Сегодня я в последний раз хлебну свободы. И нашел себе для этого вечера вас.
Кэтлин не ответила и не шелохнулась.
—- Бывали вы когда-нибудь в Виннипеге?— спросил Деннис.
Она покачала головой.
— Виннипег мог бы стать одним из самых славных городов в мире. Лучше тамошних людей нет на свете. Но (лы же все пуритане, и поэтому наш город остается просто Виннипегом. Господи помилуй! Почему у нас в Канаде красоты боятся, как огня? Хотя чего спрашивать, будто я не знаю почему.
Официант, как дух, возник рядом с их столиком, молча убрал осколки, высыпал из пепельницы на тарелку пепел, поставил пепельницу на место и так же бесшумно, как дух, исчез. Морей молчал, пока официант не удалился, потом снова пригнулся к столу и стал разглаживать скатерть, его огромные руки двигались, словно руки скульптора, разминающего глину.
— Представьте себе плоскую равнину,— сказал он,— не узкую полоску земли, как у вас вдоль Святого Лаврентия, нет — прерию, раскинувшуюся во все стороны на много миль, на сколько глаз хватает. Представьте, что вся она зеленая. А над ней небо, такое синее, что глаза слепит, а в небе огромные снежно-белые облака. И представьте, что небо как будто движется.— Он снял руки со стола, и глаза его впились в глаза Кэтлин.— Небо будто огромная величественная чаша, а под ним — плоская земля. Небо дарует, земля принимает. Мужское и женское начала.
Кэтлин не отводила от него взгляда, словно загипнотизированная.
— А теперь,— продолжал он,— вообразите себе здание из серого гранита, усиленного сталью, выплавленной из лучшей руды, какую добывают на Верхнем озере *. Фасад у этого здания легкий и узкий, как меч, а если глядеть сбоку, оно длинное и воздушное. Вообразите, что оно возвышается над этой плоской равниной на шестьсот футов и на нем выступы, будто прогулочные палубы для богов, чтобы они, прохаживаясь, обозревали землю. А теперь представьте себе небо, по нему плывут белые облака, так низко над шпилем, что, если смотреть с земли на легкий профиль этого здания, кажется, что и оно плывет. Вообразите такое сооружение,— он чеканил слова одно за другим,— легкое, четкое, стройное, отлично рассчитанное, совершенное. И новое, господи! Совсем новое, как страна, где оно выстроено.
Внезапно Морей умолк, и молчание повисло между ними, потом он вымученно улыбнулся и сказал усталым голосом:
— Наверно, лучше и не воображать всего этого. Канадцы ни за что не дадут построить такое.
— Почему? Вы так красиво его описываете.
Он словно отмахнулся от ее слов своей большой рукой.
— Почему? Господи! Да вы только посмотрите на ваш Монреаль! Это же подражение всем проявлениям другого вкуса, какие есть на земле, и вдобавок он унылый и грязный, как Ливерпуль. А скажи я про это сходство в одном из здешних клубов, воображаю, как они обрадуются! Ведь если Монреаль чем-то смахивает на Ливерпуль, значку у нас как в Англии, а те, кто понастроил здешние уродливые дома, только этого и добиваются.
1 Озеро Верхнее — одно из Великих озер (Северная Америка).
Кэтлин не поспевала следить за его мыслью. Не улавливала связи, но почему-то это было неважно, она прекрасно понимала, что он чувствует.
— Вы не слишком жалуете англичан?
— Я бы не сказал, что не жалую. Нет, почему же! Но Канада не Англия, а слишком многие канадцы не хотят с этим согласиться. По большей части эти многие богаты, и у них есть деньги, чтобы навязывать другим свои взгляды. Ну скажите на милость, разве наша западная прерия хоть чем-то напоминает Англию? Тогда чего ради застраивать эту прерию на английский лад? — Он пожал плечами.— Увидите, скоро их осенит новая идея. Они вообразят, что мы — точь-в-точь Штаты. И начнут заимствовать американский стиль. Но разве в Штатах есть что-нибудь сходное с долиной Святого Лаврентия? И, если уж на то пошло, что в Штатах вообще похоже на нас, на всех нас в целом?
У Кэтлин голова шла кругом, и она сочла за лучшее просто улыбнуться.
— Не знаю,— сказала она.— А при чем тут ваша жена?
— Ни при чем.— Голос его сразу стал глухим и тусклым.— И при всем. Она прекрасная женщина. Простите, я уже это говорил, верно? Пять раз в неделю она кормит нас ростбифом с картошкой. По воскресеньям дважды ходит в церковь. Она — член Союза Дочерей Британской Империи и занимается благотворительностью. На мое военное жалованье она определила наших троих детей в хорошие школы и ради них отказывает себе во всех удовольствиях. Я ни разу не слышал от нее ни одной жалобы. Она считает искусство и архитектуру моим изысканным хобби, но полагает, что у нас нет средств на покупку картин. И она права. У нас их никогда не было. Перед войной она купила на аукционе голову лося и повесила в холле. Всю жизнь она надеется, что я угомонюсь. Она ни разу не поступила непорядочно и ни о ком не сказала дурногр слова. Даже обо мне. Ей тридцать пять лет, и она весьма недурна собой. У нее нет ни капли воображения и полностью отсутствует юмор, но все равно она прекрасная женщина, и я говорю это без всякой издевки.
