нужно быть крепким, чтобы продолжать дело, чистое и честное дело.
...Спасибо тебе, товарищ Альберт Фридрихс, - за тебя спасибо, за твою жизнь, ибо ты из породы наших отцов, а они были замечательными людьми, прошли трудную, но гордую жизнь и память по себе оставили высокую, ибо тот оставляет по себе память, кто не собою живет, но идеей, обращенной во благо всех. Спасибо.
(Когда книга готовилась к изданию, я узнал, что товарищ Фридрихс ушел, нет его больше с нами; память о нем, однако, вечна.)
Глава,
в которой рассказывается о провокации, вызванной, в частности, страхом перед тем, что ценности придется вернуть законному владельцу
1
...Звоню Штайну.
- Я не могу беседовать с вами, господин Семенов. - Его глухой, чеканящий голос сейчас резок, словно удар.
- Заболели?
- Здоров.
- Позвонить позже?
- Я не убежден, что вам вообще надо звонить мне...
- То есть?! - Я даже опешил, так неожиданно это было.
- Господин Семенов, вы не могли не знать, что Московское радио сообщило слушателям, будто некий Штайн из Штелле, - он сейчас чуть ли не по слогам говорит, голос дрожит, слышно, как он н а т я н у т, вот-вот сорвется, делает все, дабы затруднить поиск Янтарной комнаты и других русских культурных ценностей.
- Это ложь!
- Мне официально сообщали об этом только что!
- Кто?
- Вполне добропорядочные люди, совершенно не связанные с нашей работой.
- Вам сообщили об этом не добропорядочные люди, а обыкновенные провокаторы, господин Штайн.
- Но эти люди работают в организации, связанной с нашим радио!
- Тем хуже для вашего радио.
- Господин Семенов, я не могу им не верить, они назвали мне день и час, когда была эта передача. Там говорилось о том, что русские художники сейчас восстанавливают комнату, и в разговоре с корреспондентом прозвучала фраза о Штайне.
- Это провокация, господин Штайн, и мне горько, что вы ей поддались. Я обещаю вам связаться с Москвой и запросить официальный ответ у ответственных людей нашего радио.
...Ответ пришел через неделю: в указанные Штайном дни ни одна из радиостанций СССР не передавала никаких сообщений о Янтарной комнате. Ни разу не упоминалось имя Штайна.
...Пришло сообщение из АПН: готовят мой материал о Штайне для журнала, выходящего в ФРГ, - очень большой, с иллюстрациями.
Снова звоню к Штайну, прошу его запросить "радиолюдей" ФРГ о точной дате "передачи" из Москвы.
Через три дня он звонит мне, голос у него ликующий:
- Забудем мерзавцев! Вы были правы: они не смогли дать мне ответа! Что нового у вас?
...Кое-что новое собрал и я. Получилось это произвольно: пришел в маленький антикварный магазин русской книги в Париже; женщина - с гладко забранными волосами, аскетичная, скорбь на лице - уточнила: "Тот ли вы Семенов?" - и, получив утвердительный ответ, сразу же закаменела лицом. (Правильнее бы сказать по-толстовски - "заскучала", но уж больно это здорово, нельзя повторять великих без кавычек.)
А каменеть этой мадам было от чего. Я ходил вдоль полок с прекрасными, уникальными книгами, и доставал их, и смотрел титульные листы, а потом интересовался здешней стоимостью, и все наиболее интересные фолианты к о т и р о в а л и с ь во франках высоко, однако новая цена стояла на прежней, поставленной в московских букинистических магазинах в н а ш и д н и! А ведь дама, пока не знала, кто я, так страдала о судьбе русской культуры, так сладко бранила большевиков и иноверцев, которые травили и продолжают травить п о д л и н н о е, так уж она ахала и охала по нашему культурному наследству, оказавшемуся на Западе... А продает - что?! Воровски вывезенные с Родины книги... Незнание - простительно, хотя опасно в наш век, особенно если прилагается оно к вопросам культуры. З н а н и е такого рода, что я встретил в Париже в русском антиквариате, не просто опасно; оно - подло.
Помочь мне, понятно, дама отказалась; однако мир не без добрых людей.
Не только Штайн и барон фон Фальц-Фейн интересуются судьбою русского искусства и копают издали, всерьез. Здесь, в Париже, я получил несколько адресов; эти адреса мне передал сын русского эмигранта и француженки. Отец его погиб трагически, мать расстреляли нацисты - она была связана с социалистами, боровшимися в горах, м а к и.
