Мои блуждания разгадала Ундина: сортир, сказала она, во дворе, по лестнице вниз и за угол — и послала со мной Винету, чтобы я, упаси бог, в темноте не сломала себе шею. Зарницы больше не полыхали, однако свежее не стало. Пахло дровами и бензином. Ветер рвал с веток еще живые листья, и они, пролетев зарево, лившееся из окон, вбегали в темноту, где что-то беспрестанно скрипело. Винета меня поджидала, присев на лестнице, и смотрела на кружение листьев. Я спросила, не пора ли ей спать. Она мотнула головой. Пойдем в дом? Она встала и пошла впереди, оглядываясь на темноту. Посмотрела назад и я — с непроизвольным немым страхом перед безумством этой ночи, этим сладострастным буйством, вестником близких перемен.
Отвозя меня домой на Джеральдине (неужели правда я клялась, что в машину с ним никогда не сяду?), Гунтар спросил, есть ли, по моему мнению, у Ирены талант. И что им обоим дался этот талант! Я ответила встречным вопросом: какой ответ ему больше понравится — утвердительный или отрицательный? Он не стал уточнять, спросил только: ну а объективно? Есть ли какие-то признаки? Признаки, ответила я, есть определенно, и прежде всего — крупный нос прирожденного прозаика, но есть и минусы, например слишком красивые ноги, что может толкнуть роман закрутить, вместо того чтобы его писать. Гунтар бросил на меня быстрый взгляд: это намек? Однако засмеялся. Он смеялся как человек, уверенный, что это не намек и намеком быть не может. Угадайте, говорит, сколько Ирена получила за рассказик. По его тону судя, наверняка не тысячу. Гунтар снова засмеялся, подтвердив — тысячью там действительно не пахнет, «едва накапало полсотни», раньше он думал, что «шансы лучше». Шансы — на что? За тридцать копеек выиграть «Москвич»? Гунтар усмехнулся в третий раз и, то ли со мной соглашаясь, то ли надо мной подсмеиваясь, добавил, что «не все на этом свете переводится на деньги, правда?» и что «наградой может быть не только плата, но и услада, правда?» Да он говорит, ей-ей, как Марсель Пруст, воскликнула я. Гунтар навострил уши: ну-ну, и что же такого сказал этот... Марсель Пруст? Я процитировала: «Талант не автомобиль, который помогает вырваться вперед, — это сила, которая помогает оторваться от земли». На что Гунтар ответил, что он лично отдаст предпочтение автомобилю. Поскольку мне не хотелось выглядеть глупее и Гунтара и Марселя Пруста, я тоже блеснула двумя-тремя афоризмами, как, например, «талант и закабаляет и оделяет», «он призван создавать социальные ценности, а не удобства для лености» и еще что-то в этом роде. О, вы уж начинаете говорить в рифму — Гунтар засмеялся в четвертый раз и одарил меня белозубой улыбкой. Но была ли то улыбка? А не белый оскал в темноте? В этой мине было что-то хищное.
22 февраля 1977 года
Сколько же месяцев прошло после бенефиса? Октябрь, ноябрь, декабрь, январь... Л сейчас, слава богу, конец февраля! Куда же она пропала? Ни слуху пи духу... Вообще говоря, это не совсем так. Был с той поры «и слух и дух», правда не от нее самой — мелькала она в средствах массовой информации, и первый раз — кажется, в декабре? — мой взгляд натолкнулся на огненную афишу с ее именем: Ирена Сосед (такой она взяла себе псевдоним)... Да, и потом в районной газетке: на литературной странице были напечатаны два ее маленьких, отлично мне знакомых рассказа. И кроме того две информации, которые свидетельствовали непреложно, что Ирена жива и здорова. И не просто, не просто жива — но успешно действует на поприще социологических обследований (хотя при перечислении она шла за другими энтузиастами в хвосте, перед самым «п др.»). Зато в другой газетке ей уделили целую фразу: «Вечер украсила молодая писательница нашего района И. Сосед», что-то в этом роде. Как она там «украсила вечер»? Читала свои сочинения? Или так просто — чаровала всех пленительным своим видом? А теперь вдрут критический материал — подвал о самодеятельности, и среди тех, кто отличается пассивностью, назван драмкружок Ошупилсской средней школы. В скобках черным по белому: «рук.—учительница И. Набургж М-да...
Она идет в бой, возвращаясь со щитом или на щите, где-то далеко-далеко, будто это происходит не в Ошупилсе, а на другом континенте, будто нас разделяют не километры, а годы, которые ни пешком не одолеть, ни на транспорте. Что кроется за скупыми газетными строчками? Как ей живется? Как она себя чувствует? Может, напечатав три маленьких рассказа, полизать мед славы, жаждет стать звездой ну хоть районного масштаба, примадонной — красой дамских кофейных церемоний? Устает от недосыпанья, ведь она, вероятно, пишет по ночам (комбинацией небось затенив настольную лампу, чтобы не мешать спящему супругу!)? Или ездит на триумфальной колеснице с одного мероприятия на другое, читая все те же свои фитюльки (ведь писать новые нет времени... нет времени... нет времени...)? Или уже вывалилась кубарем из увитой лестью коляски и сломала себе ребро — или счастливо отделалась парой синяков? Средства массовой информации ничего об этом не сообщают.
Джеральдина это была или нет? Вновь и вновь пробую зацепиться за какую-нибудь приметную деталь а прийти к чему-то, но... На шоссе ведь я была стопроцентно уверена, что это Джеральдина. Когда я услыхала рокот машины, у меня от радости даже сердце запрыгало. (Чертовы манатки!) Это контральто... каденции мотора... это все это было так знакомо... Такой голос на нашей планете только у Джеральдины! Я остановилась на обочине, заранее улыбаясь, и машина приближалась с той тяжеловесной грацией, какая свойственна только Джеральдине. Но ее желтые глаза меня не видели. Я сделала шаг вперед и подняла руку. Однако и тогда Джеральдина меня не заметила и пронеслась так близко, что дохнула мне в лицо теплой волной бензина — и чуть не отдавила ноги! Вблизи мне было видно, что заднее сиденье пустует, а впереди сидят двое. В темноте не удалось разглядеть лиц. Машина быстро удалялась. В воздухе долго еще стояла острая бензиновая гарь. Мне было не то чего-то жаль, не то чего-то стыдно. Себе я казалась смешной — и не без оснований: увешанная сумками, на голове шляпа, а на ногах тенниски, на которые в станционном сквере — легче идти! — я сменила высокие каблуки. В конце концов никто не обязан меня подвозить. И все же... Ну что я ломаю себе голову! Пойду лучше спать. Вполне возможно, что это была вовсе не Джеральдина.
И все же то была Джеральдина! Стоило мне взглянуть на Ирену, чтобы все моментально стало ясно. Увидев меня в автобусе, она подалась назад так резко и смущенно, точно собиралась вскочить и пуститься наутек. Я подошла. Она хотела уступить мне место — да сколько мне там ехать от моста! Тогда она протянула руку, однако по дороге опустила. Хотела поздороваться? Взять на колени мою сумку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47