Мы вошли в помещение, длинное такое, вроде коридора, стали в очередь, пара за парой, сперва они были последними, но конца этой очереди не было, сейчас же за последними становились еще, и шли они быстро: до двери с надписью «Регистратура», и туда, внутрь. Там тоже пробыли недолго, такси нас ждали.
– Так вот, значит, Гринич-Вилледж, – говорю. Вход был прямо с улицы, но потом шел клочок земли, который можно было бы назвать двориком, хотя городские, должно быть, зовут их садиками, там даже стояло дерево, а на нем три такие штучки, которые, несомненно, весной или летом были листьями. Но внутри дома мне понравилось: народу, конечно, тьма, два официанта бегают с подносами, разносят шампанское в бокалах, им помогают и гости, и те, кто остается в этой квартире, пока Линда с мужем будут воевать в Испании, – молодая пара, их ровесники.
– А он тоже скульптор? – спрашиваю я Юриста.
– Нет, – говорит Юрист, – он в газете работает.
– Вот как, – говорю, – значит, они-то наверняка давно женаты.
Мне у них понравилось: везде сплошные окна. Вещей порядочно, но вещи, видно, нужные: вся стена в книгах, рояль и, как я догадывался, картины, потому что они висели на стенах, и я догадывался, что те вон штуки – скульптуры, но про другие я не понимал, что оно такое: куски дерева, железа, какие-то полоски жести, проволока. Но спросить я никак не мог, потому что кругом было столько всяких поэтов, и художников, и скульпторов, и музыкантов, и он должен был хозяйничать, а потом мы все – он, Линда, Юрист, Хоук и я – должны были ехать в порт, к пароходу; свою мечту в Гринич-Вилледже находили многие, но свадьба, видимо, там была целым событием. А один из гостей, как видно, был не поэт, и не художник, и не скульптор, и не музыкант, и даже не обыкновенный честный журналист, он, как видно, был галантерейщик, который отпросился на субботу из лавки. Потому что не успели мы войти в комнату, как он не только стал глазеть на эту штуку, но и щупать ее пальцами.
– От Аллановны, – говорит.
– Правильно, – говорю.
– Оклахома? – спрашивает. – Нефть?
– Как? – говорю.
– Ага! – говорит. – Значит, Техас. Скотоводство. В Техасе можно сделать миллионы либо на нефти, либо на скоте, верно?
– Нет, сэр, – говорю, – Миссисипи. Продаю швейные машины.
Вышло так, что Коль подошел ко мне не сразу, а подойдя, налил еще вина.
– Вы, кажется, выросли с матерью Линды, – говорит.
– Правильно, – говорю. – А эти штуки вы делали?
– Какие штуки? – говорит.
– Вон те, – говорю.
– А-а, – говорит. – Хотите посмотреть еще? Вам интересно?
– Пока не знаю, – говорю. – Но это ничего.
И тут мы стали проталкиваться сквозь толпу – уже приходилось проталкиваться, – вышли в прихожую, а оттуда по лесенке наверх. И там было лучше всего: мансарда, почти вся крыша стеклянная, и видно, что тут не просто люди живут, а человек приходит сюда один и работает.
Он стоял немного в стороне, чтоб не мешать, не торопить меня, пока я все не рассмотрел. Потом наконец говорит:
– Что, возмущаетесь? Сердитесь?
– Неужто мне надо возмущаться или сердиться только потому, что я этого никогда в жизни не видал?
– В ваши годы это бывает, – говорит. – Только дети любят все новое, для них новизна удовольствие. Взрослые нового не терпят, если только им заранее не внушат, что им захочется это новое купить.
– Может, я еще мало смотрел, – говорю.
– Смотрите еще, – говорит. Стоит, прислонясь к стене, руки скрестил на груди, как футболист, снизу, через лестницу, слышно, как шумят гости, которых он должен был принимать, а я все осматриваю, не торопясь: кое-что разбираю, кое-что почти разбираю, а может, и совсем разобрал бы, будь у меня времени побольше, а кое-что, сам вижу, мне так никогда и не разобрать, и вдруг я понимаю, что это совершенно несущественно не только для него, но и для меня. Потому что любой человек может видеть, и слышать, и нюхать, и щупать, и пробовать на вкус то, что ему положено видеть, слышать, нюхать, щупать и пробовать на вкус, и никому от этого ни тепло, ни холодно, и вообще неважно, есть ты на свете или тебя нет. А вот если ты умеешь видеть, и слышать, и нюхать, и щупать, и пробовать на вкус то, чего ты никогда не ожидал и даже вообразить себе до этой минуты не мог, так, может, для того Старый Хозяин и отметил тебя, для того ты и живешь среди живых.
Но уже наступила пора для их свидания наедине. Я говорю про свидание, которое задумали Юрист и Хоук, хотя Хоук все время повторял:
– Но что я ей скажу? И ее мужу, и ее друзьям?
А Юрист ему говорит:
– Зачем вам с кем-то объясняться? Я все уже устроил. Как только выпьем за ее здоровье, берите ее под руку и удирайте. Только не забудьте вернуться к пароходу ровно в половине двенадцатого. – Правда, Хоук все еще пытался что-то сказать, стоя с ней вдвоем у выхода, он – в своем дорогом темном костюме, со шляпой в руках, она – в вечернем платье, а сверху пальто. И не то чтоб они очень были похожи, нет. Для женщины она была слишком высокая, такая высокая, что даже незаметно было, как она сложена (я про то, что, глядя на нее, мужчина и не присвистнул бы), а он был вовсе не такой высокий, скорее коренастый. Но глаза у них были совершенно одинаковые. Во всяком случае, мне казалось, что каждый, кто их видит, понимает, что они родня. И он все пытался кому-то объяснить:
– Старый друг ее матери… Ее дед и мой дед, кажется, были дальние родственники, – но тут вмешался Юрист:
– Ладно, ладно, ступайте! И не забывайте о времени, – а Хоук говорит:
– Да, да, мы будем обедать в ресторане «Двадцать один», а потом поедем в Сторк-клуб , если захотите позвонить.
Они ушли, и гости тоже скоро разошлись, остались только трое, все – газетчики, как я узнал, иностранные корреспонденты, и Коль сам помог жене своего нового квартиранта сварить макароны, и мы их съели, выпили винца, на этот раз красного, и все говорили о войне, об Испании и Абиссинии и что это только начало: скоро во всей Европе потухнут огни, а может, и у нас тоже. Наконец пора было собираться на пароход. В спальне стояло еще шампанское, но Юрист не успел откупорить и первую бутылку, как вошли Хоук с Линдой.
– Так скоро? – сказал Юрист. – А мы вас ждали через час, не раньше.
– Она, вернее, мы решили не ходить в Сторк-клуб, – говорит Хоук. – Мы просто покатались по парку. А теперь… – говорит он и даже шляпы не снимает.
– Останьтесь, выпейте шампанского, – говорит Юрист. И Коль тоже что-то сказал. Но Линда уже протянула ему руку.
– Прощайте, мистер Маккэррон, – говорит. – Большое спасибо за этот вечер, за то, что приехали ко мне на свадьбу.
– А ты не можешь называть меня просто Хоук? – говорит он.
– Прощайте, Хоук, – говорит она.
– Тогда подождите нас в машине, – говорит Юрист. – Мы сейчас же выйдем.
– Нет, – говорит Хоук. – Я возьму другую машину, а эту оставлю вам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128