..
– Да?! Черт, вы правы! – Штирлиц снова запрокинул голову; небо стало еще более темным, такое оно было тяжелое, высокое. – Сколько времени мы гуляем?
– Вы верно спросили, – ответил Хётль. – За нами пошел ваш Курт.
– Значит, минут тридцать... Проверка... Теперь вот что... Подумайте, кто из здешних осведомителей гестапо оставлен для работы в подполье? Кто возглавляет местный «Вервольф»?
– Это тайна за семью печатями, «Вервольфом» занимается НСДАП, гауляйтер Айгрубер...
– Он – больной человек?
– Здоровый.
– Я имею в виду психическое состояние... Плачет во время выступлений? Срывается голос, когда возглашает здравицу в честь фюрера? Действительно убежден в победе?
– В таком случае, болен... Только можно ли фанатизм называть болезнью?
– Или болезнь, или холодный и расчетливый карьеризм, который всегда граничит с предательством.
– Тогда, скорее, первое. Айгрубер болен...
– Болен так болен... Я не зря спросил вас про осведомителей, оставленных для работы в рядах «Вервольфа», Хётль. Мы проведем комбинацию; я стану с вами беседовать в присутствии Ойгена – после того как вы устроите радиосеанс. Беседовать буду обо всем и о том, кого можно подозревать в измене среди здешних жителей... Спрошу, кто особенно хорошо знает местность... Кто может тайно пройти в район замка и наладить связь со Швейцарией отсюда, чтобы бросить тень на вашу контору... Понимаете?
– Понимаю... Я постараюсь...
– Вам ведь зачтется, если вы упрячете в камеру – руками гестапо, которое вы, оказывается, давно ненавидите, – пару вервольфовских мерзавцев.
Курт окликнул Штирлица:
– Штандартенфюрер, срочная телеграмма от шефа!
– Что там случилось? – спросил Штирлиц, останавливаясь.
– С грифом – «лично», – ответил Курт. – Мы не читали.
Штирлиц посмотрел на Хётля, усмехнувшись:
– Они не читали. Они из клуба лондонских аристократов, нет? Пошли, продолжим разговор позже. Я жду вас через пару часов обратно... Где, кстати, ваша семья?
– В Линце, – ответил Хётль, не сводя испуганных глаз с лица Курта.
– Это правда? – Штирлиц нахмурился.
– А где ж ей еще быть?
Штирлиц спросил:
– Курт, где семьи всех сотрудников здешнего центра?
– Все живут дома, – ответил Курт, расшифровав, таким образом, то, что расшифровывать было никак нельзя – интерес Мюллера к сотрудникам Кальтенбруннера.
– Дома так дома. – Штирлиц вздохнул: – Кофе хочу... Горячего кофе. Ойген все-таки храпит, не выучил его Скорцени спать тихо, пусть не обольщается...
– Да, – согласился Курт. – Я слышал, как вы ушли из спальни и сидели в столовой чуть не до утра...
Штирлиц повернулся к Хётлю, внимательно посмотрел ему в глаза; тот, видимо, все понял – действительно, следят, – и слабая улыбка тронула его губы.
– Я жду вас, Хётль, – сказал Штирлиц. – Нам еще работать и работать.
– Я скоро вернусь, хайль Гитлер!
Когда он отошел шагов на тридцать, Штирлиц окликнул его:
– Дружище, отдайте диктофон, я совсем забыл, что велел вам его потаскать...
Курт прищурился, покачал головой, но ничего не сказал.
«Сейчас начнется, – подумал Штирлиц. – Сейчас они возьмут меня в переплет. Что ж, чем хуже, тем лучше, потому что ясней!»
...В переплет его, однако, не взяли, потому что в шифровке Мюллера говорилось: «Лицо, которым интересовался тот, кто отправлял вас сюда, в курсе вашей работы».
