Ты ли это, царь наш батюшка?
Отчего, скажи, оставил ты
Ныне царствие небесное?»

Глупым смехом осветившися,
Тень рекла прекрасной Зоиньке:
«Зоя, Зоя, не страшись, мой свет,
Не пугать тебя мне хочется,
Не на то сюда явился я
С того света привидением. –
Весело пугать живых людей,
Но могу ли веселиться я,
Если сына Бендокирова,
Милого Бову царевича,
На костре изжарят завтра же?»

Бедный царь заплакал жалобно.
Больно стало доброй девушке.
«Чем могу, скажи, помочь тебе,
Я во всем тебе покорствую».
«Вот что хочется мне, Зоинька!
Из темницы сына выручи,
И сама в жилище мрачное
Сядь на место королевича,
Пострадай ты за невинного.
Поклонюсь тебе низехонько
И скажу: спасибо, Зоинька! »

Зоинька тут призадумалась:
За спасибо в темну яму сесть!
Это жестко ей казалося.
Но, имея чувства нежные,
Зоя втайне согласилася
На такое предложение.

Так, ты прав, оракул Франции,
Говоря, что жены, слабые
Против стрел Эрота юного,
Все имеют душу добрую,
Сердце нежно непритворное.
«Но скажи, о царь возлюбленный! –
Зоя молвила покойнику: –
Как могу (ну, посуди ты сам)
Пронестись в темницу мрачную,
Где горюет твой любезный сын?
Пятьдесят отборных воинов
Днем и ночью стерегут его.
Мне ли, слабой робкой женщине,
Обмануть их очи зоркие?»
«Будь покойна, случай найдется,
Поклянись лишь только, милая,
Не отвергнуть сего случая,
Если сам тебе представится».
«Я клянусь!» – сказала девица.
Вмиг исчезло привидение,
Из окошка быстро вылетев.
Воздыхая тихо, Зоинька
Опустила тут окошечко
И, в постеле успокоившись,
Скоро, скоро сном забылася.

1814

Примечания
Первое обращение Пушкина к сюжету популярнейшей в то время сказки о Бове-королевиче. Нисколько не заботясь о народности в содержании, языке, Пушкин, как было принято тогда, разрабатывал этот сюжет в веселом, легком, слегка эротическом духе, подражая Радищеву в его поэме «Бова». Необычный в тогдашней поэзии стихотворный размер (не рифмованный четырехстопный хорей с дактилическим окончанием), приближающийся к размеру некоторых русских народных песен, Пушкин заимствовал у Карамзина (начало поэмы «Илья Муромец»). Характерно для юноши Пушкина в этой поэме крайне непочтительное отношение к царям и их приближенным. Пушкин не стал продолжать Бову, по-видимому, узнав, что поэт Батюшков собирается писать поэму на тот же сюжет.
Исповедь

Вечерня отошла давно,
Но в кельях тихо и темно.
Уже и сам игумен строгий
Свои молитвы прекратил
И кости ветхие склонил,
Перекрестясь, на одр убогий.
Кругом и сон и тишина,
Но церкви дверь отворена;
Трепещет луч лампады,
И тускло озаряет он
И темну живопись икон,
И позлащенные оклады.

И раздается в тишине
То тяжкий вздох, то шепот важный,
И мрачно дремлет в вышине
Старинный свод, глухой и влажный.

Стоят за клиросом чернец
И грешник – неподвижны оба –
И шепот их, как глас из гроба,
И грешник бледен, как мертвец.
М о н а х
Несчастный – полно, перестань,
Ужасна исповедь злодея!

Заплачена тобою дань
Тому, кто, в злобе пламенея,
Лукаво грешника блюдет
И к вечной гибели ведет.
Смирись! опомнись! время, время,
Раскаянья покров
Я разрешу тебя – грехов
Сложи мучительное бремя.