- Я бы советовал вам проверить эти данные по уровню значимостей, - сказал мой новый знакомый. - И начал бы я с Хайнриха Хайма. Это юрист в Мюнхене. Был, во всяком случае, до недавнего времени. Его номер в НСДАП - 386.127. Эсэсовский номер 278.228. Имел звание штандартенфюрера, что соответствует полковничьему званию в вермахте; юрисконсульт у Мартина Бормана; отвечал за все акции рейхсляйтера в сфере искусства. Следующим я бы назвал профессора Герберта Янкуна. Рожден восьмого августа девятьсот пятого года; принадлежал к числу "кружка друзей рейхсфюрера СС Гиммлера". Эсэсовский номер этого профессора 294.689. Именно он занимался грабежом тех музеев Советской России, где хранились экспонаты, связанные с первобытной и античной культурой, до недавнего времени работал в Геттингене. В отличие от профессора фон Андрэ, о котором вы писали в корреспонденции о Штайне, он не очень-то скрывал свое прошлое. Конечно, если бы можно было отыскать следы Эбергарда Фрайхера фон Кюнсберга...
- Какие у вас есть о нем данные?
- Шеф особой зондеркоманды Риббентропа... Именно он и занимался вывозом Янтарной комнаты...
- Это я знаю. Меня интересует место и дата рождения, номер партийного билета... Родственники... Ближайшие друзья...
- Место рождения неизвестно. Дата - сентябрь 1909 года. Номер в СС - 1552. В сорок пятом году скрылся. Адреса родных неизвестны. Друзей не имел.
- Избыточно полная информация.
Собеседник хмыкнул, ткнул пальцем в последнюю фамилию:
- Гельмут фон Хуммель является и поныне адвокатом в Баварии, в Мюнхене. Думаю, что этого можно отыскать. С сорок четвертого года он отвечал за тайные депо в Баварии и Австрии, где складировались культурные ценности...
- Спасибо. Я начну поиск вместе с моими друзьями в ФРГ. Только ответьте на вопрос: что подвигло вас на это? Отчего вы передали мне имена и адреса этих людей?
Он прикрыл глаза пальцами:
- Я прочитаю вам несколько абзацев. "...Я два месяца ждал того, что должно произойти сегодня утром. У меня было достаточно времени подготовиться к этому, но так как я неверующий, я не углублялся в мысли о смерти, я склонен скорее смотреть на себя как на лист, оторвавшийся от ветки, - он падает на землю, чтобы удобрить почву. Качество почвы зависит от качества листьев... Простите мне горе, которое я вам причинил. Я теперь все думаю о том, что вы потеряете сына, который давал вам больше горя, чем радости... Если представится возможность, передайте моим ученикам через педагога, который меня заменяет, что я много думал о последней сцене "Эгмонта" Гете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128
...Спасибо тебе, товарищ Альберт Фридрихс, - за тебя спасибо, за твою жизнь, ибо ты из породы наших отцов, а они были замечательными людьми, прошли трудную, но гордую жизнь и память по себе оставили высокую, ибо тот оставляет по себе память, кто не собою живет, но идеей, обращенной во благо всех. Спасибо.
(Когда книга готовилась к изданию, я узнал, что товарищ Фридрихс ушел, нет его больше с нами; память о нем, однако, вечна.)
Глава,
в которой рассказывается о провокации, вызванной, в частности, страхом перед тем, что ценности придется вернуть законному владельцу
1
...Звоню Штайну.
- Я не могу беседовать с вами, господин Семенов. - Его глухой, чеканящий голос сейчас резок, словно удар.
- Заболели?
- Здоров.
- Позвонить позже?
- Я не убежден, что вам вообще надо звонить мне...
- То есть?! - Я даже опешил, так неожиданно это было.
- Господин Семенов, вы не могли не знать, что Московское радио сообщило слушателям, будто некий Штайн из Штелле, - он сейчас чуть ли не по слогам говорит, голос дрожит, слышно, как он н а т я н у т, вот-вот сорвется, делает все, дабы затруднить поиск Янтарной комнаты и других русских культурных ценностей.
- Это ложь!
- Мне официально сообщали об этом только что!
- Кто?
- Вполне добропорядочные люди, совершенно не связанные с нашей работой.
- Вам сообщили об этом не добропорядочные люди, а обыкновенные провокаторы, господин Штайн.
- Но эти люди работают в организации, связанной с нашим радио!
- Тем хуже для вашего радио.
- Господин Семенов, я не могу им не верить, они назвали мне день и час, когда была эта передача. Там говорилось о том, что русские художники сейчас восстанавливают комнату, и в разговоре с корреспондентом прозвучала фраза о Штайне.
- Это провокация, господин Штайн, и мне горько, что вы ей поддались. Я обещаю вам связаться с Москвой и запросить официальный ответ у ответственных людей нашего радио.
...Ответ пришел через неделю: в указанные Штайном дни ни одна из радиостанций СССР не передавала никаких сообщений о Янтарной комнате. Ни разу не упоминалось имя Штайна.
...Пришло сообщение из АПН: готовят мой материал о Штайне для журнала, выходящего в ФРГ, - очень большой, с иллюстрациями.