– Ну и что станем делать? – спросил Штирлиц, подняв глаза на спутников; он был убежден, что они прочитали текст; проверку устроил примитивную; видимо, Курт брякнет, судя по тому, как он открылся в разговоре с Хётлем.
– Запросите указания, – засветился Вилли, а не Курт.
«Или они разыгрывают сценарий? – подумал Штирлиц. – Курт подставился в парке, при Хётле, Вилли – здесь... А какой смысл? Понятно, что я в кольце; ясно, что я – объект игры Мюллера. Но чего же он хочет добиться? Чего он может добиться? Время упущено, времени у него нет. Что же он плетет?»
– Но ведь вы сказали мне, – Штирлиц обернулся к Курту, – что никто не читал телеграмму группенфюрера Мюллера... Вилли позволяет себе своевольничать? Вскрывает и просматривает то, что адресовано лично мне?
– Я догадался о ее содержании по вашему вопросу, – сказал Вилли. – Никто не читал телеграмму.
– Я читал, – заметил Ойген. – Дважды.
– Поэтому меня и занимает вопрос, что станем делать? – Штирлиц пожал плечами.
– Вилли прав, – сказал Ойген. – Запросите указаний.
– После того как закончу работать с Хётлем.
– Будьте любезны, передайте мне пленку, – попросил Ойген.
Штирлиц досадливо поморщился:
– Слушайте, не надо считать всех идиотами. Не мог же я говорить с Хётлем о деле после того, как вы передали мне диктофон.
– Могли, – сказал Ойген. – Чтобы сравнить манеру его разговора, когда он знает, что его пишут, с той, когда он убежден, что говорит с глазу на глаз, доверительно.
– У нас нет времени крутить комбинации, – сказал Штирлиц. – Ясно вам? Нет. Но мы обязаны понять то, что нам вменено в обязанность понять.
– Вам, – уточнил Ойген. – Мы лишь охраняем вас.
– Тем более, – сказал Штирлиц. – Тогда не суйтесь не в свое дело, а занимайтесь моей охраной. – Поднявшись, он обернулся к Вилли: – Проводите меня к радистам.
...Мюллер прочитал телеграмму Штирлица уже вечером; весь день был в городе, еще и еще раз проходил явки ОДЕССы; лишь потом приехал к Кальтенбруннеру; шеф РСХА неожиданно поинтересовался – это было утром, – зачем в Альт Аусзее отправилась группа работников гестапо. В разговоре с ним вскользь пробросил, что бригада, отправленная в Линц, должна помочь местному РСХА. Где-то в горах, совсем неподалеку от виллы, активно работают партизаны. Об этом стало известно фюреру. Он обеспокоился. Спрашивает – нельзя ли проверить. Об исполнении необходимо доложить ему, хотя, понятно, подробный отчет о работе будет передан вам, группенфюрер.
– Кто там работает? – спросил Кальтенбруннер.
– Штандартенфюрер Штирлиц...
– Кто? – Кальтенбруннер сделал вид, что никогда и ничего не слыхал об этом человеке.
– Штирлиц из шестого отдела.
– А почему человек из разведки выполняет ваши поручения?
– Потому что он умеет работать как никто другой...
От продолжения этого разговора, Мюллеру весьма неприятного, спас звонок Геринга. Тот интересовался, в какой мере шведская гражданская авиация может быть использована в интересах рейха. Кальтенбруннер сразу же вызвал работников группы, занимавшихся люфтваффе. Воспользовавшись этим, Мюллер попросил разрешения уйти. Обергруппенфюрер ответил рассеянным согласием – в каждом запросе Геринга он видел подвох, не хотел, чтобы тот жаловался фюреру. При том, что Гитлер перестал относиться к рейхсмаршалу так, как прежде, все равно они часто уединялись. Гитлер поддавался влияниям; неизвестно, что может брякнуть Геринг, и уж реакция фюрера на его нашептывания совершенно непредсказуема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– Да?! Черт, вы правы! – Штирлиц снова запрокинул голову; небо стало еще более темным, такое оно было тяжелое, высокое. – Сколько времени мы гуляем?