Он резко поднялся и порывисто отодвинул столик.
— Пошли,— сказал он.— Вернемся в отель.
Кэтлин не двигалась, ей не хотелось спешить. Волшебство, только что завораживавшее их, вдруг рассеялось, а она надеялась ощутить его снова.
— Забыл вам сказать,— проговорил он будничным тоном, все еще опираясь на отодвинутый стол,— что до войны я был отнюдь не архитектором. Я только хотел им стать. Я пробовал быть фермером, страховым агентом, служил в компаниях Канадской Тихоокеанской железной дороги и Гудзонова залива, делал ставки на хлебной бирже. Понятия не имею, чем займусь, когда демобилизуюсь, но чем бы ни занялся, вряд ли буду доволен. Завтра возвращаюсь домой. Пошли, Китти, автобиография окончена.
Он взял со стола счет, взглянул на него, бросил на скатерть несколько бумажек, кивнул официанту и пошел за Кэтлин к дверям. Взяв в гардеробе фуражку, он свел Кэтлин с лестницы, нежно поддерживая под руку, и они еще постояли на пустой улице под деревьями, глядя на небо. Ночное, темно-фиолетовое, оно было усеяно звездами. Морей наклонился и поцеловал Кэтлин в ухо.
— Вы замечательная, Китти. Больше я не буду болтать. Теперь вы знаете обо мне все.
Кэтлин ничего не ответила, он все держал ее под руку, и, шагая в ногу, они дошли до угла. В такси никто из них не произнес ни слова. Войдя в вестибюль гостиницы, он вынул из кармана ключ от своего номера.
— Поднимайтесь первая,— сказал он.— Пойдем ко мне?
У Кэтлин сделались круглые глаза.
— Но я...
— Не надо ничего говорить.
Она повела глазами вокруг, словно желая обратиться в бегство от него, от себя, от бушевавшего в ней безудержного волнения.
— Давайте выпьем кофе и поговорим еще,;— предложила она.
— Ну что ж, посидим у меня в номере и поговорим,— он улыбнулся ей сверху вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Кэтлин не ответила и не шелохнулась.
—- Бывали вы когда-нибудь в Виннипеге?— спросил Деннис.
Она покачала головой.
— Виннипег мог бы стать одним из самых славных городов в мире. Лучше тамошних людей нет на свете. Но (лы же все пуритане, и поэтому наш город остается просто Виннипегом. Господи помилуй! Почему у нас в Канаде красоты боятся, как огня? Хотя чего спрашивать, будто я не знаю почему.
Официант, как дух, возник рядом с их столиком, молча убрал осколки, высыпал из пепельницы на тарелку пепел, поставил пепельницу на место и так же бесшумно, как дух, исчез. Морей молчал, пока официант не удалился, потом снова пригнулся к столу и стал разглаживать скатерть, его огромные руки двигались, словно руки скульптора, разминающего глину.
— Представьте себе плоскую равнину,— сказал он,— не узкую полоску земли, как у вас вдоль Святого Лаврентия, нет — прерию, раскинувшуюся во все стороны на много миль, на сколько глаз хватает. Представьте, что вся она зеленая. А над ней небо, такое синее, что глаза слепит, а в небе огромные снежно-белые облака. И представьте, что небо как будто движется.— Он снял руки со стола, и глаза его впились в глаза Кэтлин.— Небо будто огромная величественная чаша, а под ним — плоская земля. Небо дарует, земля принимает. Мужское и женское начала.
Кэтлин не отводила от него взгляда, словно загипнотизированная.
— А теперь,— продолжал он,— вообразите себе здание из серого гранита, усиленного сталью, выплавленной из лучшей руды, какую добывают на Верхнем озере *. Фасад у этого здания легкий и узкий, как меч, а если глядеть сбоку, оно длинное и воздушное. Вообразите, что оно возвышается над этой плоской равниной на шестьсот футов и на нем выступы, будто прогулочные палубы для богов, чтобы они, прохаживаясь, обозревали землю. А теперь представьте себе небо, по нему плывут белые облака, так низко над шпилем, что, если смотреть с земли на легкий профиль этого здания, кажется, что и оно плывет. Вообразите такое сооружение,— он чеканил слова одно за другим,— легкое, четкое, стройное, отлично рассчитанное, совершенное. И новое, господи! Совсем новое, как страна, где оно выстроено.
Внезапно Морей умолк, и молчание повисло между ними, потом он вымученно улыбнулся и сказал усталым голосом:
— Наверно, лучше и не воображать всего этого. Канадцы ни за что не дадут построить такое.