Снова звоню к Штайну, прошу его запросить "радиолюдей" ФРГ о точной дате "передачи" из Москвы.
Через три дня он звонит мне, голос у него ликующий:
- Забудем мерзавцев! Вы были правы: они не смогли дать мне ответа! Что нового у вас?
...Кое-что новое собрал и я. Получилось это произвольно: пришел в маленький антикварный магазин русской книги в Париже; женщина - с гладко забранными волосами, аскетичная, скорбь на лице - уточнила: "Тот ли вы Семенов?" - и, получив утвердительный ответ, сразу же закаменела лицом. (Правильнее бы сказать по-толстовски - "заскучала", но уж больно это здорово, нельзя повторять великих без кавычек.)
А каменеть этой мадам было от чего. Я ходил вдоль полок с прекрасными, уникальными книгами, и доставал их, и смотрел титульные листы, а потом интересовался здешней стоимостью, и все наиболее интересные фолианты к о т и р о в а л и с ь во франках высоко, однако новая цена стояла на прежней, поставленной в московских букинистических магазинах в н а ш и д н и! А ведь дама, пока не знала, кто я, так страдала о судьбе русской культуры, так сладко бранила большевиков и иноверцев, которые травили и продолжают травить п о д л и н н о е, так уж она ахала и охала по нашему культурному наследству, оказавшемуся на Западе... А продает - что?! Воровски вывезенные с Родины книги... Незнание - простительно, хотя опасно в наш век, особенно если прилагается оно к вопросам культуры. З н а н и е такого рода, что я встретил в Париже в русском антиквариате, не просто опасно; оно - подло.
Помочь мне, понятно, дама отказалась; однако мир не без добрых людей.
Не только Штайн и барон фон Фальц-Фейн интересуются судьбою русского искусства и копают издали, всерьез. Здесь, в Париже, я получил несколько адресов; эти адреса мне передал сын русского эмигранта и француженки. Отец его погиб трагически, мать расстреляли нацисты - она была связана с социалистами, боровшимися в горах, м а к и.
- Я бы советовал вам проверить эти данные по уровню значимостей, - сказал мой новый знакомый. - И начал бы я с Хайнриха Хайма. Это юрист в Мюнхене. Был, во всяком случае, до недавнего времени. Его номер в НСДАП - 386.127. Эсэсовский номер 278.228. Имел звание штандартенфюрера, что соответствует полковничьему званию в вермахте; юрисконсульт у Мартина Бормана; отвечал за все акции рейхсляйтера в сфере искусства. Следующим я бы назвал профессора Герберта Янкуна. Рожден восьмого августа девятьсот пятого года; принадлежал к числу "кружка друзей рейхсфюрера СС Гиммлера". Эсэсовский номер этого профессора 294.689. Именно он занимался грабежом тех музеев Советской России, где хранились экспонаты, связанные с первобытной и античной культурой, до недавнего времени работал в Геттингене. В отличие от профессора фон Андрэ, о котором вы писали в корреспонденции о Штайне, он не очень-то скрывал свое прошлое. Конечно, если бы можно было отыскать следы Эбергарда Фрайхера фон Кюнсберга...
- Какие у вас есть о нем данные?
- Шеф особой зондеркоманды Риббентропа... Именно он и занимался вывозом Янтарной комнаты...
- Это я знаю. Меня интересует место и дата рождения, номер партийного билета... Родственники... Ближайшие друзья...
- Место рождения неизвестно. Дата - сентябрь 1909 года. Номер в СС - 1552. В сорок пятом году скрылся. Адреса родных неизвестны. Друзей не имел.
- Избыточно полная информация.
Собеседник хмыкнул, ткнул пальцем в последнюю фамилию:
- Гельмут фон Хуммель является и поныне адвокатом в Баварии, в Мюнхене. Думаю, что этого можно отыскать. С сорок четвертого года он отвечал за тайные депо в Баварии и Австрии, где складировались культурные ценности...
- Спасибо. Я начну поиск вместе с моими друзьями в ФРГ. Только ответьте на вопрос: что подвигло вас на это? Отчего вы передали мне имена и адреса этих людей?
Он прикрыл глаза пальцами:
- Я прочитаю вам несколько абзацев. "...Я два месяца ждал того, что должно произойти сегодня утром. У меня было достаточно времени подготовиться к этому, но так как я неверующий, я не углублялся в мысли о смерти, я склонен скорее смотреть на себя как на лист, оторвавшийся от ветки, - он падает на землю, чтобы удобрить почву. Качество почвы зависит от качества листьев... Простите мне горе, которое я вам причинил. Я теперь все думаю о том, что вы потеряете сына, который давал вам больше горя, чем радости... Если представится возможность, передайте моим ученикам через педагога, который меня заменяет, что я много думал о последней сцене "Эгмонта" Гете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128