Пошел!
* * *
Должен сказать, что только спервоначалу плавание в подземном потоке кажется ошеломляющим трюковым действом, в котором зачем-то принудили участвовать и тебя. После первых же кульбитов и кувырков, которые совершаешь по неопытности, просто от внезапности перехода из стихии в стихию, тут же инстинктивно начинаешь прилаживаться к потоку, к его мощному стремительному движению и в дальнейшем, несомый в его невидимых, но ощутимых, словно упругие удары, водоворотах, стараешься лишь не упустить из виду находящихся рядом таких же, как ты сам, ныряльщиков, окруженных тусклым ореолом света нагрудных фонариков. А мимо с шальной скоростью пролетает бесконечная бетонная стенка, к которой не следует приближаться, — чиркнет, закрутит так, что выправишься только в хвосте группы, а то и вовсе отстанешь в темном тоннеле, заполненном бешено мчащейся водой. После первых двадцати минут постепенно привыкаешь к тому, что тебя несет и вертит, словно щепку; примерно через час появляются навыки автоматизма в управлении телом; еще через час этот пролет в трубе начинает казаться однообразным до скуки аттракционом; а дальше уже появляются признаки утомления — не хочется снова и снова перегруппировывать тело на скруглениях трубопровода, распяливаться при ускорениях, сжиматься в шарик при замедлениях, хочется просто оставить поскорее этот плотный вихрь и опять оказаться на свету, в привычном прозрачном воздухе…
Как только я вспомнил о воздухе — тут же глянул на окошечко манометра и сообразил, что скоро уже время переключаться на второй баллон, да и клапан к этому времени разок предупредительно квакнул. Хотя и было распоряжение Португала ничего без команды не делать, я потянулся к кранику переключателя — понял уже, чего стоит в их глазах человеческая жизнь, и собирался в дальнейшем заботиться о себе сам, насколько позволят обстоятельства.
Мимо меня все с той же монотонной жуткой скоростью неслась бетонная стенка, время от времени прерываемая мельканием черной поперечной полосы — битумного шва, как я выяснил впоследствии.
В цепочке подводников передо мной произошло какое-то движение. Сперва мне показалось, что меняется группировка и задние уходят на место передних, или что-то в этом роде, но связной из передней группы вроде бы ничего такого не требовал, он просто дрейфовал медленнее остальных — пока не поравнялся со мной. И тут в тусклом свете моего нагрудного фонарика за стеклом маски я увидел, угадал, скорее, знакомые серые глаза… Норма!
Она ухватилась за мой пояс, и мы некоторое время мчались вот так, зависнув в водяной толще, как бы отрешенные от всего. Затем Норма показала на кран переключателя. Я слегка разочаровался — значит, она приблизилась ко мне просто с миссией передатчика команды! Вдвоем с ней мы донесли этот приказ до всех оставшихся в тылу, в том числе и до старикана Наймарка, о котором я, к стыду своему, совершенно забыл. Однако Наймарк показал мне, выставив большой палец, что чувствует себя превосходно. Тогда мы с Нормой опять подались вперед, к центру группы, и уже там остановились, уединились (если это можно назвать уединением), и я бы даже сказал — забылись, потому что убей меня — не вспомню, сколько времени продолжалось наше совместное парение…
Из усыпляющей монотонности этого пролета нас вывела вторая связная (почему-то Португал использовал в качестве связных именно девушек), которая дала понять, что скоро выходим на поверхность, а потому надо сгруппироваться: она показала как — поджав ноги и крепко обхватив их руками. К этому времени труба ощутимо пошла вверх, а поток набрал пульсацию — сперва малозаметную, затем все более мощную. Норма в страхе крепко ухватилась за меня — и, наконец, всю нашу группу в последнем пароксизме потока вышвырнуло в широком белопенном гейзере на черную плоскую поверхность горного озера. Здесь были глубокие сумерки, лишь небо — чистое и в ярких таких точках! — да гряда дальних снежных пиков, озаренных низким солнцем, давали какой-то свет.
Мы выбрались на плоский каменистый берег, кое-где поросший жухлой низенькой травкой, где Португал всех наскоро проверил-пересчитал и тут же велел переодеваться в теплое. Самое время: лишь выбравшись из воды, мы ощутили, какая стужа царит в этом горном краю. Сбрасывая мокрый и скользкий гидрокостюм, стуча зубами, Наймарк объяснял мне во время переодевания:
— Эта отработанная теплая вода перебрасывается через весь Терминатор в озерцо, которое подтаивает ледник. Здесь микроклимат, здесь еще тепло, — цок-цок-цок зубами, — дальше будет куда холодней!