— Почему? Вы так красиво его описываете.
Он словно отмахнулся от ее слов своей большой рукой.
— Почему? Господи! Да вы только посмотрите на ваш Монреаль! Это же подражение всем проявлениям другого вкуса, какие есть на земле, и вдобавок он унылый и грязный, как Ливерпуль. А скажи я про это сходство в одном из здешних клубов, воображаю, как они обрадуются! Ведь если Монреаль чем-то смахивает на Ливерпуль, значку у нас как в Англии, а те, кто понастроил здешние уродливые дома, только этого и добиваются.
1 Озеро Верхнее — одно из Великих озер (Северная Америка).
Кэтлин не поспевала следить за его мыслью. Не улавливала связи, но почему-то это было неважно, она прекрасно понимала, что он чувствует.
— Вы не слишком жалуете англичан?
— Я бы не сказал, что не жалую. Нет, почему же! Но Канада не Англия, а слишком многие канадцы не хотят с этим согласиться. По большей части эти многие богаты, и у них есть деньги, чтобы навязывать другим свои взгляды. Ну скажите на милость, разве наша западная прерия хоть чем-то напоминает Англию? Тогда чего ради застраивать эту прерию на английский лад? — Он пожал плечами.— Увидите, скоро их осенит новая идея. Они вообразят, что мы — точь-в-точь Штаты. И начнут заимствовать американский стиль. Но разве в Штатах есть что-нибудь сходное с долиной Святого Лаврентия? И, если уж на то пошло, что в Штатах вообще похоже на нас, на всех нас в целом?
У Кэтлин голова шла кругом, и она сочла за лучшее просто улыбнуться.
— Не знаю,— сказала она.— А при чем тут ваша жена?
— Ни при чем.— Голос его сразу стал глухим и тусклым.— И при всем. Она прекрасная женщина. Простите, я уже это говорил, верно? Пять раз в неделю она кормит нас ростбифом с картошкой. По воскресеньям дважды ходит в церковь. Она — член Союза Дочерей Британской Империи и занимается благотворительностью. На мое военное жалованье она определила наших троих детей в хорошие школы и ради них отказывает себе во всех удовольствиях. Я ни разу не слышал от нее ни одной жалобы. Она считает искусство и архитектуру моим изысканным хобби, но полагает, что у нас нет средств на покупку картин. И она права. У нас их никогда не было. Перед войной она купила на аукционе голову лося и повесила в холле. Всю жизнь она надеется, что я угомонюсь. Она ни разу не поступила непорядочно и ни о ком не сказала дурногр слова. Даже обо мне. Ей тридцать пять лет, и она весьма недурна собой. У нее нет ни капли воображения и полностью отсутствует юмор, но все равно она прекрасная женщина, и я говорю это без всякой издевки.
Он резко поднялся и порывисто отодвинул столик.
— Пошли,— сказал он.— Вернемся в отель.
Кэтлин не двигалась, ей не хотелось спешить. Волшебство, только что завораживавшее их, вдруг рассеялось, а она надеялась ощутить его снова.
— Забыл вам сказать,— проговорил он будничным тоном, все еще опираясь на отодвинутый стол,— что до войны я был отнюдь не архитектором. Я только хотел им стать. Я пробовал быть фермером, страховым агентом, служил в компаниях Канадской Тихоокеанской железной дороги и Гудзонова залива, делал ставки на хлебной бирже. Понятия не имею, чем займусь, когда демобилизуюсь, но чем бы ни занялся, вряд ли буду доволен. Завтра возвращаюсь домой. Пошли, Китти, автобиография окончена.
Он взял со стола счет, взглянул на него, бросил на скатерть несколько бумажек, кивнул официанту и пошел за Кэтлин к дверям. Взяв в гардеробе фуражку, он свел Кэтлин с лестницы, нежно поддерживая под руку, и они еще постояли на пустой улице под деревьями, глядя на небо. Ночное, темно-фиолетовое, оно было усеяно звездами. Морей наклонился и поцеловал Кэтлин в ухо.
— Вы замечательная, Китти. Больше я не буду болтать. Теперь вы знаете обо мне все.
Кэтлин ничего не ответила, он все держал ее под руку, и, шагая в ногу, они дошли до угла. В такси никто из них не произнес ни слова. Войдя в вестибюль гостиницы, он вынул из кармана ключ от своего номера.
— Поднимайтесь первая,— сказал он.— Пойдем ко мне?
У Кэтлин сделались круглые глаза.
— Но я...
— Не надо ничего говорить.
Она повела глазами вокруг, словно желая обратиться в бегство от него, от себя, от бушевавшего в ней безудержного волнения.
— Давайте выпьем кофе и поговорим еще,;— предложила она.
— Ну что ж, посидим у меня в номере и поговорим,— он улыбнулся ей сверху вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135