1823

Примечания
По-видимому, начало поэмы. Ситуация (грешник исповедуется ночью монаху) напоминает «Гяура» Байрона (позже не раз была использована Лермонтовым). Содержание этой исповеди и было, очевидно, темой поэмы.
Поэма о гетеристах (Иордаки)

План
Два арнаута хотят убить Александра Ипсиланти. Иордаки убивает их – поутру Иордаки объявляет арнаутам его бегство – Он принимает начальство и идет в горы – преследуемый турками – Секу.
Набросок начала поэмы
Поля и горы ночь объемлет
В лесу в толпе своих
Под темной сению небес
Ипсиланти дремлет

1821–1822

Примечания
В поэме, судя по плану, Пушкин хотел воспроизвести некоторые драматические эпизоды греческого восстания против турок. Действие поэмы начинается в ночь бегства Александра Ипсиланти, вождя восстания, изменившего своим соратникам и убежавшего в Австрию. Горой поэмы – Иордаки (настоящее имя его было – Георгаки) спасает Ипсиланти от убийц, и после его бегства греки, под его начальством, отступают в горы. Осажденный турками в монастыре Секу, Иордаки героически гибнет, взорвав монастырь вместе со своим отрядом и осаждавшими его турками.
Актеон

План
Морфей влюблен в Диану – Его двор – он усыпляет Эндимиона – Диана (пр.) назначает ему свидание и находит его спящим –
…… Актеон это узнает от Феоны, ищет Диану, не спит – наконец видит Диану в источнике.
–
Актеон, un fat, apr?s avoir s?duit Th?one Na?ade, lui demande l'histoire scandaleuse de Diane – Th?one m?dit Morph?e etc. etc. Актеон voit Diane, en devient amoureux, la trouve au bain, meurt dans la grote de Th?one –

Набросок начала поэмы
В лесах Гаргафии счастливой
За ланью быстрой и пугливой
Стремился долго Актеон.
Уже на тихий небосклон
Восходит бледная Диана,
И в сумраке пускает он
Последнюю стрелу колчана.

1822

Примечания
Судя по плану, – замысел шутливой поэмы, в сюжете которой объединялись в свободной обработке несколько разных античных мифов. Герой поэмы Актеон намечался в плане как уверенный в успехе соблазнитель, наказанный за свои любовные похождения.
Вадим

Свод неба мраком обложился;
В волнах варяжских лунный луч,
Сверкая меж вечерних туч,
Столпом неровным отразился.
Качаясь, лебедь на волне
Заснул, и все кругом почило;
Но вот по темной глубине
Стремится белое ветрило,
И блещет пена при луне;
Летит испуганная птица,
Услыша близкий шум весла.
Чей это парус? Чья десница
Его во мраке напрягла?

Их двое. На весло нагбенный,
Один, смиренный житель волн,
Гребет и к югу правит челн;
Другой, как волхвом пораженный,
Стоит недвижим; на брега
Глаза вперив, не молвит слова,
И через челн его нога
Перешагнуть уже готова.
Плывут…
«Причаливай, старик!
К утесу правь», – и в волны вмиг
Прыгнул пловец нетерпеливый
И берегов уже достиг.
Меж тем, рукой неторопливой
Другой ветрило опустив,
Свой челн к утесу пригоняет,
К подошвам двух союзных ив
Узлом надежным укрепляет
И входит медленной стопой
На берег дикий и крутой.
Кремень звучит, и пламя вскоре
Далеко осветило море.
Суровый край! Громады скал
На берегу стоят угрюмом;
Об них мятежный бьется вал
И пена плещет; сосны с шумом
Качают старые главы
Над зыбкой пеленой пучины;
Кругом ни цвета, ни травы,
Песок да мох; скалы, стремнины,
Везде хранят клеймо громов
И след потоков истощенных,
И тлеют кости – пир волков
В расселинах окровавленных.
К огню заботливый старик
Простер немеющие руки.
Приметы долголетней муки,
Согбенны кости, тощий лик,
На коем время углубляло
Свои последние следы,
Одежда, обувь – все являло
В нем дикость, нужду и труды.
1 2 3 4 5 6 7