И будто накаркал. В сторону заката вдруг потянулась пурпурная облачная гряда, за ней вторая, третья — мы не успели оглянуться, как все небо затянула пелена туч и по ущелью пошла гулять метель: так мне сказали бывалые — «метель». В ее гуле слышны были лишь всплески гейзера да резкие, как секущий ветер, команды майора:
— Скатать гидрокостюмы! В вещмешки, сушить некогда! Быстро построиться и за мной!
Еще куда-то идти! А не много ли впечатлений для одного дня? И никаких человеческих сил не хватит…
Но молодцы-капралы, сторожевые овчарки Португала, живо пресекли ропот, хотя и сами были крайне измотаны. Да и идти-то надо было два шага — к такой же точно насосной станции, что мы покинули на Солнечной стороне. И теперь, когда мы размещались в ее неприютных, промозглых стенах, наскоро устраивая нехитрый ужин и ночлег, вовсе не верилось, что в сотнях километров отсюда есть такая же станция-близнец, плавящаяся от зноя, возле которой лежат испепеленные тела… Я разместился на нижнем ярусе, где было теплее от водяного потока, хотя и сравнительно сыро, набрался с головой в спальный мешок и мгновенно заснул. Среди ночи меня разбудил луч фонарика и чей-то несвязный шепот — это оказалась Норма.
— Мне холодно, — повторила она. И немудрено — она была совершенно раздета, ну просто без ничего! Я моментально расстегнул змейку и подвинулся — девушка, холодная как лед, тут же скользнула в мешок. Нам было тесно, но это ничему не мешало…
10
Норма покинула мой спальный мешок задолго до подъема, и я опять заснул. Мне снился наш выгон под ясным высоким небом, мы с Полковником загоняли табунок на дневку.
— Отец, как вы думаете, я выберусь?
Полковник ответил не сразу: как всегда, он повернул буланого мордой ко мне и провел хлыстом по белой лысинке моего Малыша.
— У тебя ума не больше, чем у этого создания… Ну с кем ты вздумал тягаться, Петр, ведь они вездесущи… Напрасно все это!
И он поскакал за отставшей кобылицей с жеребенком, а я все впитывал в себя — усадьбу, конюшню, службы на пригорке, сад, — понимая подспудно, что вездесущий, размноженный до бесконечности Португал незримо присутствует над всем, что мне так дорого… Я заметил еще тетушку Эмму в качалке под флагообразной яблоней, у меня давно был к ней один вопрос, но что-то всегда мешало выяснить…
— Вставай!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
* * *
Должен сказать, что только спервоначалу плавание в подземном потоке кажется ошеломляющим трюковым действом, в котором зачем-то принудили участвовать и тебя. После первых же кульбитов и кувырков, которые совершаешь по неопытности, просто от внезапности перехода из стихии в стихию, тут же инстинктивно начинаешь прилаживаться к потоку, к его мощному стремительному движению и в дальнейшем, несомый в его невидимых, но ощутимых, словно упругие удары, водоворотах, стараешься лишь не упустить из виду находящихся рядом таких же, как ты сам, ныряльщиков, окруженных тусклым ореолом света нагрудных фонариков. А мимо с шальной скоростью пролетает бесконечная бетонная стенка, к которой не следует приближаться, — чиркнет, закрутит так, что выправишься только в хвосте группы, а то и вовсе отстанешь в темном тоннеле, заполненном бешено мчащейся водой. После первых двадцати минут постепенно привыкаешь к тому, что тебя несет и вертит, словно щепку; примерно через час появляются навыки автоматизма в управлении телом; еще через час этот пролет в трубе начинает казаться однообразным до скуки аттракционом; а дальше уже появляются признаки утомления — не хочется снова и снова перегруппировывать тело на скруглениях трубопровода, распяливаться при ускорениях, сжиматься в шарик при замедлениях, хочется просто оставить поскорее этот плотный вихрь и опять оказаться на свету, в привычном прозрачном воздухе…
Как только я вспомнил о воздухе — тут же глянул на окошечко манометра и сообразил, что скоро уже время переключаться на второй баллон, да и клапан к этому времени разок предупредительно квакнул. Хотя и было распоряжение Португала ничего без команды не делать, я потянулся к кранику переключателя — понял уже, чего стоит в их глазах человеческая жизнь, и собирался в дальнейшем заботиться о себе сам, насколько позволят обстоятельства.
Мимо меня все с той же монотонной жуткой скоростью неслась бетонная стенка, время от времени прерываемая мельканием черной поперечной полосы — битумного шва, как я выяснил впоследствии.
В цепочке подводников передо мной произошло какое-то движение. Сперва мне показалось, что меняется группировка и задние уходят на место передних, или что-то в этом роде, но связной из передней группы вроде бы ничего такого не требовал, он просто дрейфовал медленнее остальных — пока не поравнялся со мной. И тут в тусклом свете моего нагрудного фонарика за стеклом маски я увидел, угадал, скорее, знакомые серые глаза… Норма!
