Он быстро справился с поручением.
— Если только за последние два дня он еще раз не сменил профессию, то работает служителем в зверинце, и вы, шеф, можете его найти в Луна-парке… Официант, кружку пива!
Затем к ним подсел Жанвье, славный Жанвье. Какие все они были милые в этот день, и как приятно было снова их всех увидеть, поработать вместе, как прежде! На круглом столике, за которым они сидели, выросла уже целая горка тарелок.
— Что именно вы хотите узнать о фирме «Аморель и Кампуа», шеф?
— Все.
— Минутку…
Жанвье вытащил из кармана клочок бумаги.
— Начнем со старого Кампуа. В восемнадцать лет приехал в Париж из родного Дофине. Хитрый и упрямый крестьянин. Сначала служил у подрядчика-строителя в квартале Вожирар, потом у какого-то архитектора, наконец, снова у подрядчика из Вильнев-Сен-Жорж. Там и познакомился с Аморелем.
Аморель, родом из Берри, женился на дочери своего хозяина. Вместе с Кампуа они скупили земли вдоль берегов Сены, вверх по течению от Парижа, где и создали свой первый песчаный карьер. С тех пор прошло сорок лет…
Люкас и Торранс с лукавой улыбкой поглядывали на своего бывшего шефа, который бесстрастно слушал Жанвье, и казалось, по мере того как инспектор выкладывает сведения, Мегрэ постепенно становится все больше похож на прежнего комиссара.
— Мне удалось это выяснить при помощи их старого служащего, дальнего родственника моей жены. Я с ним едва знаком, но несколько рюмок развязали ему язык.
— Продолжай!
— Обычная история всех крупных предприятий. Несколько лет спустя Аморель и Кампуа стали обладателями полудюжины песчаных карьеров в верховьях Сены. Не довольствуясь транспортировкой песка на баржах, они обзавелись буксирами. Кажется, тогда это наделало много шуму, потому что тем самым Аморель и Кампуа разорили владельцев судов на конной тяге. Перед конторой компаньонов на острове Сен-Луи происходили демонстрации протеста. Эта контора, пусть более скромная, тогда уже помещалась там же, где и сейчас. Аморель стал получать угрожающие письма. Но он держался стойко, и постепенно все утряслось. В настоящее время это огромное предприятие. Я не очень-то представлял себе, насколько оно велико, а когда узнал, просто обалдел. К песчаным карьерам прибавились каменоломни. Потом Аморель и Кампуа стали акционерами судоверфи в Руане, где строились для них буксиры. Теперь они владеют большинством акций не менее чем десяти предприятий, занимающихся речными перевозками, каменоломнями, постройкой судов, а также берут подряды от государства на строительные работы и участвуют еще в одном крупном деле по производству бетономешалок.
— Ну а братья Малики?
— К ним я и перехожу. Мой старичок мне о них тоже рассказал. Кажется, Малик-первый…
— Кого ты называешь первым?
— Того, который первым вошел в семью Аморелей. Подождите, я посмотрю свои записи… Эрнест Малик из Мулена.
— Точно. хозяину зверинца, сошел с поезда за одну станцию до Орсена.
Несколькими минутами позже Мегрэ спокойно вышел из вагона с видом человека, которому все здесь знакомо, перекинулся несколькими словами с путевым обходчиком, исполнявшим обязанности начальника станции.
Он сразу заметил, что в деревне еще жарче, чем в Париже. В самом деле, в долине в эти дни можно было задохнуться от зноя.
— Скажите, в этом бистро не очень скверное белое вино?
Вскоре оба они сидели за столиком.
Через час Мегрэ стало ясно, что путевой обходчик будет в эту ночь спать сном праведника. Ничего другого от него и не требовалось.
Что до комиссара, то он большей частью незаметно выливал содержимое своих рюмок, и когда несколько позже входил в садик гостиницы «Ангел», его отнюдь не клонило ко сну.
Ремонда удивилась, что он так быстро вернулся.
— А как хозяйка? — спросил он.
— По-прежнему не выходит из своей комнаты. Кстати, вам тут письмо. Его принесли вскоре после вашего ухода. Наверное, поезд тогда еще не отошел, и будь я не одна в доме, я успела бы отнести его вам на вокзал.
Конверт, как и положено, с траурной каймой.
«Сударь,
Прошу Вас прекратить расследование, порученное Вам мною в состоянии депрессии, вполне, впрочем, понятной, принимая во внимание мой возраст и тяжкое горе, которое на меня обрушилось.
Не исключено, что по этой причине я могла дать некоторым печальным событиям толкование, противоречащее подлинным фактам, и теперь жалею, что побеспокоила Вас.
Ваше пребывание в Орсене только усугубляет и без того тяжелое состояние членов моей семьи, и я позволю себе добавить, что нескромность, с какой Вы выполняете доверенную Вам мною задачу, бестактность, которую Вы уже успели проявить, заставляют меня просить, чтобы Вы уехали отсюда как можно скорее.