– Вы верно спросили, – ответил Хётль. – За нами пошел ваш Курт.
– Значит, минут тридцать... Проверка... Теперь вот что... Подумайте, кто из здешних осведомителей гестапо оставлен для работы в подполье? Кто возглавляет местный «Вервольф»?
– Это тайна за семью печатями, «Вервольфом» занимается НСДАП, гауляйтер Айгрубер...
– Он – больной человек?
– Здоровый.
– Я имею в виду психическое состояние... Плачет во время выступлений? Срывается голос, когда возглашает здравицу в честь фюрера? Действительно убежден в победе?
– В таком случае, болен... Только можно ли фанатизм называть болезнью?
– Или болезнь, или холодный и расчетливый карьеризм, который всегда граничит с предательством.
– Тогда, скорее, первое. Айгрубер болен...
– Болен так болен... Я не зря спросил вас про осведомителей, оставленных для работы в рядах «Вервольфа», Хётль. Мы проведем комбинацию; я стану с вами беседовать в присутствии Ойгена – после того как вы устроите радиосеанс. Беседовать буду обо всем и о том, кого можно подозревать в измене среди здешних жителей... Спрошу, кто особенно хорошо знает местность... Кто может тайно пройти в район замка и наладить связь со Швейцарией отсюда, чтобы бросить тень на вашу контору... Понимаете?
– Понимаю... Я постараюсь...
– Вам ведь зачтется, если вы упрячете в камеру – руками гестапо, которое вы, оказывается, давно ненавидите, – пару вервольфовских мерзавцев.
Курт окликнул Штирлица:
– Штандартенфюрер, срочная телеграмма от шефа!
– Что там случилось? – спросил Штирлиц, останавливаясь.
– С грифом – «лично», – ответил Курт. – Мы не читали.
Штирлиц посмотрел на Хётля, усмехнувшись:
– Они не читали. Они из клуба лондонских аристократов, нет? Пошли, продолжим разговор позже. Я жду вас через пару часов обратно... Где, кстати, ваша семья?
– В Линце, – ответил Хётль, не сводя испуганных глаз с лица Курта.
– Это правда? – Штирлиц нахмурился.
– А где ж ей еще быть?
Штирлиц спросил:
– Курт, где семьи всех сотрудников здешнего центра?
– Все живут дома, – ответил Курт, расшифровав, таким образом, то, что расшифровывать было никак нельзя – интерес Мюллера к сотрудникам Кальтенбруннера.
– Дома так дома. – Штирлиц вздохнул: – Кофе хочу... Горячего кофе. Ойген все-таки храпит, не выучил его Скорцени спать тихо, пусть не обольщается...
– Да, – согласился Курт. – Я слышал, как вы ушли из спальни и сидели в столовой чуть не до утра...
Штирлиц повернулся к Хётлю, внимательно посмотрел ему в глаза; тот, видимо, все понял – действительно, следят, – и слабая улыбка тронула его губы.
– Я жду вас, Хётль, – сказал Штирлиц. – Нам еще работать и работать.
– Я скоро вернусь, хайль Гитлер!
Когда он отошел шагов на тридцать, Штирлиц окликнул его:
– Дружище, отдайте диктофон, я совсем забыл, что велел вам его потаскать...
Курт прищурился, покачал головой, но ничего не сказал.
«Сейчас начнется, – подумал Штирлиц. – Сейчас они возьмут меня в переплет. Что ж, чем хуже, тем лучше, потому что ясней!»
...В переплет его, однако, не взяли, потому что в шифровке Мюллера говорилось: «Лицо, которым интересовался тот, кто отправлял вас сюда, в курсе вашей работы».