Она ухватилась за мой пояс, и мы некоторое время мчались вот так, зависнув в водяной толще, как бы отрешенные от всего. Затем Норма показала на кран переключателя. Я слегка разочаровался — значит, она приблизилась ко мне просто с миссией передатчика команды! Вдвоем с ней мы донесли этот приказ до всех оставшихся в тылу, в том числе и до старикана Наймарка, о котором я, к стыду своему, совершенно забыл. Однако Наймарк показал мне, выставив большой палец, что чувствует себя превосходно. Тогда мы с Нормой опять подались вперед, к центру группы, и уже там остановились, уединились (если это можно назвать уединением), и я бы даже сказал — забылись, потому что убей меня — не вспомню, сколько времени продолжалось наше совместное парение…
Из усыпляющей монотонности этого пролета нас вывела вторая связная (почему-то Португал использовал в качестве связных именно девушек), которая дала понять, что скоро выходим на поверхность, а потому надо сгруппироваться: она показала как — поджав ноги и крепко обхватив их руками. К этому времени труба ощутимо пошла вверх, а поток набрал пульсацию — сперва малозаметную, затем все более мощную. Норма в страхе крепко ухватилась за меня — и, наконец, всю нашу группу в последнем пароксизме потока вышвырнуло в широком белопенном гейзере на черную плоскую поверхность горного озера. Здесь были глубокие сумерки, лишь небо — чистое и в ярких таких точках! — да гряда дальних снежных пиков, озаренных низким солнцем, давали какой-то свет.
Мы выбрались на плоский каменистый берег, кое-где поросший жухлой низенькой травкой, где Португал всех наскоро проверил-пересчитал и тут же велел переодеваться в теплое. Самое время: лишь выбравшись из воды, мы ощутили, какая стужа царит в этом горном краю. Сбрасывая мокрый и скользкий гидрокостюм, стуча зубами, Наймарк объяснял мне во время переодевания:
— Эта отработанная теплая вода перебрасывается через весь Терминатор в озерцо, которое подтаивает ледник. Здесь микроклимат, здесь еще тепло, — цок-цок-цок зубами, — дальше будет куда холодней!
И будто накаркал. В сторону заката вдруг потянулась пурпурная облачная гряда, за ней вторая, третья — мы не успели оглянуться, как все небо затянула пелена туч и по ущелью пошла гулять метель: так мне сказали бывалые — «метель». В ее гуле слышны были лишь всплески гейзера да резкие, как секущий ветер, команды майора:
— Скатать гидрокостюмы! В вещмешки, сушить некогда! Быстро построиться и за мной!
Еще куда-то идти! А не много ли впечатлений для одного дня? И никаких человеческих сил не хватит…
Но молодцы-капралы, сторожевые овчарки Португала, живо пресекли ропот, хотя и сами были крайне измотаны. Да и идти-то надо было два шага — к такой же точно насосной станции, что мы покинули на Солнечной стороне. И теперь, когда мы размещались в ее неприютных, промозглых стенах, наскоро устраивая нехитрый ужин и ночлег, вовсе не верилось, что в сотнях километров отсюда есть такая же станция-близнец, плавящаяся от зноя, возле которой лежат испепеленные тела… Я разместился на нижнем ярусе, где было теплее от водяного потока, хотя и сравнительно сыро, набрался с головой в спальный мешок и мгновенно заснул. Среди ночи меня разбудил луч фонарика и чей-то несвязный шепот — это оказалась Норма.
— Мне холодно, — повторила она. И немудрено — она была совершенно раздета, ну просто без ничего! Я моментально расстегнул змейку и подвинулся — девушка, холодная как лед, тут же скользнула в мешок. Нам было тесно, но это ничему не мешало…
10
Норма покинула мой спальный мешок задолго до подъема, и я опять заснул. Мне снился наш выгон под ясным высоким небом, мы с Полковником загоняли табунок на дневку.
— Отец, как вы думаете, я выберусь?
Полковник ответил не сразу: как всегда, он повернул буланого мордой ко мне и провел хлыстом по белой лысинке моего Малыша.
— У тебя ума не больше, чем у этого создания… Ну с кем ты вздумал тягаться, Петр, ведь они вездесущи… Напрасно все это!
И он поскакал за отставшей кобылицей с жеребенком, а я все впитывал в себя — усадьбу, конюшню, службы на пригорке, сад, — понимая подспудно, что вездесущий, размноженный до бесконечности Португал незримо присутствует над всем, что мне так дорого… Я заметил еще тетушку Эмму в качалке под флагообразной яблоней, у меня давно был к ней один вопрос, но что-то всегда мешало выяснить…
— Вставай!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78