Надеюсь, Вы меня поймете и больше не станете беспокоить семью, испытавшую и без того так много горя.
Во время моего неосмотрительного визита в Мен-сюр-Луар я оставила у Вас на столе пачку денег — десять тысяч франков, предназначенных для покрытия первых расходов. Прилагаю к этому письму чек на такую же сумму и прошу Вас считать дело законченным. С наилучшими пожеланиями
Бернадетта Аморель».
Почерк крупный, заостренный, принадлежал Бернадетте Аморель, но стиль был явно не ее, и Мегрэ с лукавой улыбкой положил в карман письмо и чек, нисколько не сомневаясь, что прочитанное им сочинено Эрнестом Маликом, а не старой дамой.
— Я должна предупредить вас, что хозяйка недавно спрашивала у меня, когда вы собираетесь уехать.
— А что, она хочет выставить меня за дверь? Толстая Ремонда от смущения залилась краской.
— Вы не так меня поняли. Просто она говорила, что больна, что у нее сейчас приступы…
Мегрэ бросил взгляд на стоящие в углу бутылки — основную причину этих приступов.
— А еще что?
— Дом со дня на день будет продан.
— Так! А еще что, милая Ремонда?
— А еще прошу вас со мной не разговаривать. Я предпочла бы, чтобы она сама сказала вам все это. Она говорила, что мне неприлично находиться под одной крышей с мужчиной. Она слышала, как мы вместе ели в кухне, и набросилась на меня с упреками.
— Когда ей угодно, чтобы я убрался?
— Сегодня вечером. Самое позднее — Завтра утром.
— Но ведь здесь нет другой гостиницы?
— Есть, только в пяти километрах отсюда.
— Ладно, Ремонда. Вернемся к этому вопросу завтра утром.
— Но мне нечем вас кормить сегодня, и мне запрещено…
— Я поужинаю у шлюза.
Так он и сделал. Возле шлюзов обычно имеются лавки для речников. В тот день в бьефе как раз пришвартовалось много катеров, и женщины, окруженные малышами, закупали провизию в лавчонке, служившей одновременно таверной.
Все эти речники работали на Аморелей и Кампуа.
— Дайте мне, пожалуйста, пол-литра белого вина, колбасы и полфунта хлеба, — попросил Мегрэ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
— Если только за последние два дня он еще раз не сменил профессию, то работает служителем в зверинце, и вы, шеф, можете его найти в Луна-парке… Официант, кружку пива!
Затем к ним подсел Жанвье, славный Жанвье. Какие все они были милые в этот день, и как приятно было снова их всех увидеть, поработать вместе, как прежде! На круглом столике, за которым они сидели, выросла уже целая горка тарелок.
— Что именно вы хотите узнать о фирме «Аморель и Кампуа», шеф?
— Все.
— Минутку…
Жанвье вытащил из кармана клочок бумаги.
— Начнем со старого Кампуа. В восемнадцать лет приехал в Париж из родного Дофине. Хитрый и упрямый крестьянин. Сначала служил у подрядчика-строителя в квартале Вожирар, потом у какого-то архитектора, наконец, снова у подрядчика из Вильнев-Сен-Жорж. Там и познакомился с Аморелем.
Аморель, родом из Берри, женился на дочери своего хозяина. Вместе с Кампуа они скупили земли вдоль берегов Сены, вверх по течению от Парижа, где и создали свой первый песчаный карьер. С тех пор прошло сорок лет…
Люкас и Торранс с лукавой улыбкой поглядывали на своего бывшего шефа, который бесстрастно слушал Жанвье, и казалось, по мере того как инспектор выкладывает сведения, Мегрэ постепенно становится все больше похож на прежнего комиссара.
— Мне удалось это выяснить при помощи их старого служащего, дальнего родственника моей жены. Я с ним едва знаком, но несколько рюмок развязали ему язык.
— Продолжай!
— Обычная история всех крупных предприятий. Несколько лет спустя Аморель и Кампуа стали обладателями полудюжины песчаных карьеров в верховьях Сены. Не довольствуясь транспортировкой песка на баржах, они обзавелись буксирами. Кажется, тогда это наделало много шуму, потому что тем самым Аморель и Кампуа разорили владельцев судов на конной тяге. Перед конторой компаньонов на острове Сен-Луи происходили демонстрации протеста. Эта контора, пусть более скромная, тогда уже помещалась там же, где и сейчас. Аморель стал получать угрожающие письма. Но он держался стойко, и постепенно все утряслось. В настоящее время это огромное предприятие. Я не очень-то представлял себе, насколько оно велико, а когда узнал, просто обалдел. К песчаным карьерам прибавились каменоломни. Потом Аморель и Кампуа стали акционерами судоверфи в Руане, где строились для них буксиры. Теперь они владеют большинством акций не менее чем десяти предприятий, занимающихся речными перевозками, каменоломнями, постройкой судов, а также берут подряды от государства на строительные работы и участвуют еще в одном крупном деле по производству бетономешалок.
