать за ними в гостиную тотчас же после выхода из-за стола. Но когда люди заберут себе в голову, что хороший тон требует оставаться сидеть за столом, для того, чтобы пить вино, наслаждаться вином, смаковать вино, говорить о вине, толковать про вино и хвастать количеством и качеством предложенного и выпитого вина, нелегко заставить их отказаться от такого приятного и разумного обычая.
Когда бабушка моя поднялась из-за стола вместе со своей женской свитой и по старинному обычаю произнесла: «Ну, господа, теперь я оставляю вас с вашими бутылками, но прошу не забывать, что мы вас будем ожидать в гостиной», то дядя ласково взял ее за руку и стал настаивать на том, чтобы она и барышни остались с нами до конца. В отношениях дяди к его матери было нечто трогательно нежное и ласковое. Он, этот старый холостяк, был как-то особенно привязан к своей вдовствующей матери. Он относился к ней порою, как к старшей, любимой сестре, подходил, обнимал ее за шею, трепал ласково по щеке и целовал несколько раз, а она, в свою очередь, наклонялась над его лысой головой и целовала и ласкала его, как бывало в те годы, когда он был еще малым ребенком, и она его, крошку, носила на руках.
На этот раз старушка охотно уступила просьбе сына и снова села на свое место. Ее примеру последовали также и барышни. Разговор естественным образом коснулся положения страны и землевладельцев, что было, так сказать, самым животрепещущим вопросом того времени.
— Неужели вы полагаете, дядя, — спросила Пэтти, — что эти люди могут отнять у Хегса его землю?
— Никто не может ни за что поручиться в этом деле, дорогая моя, потому что никто не может считать себя в безопасности, когда такого рода понятия и поступки, свидетелями каких мы за последнее время становимся ежедневно, безнаказанно процветают в стране, не возбуждая ни в ком справедливого негодования. Взгляните, в самом деле, ведь каждый человек должен понять, что нам остается всего один шаг для того, чтобы стать подобными Турции, той стране, где каждый богатый или самостоятельный человек вынужден скрывать, как нечто преступное, свое богатство и роскошь для того, чтобы оградить себя от лихоимства и алчности правительства, а между тем никто решительно этим у нас не интересуется и не тревожится.
— Некоторые из новейших путешественников утверждают, будто мы уже перешли через эту грань, что наши богачи стараются щеголять показной простотой и искренностью на улице и в народе, между тем как внутри своих домов, за надежными стенами, они окружают себя всевозможной роскошью и комфортом.
— Действительно, такого рода явление наблюдается у нас, но оно наблюдается и повсюду в Европе, да и во всем крещеном мире. Когда я был ребенком, я помню, что видел постоянно экипажи, запряженные не менее, как четверкой лошадей, а каждый мало-мальски состоятельный человек имел свои собственные экипажи и лошадей и выезжал не иначе, как шестериком, тогда как теперь вы этого уже почти нигде не видите, но то же изменение произошло повсюду и в других странах.
— Да, — вставила свое слово Марта. — Не знаю, заметили ли вы, что дома новейшей постройки в Нью-Йорке, с их низкими широкими балконами в виде террас и с еще более близкими к тротуару широкими окнами, кажутся как бы нарочно приспособленными для того, чтобы в них все было видно с улицы. Если правда то, что я слышала и читала о характере домов в Париже, где они часто строятся, в аристократических кварталах, между двором и садом, и находятся совершенно в стороне от уличной жизни, то о парижанах, мне кажется, можно было бы сказать с несравненно большей справедливостью, что они прячутся за своими крепкими воротами и чугунными решетками в чаще зеленых деревьев, чтобы укрыться от нападок простонародья, чем о нас, что будто бы мы прячемся в своих домах, чтобы позволять себе роскошествовать тайком от народной массы, вращающейся вне нашей интимной, замкнутой жизни.
— О, да, я вижу, что эта юная особа сумела извлечь пользу из твоих писем, Хегс, — одобрительно воскликнул дядя Ро, — а, главное, меня радует то, что она умело и уместно применяет свои знания или, вернее, твои. Мне тоже кажется, что приписывать простоту внешней и роскошь внутренней жизни людей богатых и состоятельных страху и опасениям гнева народной массы ничуть не правдоподобнее, чем приписывать тем же причинам разницу в женских и мужских нарядах и костюмах. Одни постоянно носят простые темные одноцветные шерстяные ткани скромного вида, тогда как другие одеваются в шелк, плюш и атлас самых светлых и ярких цветов и оттенков. Однако, кажется, судя по вытянутой шее и любопытному взгляду Джона, наши краснокожие приятели подходят к дому!
— Все тотчас же поднялись со своих мест и вышли из-за стола, чтобы поспешить навстречу нашим гостям. Едва мы успели выйти на лужайку перед домом, между тем как дамы пошли за своими шляпками и зонтиками, как Огонь Прерии, Каменное Сердце и Тысячеязычный, а также и все остальные индейцы приблизились к нам той мелкой рысцой, которая является характерной и отличительной чертой походки индейцев. Несмотря на наш изменившийся костюм, мы были узнаны ими, и важнейшие из вождей с обычной рыцарской любезностью приветствовали нас; потом двое самых юных вождей торжественно возвратили нам наши парики, но мы отказались от них и просили молодых вождей принять их на память от нас, в знак нашего глубокого к ним уважения.
Они, не скрывая своей радости, приняли этот подарок, а полчаса спустя мы могли уже видеть этих двух лесных львов в наших париках на их наголо выбритых черепах, с длинным павлиньим пером, кокетливо воткнутым в висках. В этом не совсем изящном виде, оба молодых вождя смотрели особенно победоносно и самодовольно, видимо, гордясь своим диковинным убором и оглядываясь вокруг, чтобы обратить на себя внимание других, считая его, очевидно, вполне заслуженным.
Обменявшись взаимными приветствиями, краснокожие рассеялись в разные стороны, осматривая здания дома и прилегавшую к нему местность и соседний холм, как некие достопримечательные редкости. Сначала мы полагали, что они поражены величественностью, объемом и солидностью этого здания, но Тысячеязычный вскоре разуверил нас в этом.
— Ах, Боже упаси! — воскликнул он, когда мы высказали ему наше предположение. — Эти люди не интересуются даже самыми великолепнейшими зданиями, и все дворцы в Вашингтоне не произвели на них ни малейшего впечатления; но что их интересует, так это то, что они, как им известно, находятся на том самом месте, где некогда происходило сражение, в котором принимал участие и доблестный онондаго и еще несколько человек из его племени;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77