– Ну и что станем делать? – спросил Штирлиц, подняв глаза на спутников; он был убежден, что они прочитали текст; проверку устроил примитивную; видимо, Курт брякнет, судя по тому, как он открылся в разговоре с Хётлем.
– Запросите указания, – засветился Вилли, а не Курт.
«Или они разыгрывают сценарий? – подумал Штирлиц. – Курт подставился в парке, при Хётле, Вилли – здесь... А какой смысл? Понятно, что я в кольце; ясно, что я – объект игры Мюллера. Но чего же он хочет добиться? Чего он может добиться? Время упущено, времени у него нет. Что же он плетет?»
– Но ведь вы сказали мне, – Штирлиц обернулся к Курту, – что никто не читал телеграмму группенфюрера Мюллера... Вилли позволяет себе своевольничать? Вскрывает и просматривает то, что адресовано лично мне?
– Я догадался о ее содержании по вашему вопросу, – сказал Вилли. – Никто не читал телеграмму.
– Я читал, – заметил Ойген. – Дважды.
– Поэтому меня и занимает вопрос, что станем делать? – Штирлиц пожал плечами.
– Вилли прав, – сказал Ойген. – Запросите указаний.
– После того как закончу работать с Хётлем.
– Будьте любезны, передайте мне пленку, – попросил Ойген.
Штирлиц досадливо поморщился:
– Слушайте, не надо считать всех идиотами. Не мог же я говорить с Хётлем о деле после того, как вы передали мне диктофон.
– Могли, – сказал Ойген. – Чтобы сравнить манеру его разговора, когда он знает, что его пишут, с той, когда он убежден, что говорит с глазу на глаз, доверительно.
– У нас нет времени крутить комбинации, – сказал Штирлиц. – Ясно вам? Нет. Но мы обязаны понять то, что нам вменено в обязанность понять.
– Вам, – уточнил Ойген. – Мы лишь охраняем вас.
– Тем более, – сказал Штирлиц. – Тогда не суйтесь не в свое дело, а занимайтесь моей охраной. – Поднявшись, он обернулся к Вилли: – Проводите меня к радистам.
...Мюллер прочитал телеграмму Штирлица уже вечером; весь день был в городе, еще и еще раз проходил явки ОДЕССы; лишь потом приехал к Кальтенбруннеру; шеф РСХА неожиданно поинтересовался – это было утром, – зачем в Альт Аусзее отправилась группа работников гестапо. В разговоре с ним вскользь пробросил, что бригада, отправленная в Линц, должна помочь местному РСХА. Где-то в горах, совсем неподалеку от виллы, активно работают партизаны. Об этом стало известно фюреру. Он обеспокоился. Спрашивает – нельзя ли проверить. Об исполнении необходимо доложить ему, хотя, понятно, подробный отчет о работе будет передан вам, группенфюрер.
– Кто там работает? – спросил Кальтенбруннер.
– Штандартенфюрер Штирлиц...
– Кто? – Кальтенбруннер сделал вид, что никогда и ничего не слыхал об этом человеке.
– Штирлиц из шестого отдела.
– А почему человек из разведки выполняет ваши поручения?
– Потому что он умеет работать как никто другой...
От продолжения этого разговора, Мюллеру весьма неприятного, спас звонок Геринга. Тот интересовался, в какой мере шведская гражданская авиация может быть использована в интересах рейха. Кальтенбруннер сразу же вызвал работников группы, занимавшихся люфтваффе. Воспользовавшись этим, Мюллер попросил разрешения уйти. Обергруппенфюрер ответил рассеянным согласием – в каждом запросе Геринга он видел подвох, не хотел, чтобы тот жаловался фюреру. При том, что Гитлер перестал относиться к рейхсмаршалу так, как прежде, все равно они часто уединялись. Гитлер поддавался влияниям; неизвестно, что может брякнуть Геринг, и уж реакция фюрера на его нашептывания совершенно непредсказуема.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113