— Ну так что же дальше?
— Он всадил мне пулю в левое легкое, и я задушил его собственными руками, — ответил священник, показывая свои руки. — С тех пор я молюсь о нем каждый день.
Они свернули на улочку, которая вела к церкви, и Миллер вздохнул:
— Ладно, я понял.
Машина остановилась у края тротуара. Он продолжал более официальным тоном:
— Юридически ваше поведение можно определить как сообщничество. Вы это понимаете?
— Прекрасно понимаю.
— Ладно. Вот что я намерен делать. Я собираюсь обратиться к вашему начальству, может быть они смогут вразумить вас.
— Вы хотите попасть на прием к мистеру О'Хэллорану. Я сам пытался увидеть его сегодня, но он отсутствует. Он будет здесь только завтра утром. Но для вас этот визит будет бесполезным.
— Тогда я попрошу ордер на арест и вы отправитесь в заключение.
Отец Да Коста важно покачал головой.
— Делайте то, что велит вам долг. Я вас очень хорошо понимаю, инспектор. Я буду молиться за вас.
Он открыл дверцу автомобиля и вышел.
Миллер заскрипел зубами, когда машина отъезжала.
— Он будет молиться за меня! Представляете себе?
— Я понимаю, шеф. Святой человек, да?
* * *
В церкви было холодно и сыро, когда священник вошел в нее. Перед службой почти не оставалось времени. Он чувствовал, что устал, страшно устал. День выдался ужасный, это был самый страшный день со времен концентрационного лагеря в Шонг Саме. Эх, если бы Миллер и Фэллон со всей компанией попросту бы исчезли с лица земли!
Он погрузил пальцы в святую воду и заметил, что в часовне святого Мартина зажглась спичка. Она осветила лицо человека, находящегося там и зажигавшего свечу.
На секунду время остановилось, а затем из темноты возник сам дьявол во плоти.
Глава восьмая
Дьявол и его деяния
— Что вы здесь делаете, мистер Миган? — спросил отец Да Коста.
— А вы знаете, кто я такой?
— О да! Я с юных лет умел узнавать дьявола.
Миган секунду смотрел на него с удивлением, затем разразился смехом, откинув голову назад; его смех гулко разнесся под сводами.
— Это великолепно, это мне нравится!
Священник ничего не ответил, и Миган пожал плечами, поворачивая голову к алтарю.
— Я ходил сюда ребенком. Я пел в хоре. Вы мне не верите, так ведь?
— А что следовало бы?
— Я столько раз всходил на этот алтарь, когда была моя очередь служить мессу. Красная сутана, белая накидка. Моя мать отбеливала эти накидки каждую неделю. Она обожала, когда я показывался наверху. В то время здесь служил кюре отец О'Мэйли.
— Я слышал о нем.
— Суровый, словно старая кожа, такой был парень! — Миган пустился вспоминать, очень довольный сам собой. — Помню, как однажды в воскресенье вечером два ирландца, пьяные в стельку, вломились в церковь. Было это перед вечерней службой. Они тут изрядно набезобразничали — все опрокидывали и ломали. А он их вытурил, вы бы только видели — как это было! Пинок — и они уже на улице! Он кричал, что они осквернили Дом Господень и все такое прочее... Старый набожный чертяка, вот кто он был. Однажды он накрыл меня с пачкой сигарет, которую я стянул в лавке на углу. И что вы думаете? Он позвал фараонов? Нет, он попросту отметелил меня тростью в ризнице. Ха! Это сделало меня честным на целых две недели! Клянусь вам, отец мой.
— Что вам здесь надо, мистер Миган? — спокойно повторил священник.
Миган широким жестом обвел церковь.
— Да, здесь все было иначе, это я вам говорю. Тогда здесь было красиво, настоящее зрелище, а теперь... Стены вот-вот обрушатся. У вас есть реставрационный фонд? Похоже, что с этим дела обстоят плохо.
Тогда отец Да Коста все понял.
— И вам хотелось бы помочь мне, я правильно говорю?
— Именно, господин кюре, совершенно верно.
Позади них открылась дверь, они повернули головы и увидели старую женщину с корзинкой. Пока она крестилась, священник пробормотал:
— Мы не можем говорить здесь. Пойдемте.
Они воспользовались подъемником и оказались на колокольне. Дождь еще шел, но туман рассеялся, и перед ними открылся замечательный вид на город. Даже виднелась граница песчаных равнин в пяти-шести километрах от церкви. Миган казался искренне очарованным.
— Смотрите-ка! Я поднимался сюда всего один раз, но тогда я был ребенком, и находился внутри колокольни. Теперь — совсем другое дело.
Он перегнулся через перила и указал пальцем на пустырь, на котором работали бульдозеры, расчищая мусор.
— Мы жили там, Кибер стрит, дом тринадцать.
Он повернулся к отцу Да Косте, который продолжал хранить молчание. Понизив голос, он спросил:
— Этот договор между Фэллоном и вами... Вы намерены его соблюдать честно?
— Какой договор?
— Вам прекрасно известно, о чем я говорю! О трюке с исповедью. Я в курсе дела, он мне все рассказал.
— В таком случае, если вы католик, вы должны знать, что я ничего не скажу. Тайна исповеди будет абсолютной.
Миган разразился смехом.
— Я знаю. Ну и хитрец этот Фэллон. Он вам лихо заткнул рот, а?
Маленькая искорка ярости сверкнула в глубине души Да Косты, и он глубоко вздохнул, чтобы погасить ее.
— Можно сказать и так.
Миган еще раз рассмеялся.
— Как бы то ни было, отец мой, я всегда оплачиваю свои долги. Сколько? — спросил он, обводя жестом церковь, леса и все остальное. — Чтобы отреставрировать все?
— Пятнадцать тысяч фунтов. За необходимые предварительные работы. А позже нужна будет большая сумма.
— Хорошо. С моей помощью вы смогли бы получить необходимую сумму за два-три месяца.
— Могу я знать, каким образом?
Миган закурил.
— Для начала есть клубы. Их наберется не один десяток по всему Северу. Достаточно одного моего слова, чтобы они пустили шапку по кругу.
— И вы серьезно думаете, что я приму эти деньги?
Миган искренне изумился:
— Да ведь это же просто деньги, что же еще? Кусочки бумаги, разменная монета, как говорят сведущие люди. Разве вам не это нужно?
— Был случай, о котором вы, вероятно, забыли, мистер Миган, когда Христос изгнал торговцев из Храма. И он не просил у них платы за уступку.
— Я не понимаю.
— Хорошо, поставим вопрос иначе. Моя вера учит меня, что примирение с Господом всегда возможно. Всякий человек, как бы низко он ни пал, как бы страшен ни был его грех, не лишается права на милосердие Бога. Я всегда верил в это, до настоящего момента.
Миган побледнел от ярости. Он схватил Да Косту за руку и толкнул его к перилам, указывая на пустырь.
— Тринадцать, Кибер стрит. Лабиринт из трущоб. Комната внизу, две — наверху. Один туалет на четыре дома. Мой старик смылся, когда я был еще сосунком, и правильно сделал. Моя старуха зарабатывала на пропитание случайным заработком, когда находила его. Когда она его не находила, то мы довольствовались одним или двумя фунтами — результатом ее вечерних прогулок. Жалкая шлюха, вот кто она была.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47