— Ну а братья Малики?
— К ним я и перехожу. Мой старичок мне о них тоже рассказал. Кажется, Малик-первый…
— Кого ты называешь первым?
— Того, который первым вошел в семью Аморелей. Подождите, я посмотрю свои записи… Эрнест Малик из Мулена.
— Точно. хозяину зверинца, сошел с поезда за одну станцию до Орсена.
Несколькими минутами позже Мегрэ спокойно вышел из вагона с видом человека, которому все здесь знакомо, перекинулся несколькими словами с путевым обходчиком, исполнявшим обязанности начальника станции.
Он сразу заметил, что в деревне еще жарче, чем в Париже. В самом деле, в долине в эти дни можно было задохнуться от зноя.
— Скажите, в этом бистро не очень скверное белое вино?
Вскоре оба они сидели за столиком.
Через час Мегрэ стало ясно, что путевой обходчик будет в эту ночь спать сном праведника. Ничего другого от него и не требовалось.
Что до комиссара, то он большей частью незаметно выливал содержимое своих рюмок, и когда несколько позже входил в садик гостиницы «Ангел», его отнюдь не клонило ко сну.
Ремонда удивилась, что он так быстро вернулся.
— А как хозяйка? — спросил он.
— По-прежнему не выходит из своей комнаты. Кстати, вам тут письмо. Его принесли вскоре после вашего ухода. Наверное, поезд тогда еще не отошел, и будь я не одна в доме, я успела бы отнести его вам на вокзал.
Конверт, как и положено, с траурной каймой.
«Сударь,
Прошу Вас прекратить расследование, порученное Вам мною в состоянии депрессии, вполне, впрочем, понятной, принимая во внимание мой возраст и тяжкое горе, которое на меня обрушилось.
Не исключено, что по этой причине я могла дать некоторым печальным событиям толкование, противоречащее подлинным фактам, и теперь жалею, что побеспокоила Вас.
Ваше пребывание в Орсене только усугубляет и без того тяжелое состояние членов моей семьи, и я позволю себе добавить, что нескромность, с какой Вы выполняете доверенную Вам мною задачу, бестактность, которую Вы уже успели проявить, заставляют меня просить, чтобы Вы уехали отсюда как можно скорее.
Надеюсь, Вы меня поймете и больше не станете беспокоить семью, испытавшую и без того так много горя.
Во время моего неосмотрительного визита в Мен-сюр-Луар я оставила у Вас на столе пачку денег — десять тысяч франков, предназначенных для покрытия первых расходов. Прилагаю к этому письму чек на такую же сумму и прошу Вас считать дело законченным. С наилучшими пожеланиями
Бернадетта Аморель».
Почерк крупный, заостренный, принадлежал Бернадетте Аморель, но стиль был явно не ее, и Мегрэ с лукавой улыбкой положил в карман письмо и чек, нисколько не сомневаясь, что прочитанное им сочинено Эрнестом Маликом, а не старой дамой.
— Я должна предупредить вас, что хозяйка недавно спрашивала у меня, когда вы собираетесь уехать.
— А что, она хочет выставить меня за дверь? Толстая Ремонда от смущения залилась краской.
— Вы не так меня поняли. Просто она говорила, что больна, что у нее сейчас приступы…
Мегрэ бросил взгляд на стоящие в углу бутылки — основную причину этих приступов.
— А еще что?
— Дом со дня на день будет продан.
— Так! А еще что, милая Ремонда?
— А еще прошу вас со мной не разговаривать. Я предпочла бы, чтобы она сама сказала вам все это. Она говорила, что мне неприлично находиться под одной крышей с мужчиной. Она слышала, как мы вместе ели в кухне, и набросилась на меня с упреками.
— Когда ей угодно, чтобы я убрался?
— Сегодня вечером. Самое позднее — Завтра утром.
— Но ведь здесь нет другой гостиницы?
— Есть, только в пяти километрах отсюда.
— Ладно, Ремонда. Вернемся к этому вопросу завтра утром.
— Но мне нечем вас кормить сегодня, и мне запрещено…
— Я поужинаю у шлюза.
Так он и сделал. Возле шлюзов обычно имеются лавки для речников. В тот день в бьефе как раз пришвартовалось много катеров, и женщины, окруженные малышами, закупали провизию в лавчонке, служившей одновременно таверной.
Все эти речники работали на Аморелей и Кампуа.
— Дайте мне, пожалуйста, пол-литра белого вина, колбасы и полфунта хлеба, — попросил Мегрэ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29