С предельной силой в каждом зале Они гремели потому, Что мы всегда не одному Тому отцу рукоплескали.
Всегда, казалось, рядом был, Свою земную сдавший смену, Тот, кто оваций не любил, По крайней мере знал им цену.
Чей образ вечным и живым Мир уберег за гранью бренной, Кого учителем своим Именовал о т е ц смиренно.
И, грубо сдвоив имена, Мы как одно их возглашали И заносили на скрижали, Как будто суть была одна.
А страх, что всем у изголовья Лихая ставила пора, Нас обучил хранить безмолвье Перед разгулом недобра.
Велел в безгласной нашей доле На мысль в спецсектор сдать права, С тех пор как отзыв давней боли Она для нас - явись едва. Нет, дай нам знак верховной воли, Дай откровенье божества.
И наготове вздох особый Дерзанья нашего предел: Вот если б Ленин встал из гроба, На все, что стало, поглядел...
Уж он за всеми мелочами Узрел бы ширь и глубину. А может быть, пожал плечами И обронил бы: - Ну и ну!
Так, сяк гадают те и эти, Предвидя тот иль этот суд, Как наигравшиеся дети, Что из отлучки старших ждут.
Но все, что стало или станет, Не сдать, не сбыть нам с рук своих. И Ленин нас судить не встанет Он не был богом и в живых.
А вы, что ныне норовите Вернуть былую благодать, Так вы уж Сталина зовите Он богом был Он может встать.
И что он легок на помине И подлунном мире, бог-отец, О том свидетельствует ныне Его китайский образец.
...Ну что ж, пускай на сеновале, Где мы в ту ночь отвергли сон, Иными мнились наши дали, Нам сокрушаться не резон.
Чтоб мерить все надежной меркой, Чтоб с правдой сущей быть не врозь, Многостороннюю проверку Прошли мы - где кому пришлось.
И опыт - наш почтенный лекарь, Подчас причудливо крутой, Нам подносил по воле века Его целительный настой.
Зато и впредь как были - будем, Какая вдруг ни грянь гроза, Людьми
из тех людей,
что людям, Не пряча глаз, Глядят в глаза.

1 2 3