Малика засмеялась.
— Тогда я буду первым человеком Алтая, попавшим по знакомству в институт. Спасибо, благодарю за доброе намерение.
— Я не имел в виду протекцию. Я сказал — «помочь», это означает .другое.
— Надеюсь на свои способности.
— Интересные вы здесь люди — никому не верите, ни от кого не ждете помощи.
Девушка молчала, смотрела задумчиво на пламя керосинового фонаря, думала о своем.
— Последнее время мне очень не хватает вас,— сказал тихо Эркин,— все время хочется видеть вас, разговаривать, а вот о чем — не знаю. Да и трудно с вами, Малика.
— Ас кем легко? — спросила она, не отводя глаз от фонаря
— Ну, я не знаю,— смешался Эркин,— девушки в ваших краях какие-то особенные.
— Да... наверное... Один раз, очень давно, девушки пошли за смородиной, заблудились, и их задрал медведь. С тех пор то место называется «Шесть девушек»... Иногда эти девушки снятся мне. Если бы они остались живы, то в совхозе прибавилось бы шесть сакманщиц...
«В своем ли она уме? — в смятении думал Эркин.— Что это за страшный рассказ и что за странный вывод: прибавилось бы шесть сакманщиц »
— Раз человек в конце концов однажды оставит этот мир, то какая разница, прожить жизнь простой сакманщицей или кем-то другим? Главное — сохранить свою душу... И, может, лучше пусть съест медведь, чем плохой человек погубит твою душу. Знаете, порой мне хочется умереть, но когда я думаю об этих крошечных ягнятах, которые кажутся мне сиротами в детском доме... или о вас...
Эркин схватил ее руки.
— Малика, я только сейчас понял, о чем вы говорите... Малика не противилась, и он обнял ее, зашептал:
— Малика, не надо думать о плохом. Вы так хороши, я не видел таких красавиц.— Он прижимал ее все крепче и крепче.
— Вот и вы хотите меня съесть, как медведь. .— Малика решительно и ловко вывернулась из его, ставшего очень пылким объятия.— И ничего вы не поняли. Езжайте домой.
И снова встречи их стали случайны и кратки. А когда пришло лето, Эркин узнал, что девушка собирается в Алма-Ату. Целый день в райцентре он торчал на автобусной станции, поджидая ее. Расчет был прост: безногий отец вряд ли сможет проводить до города, а Аману некогда. Оказался прав. Она приехала с последним автобусом, спрыгнула со ступеньки, огляделась испуганно. Даже в райцентре она выглядела провинциалкой, и у Эркина защемило сердце: «Как же ты будешь одна в большом городе?»
Когда Малика увидела его, лицо ее вспыхнуло от
202
радости, и Эркин забыл жаркий бесконечный день, ожидание на пыльной автобусной станции. Но оказалось, что вон тот рычащий неподалеку автобус и есть последний до Алма-Аты.
Эркин взял руку девушки и на тоненький палец надел золотое кольцо.
Малика поспешно сняла кольцо, протянула:
— Я понимаю, что означает такой подарок. Но я и так верю, что вы будете меня ждать, и обещаю вам то же.
Она вдруг обняла его и поцеловала на виду у знакомых аульчан, глядящих в окно автобуса. Эркин смутился, но на жителей Енбека смелый поступок сестры управляющего не произвел впечатления. Гораздо больше они были озабочены тем, чтобы Малика успела занять место, и знаками призывали ее поторопиться.
...Осенью Малика, поступив на заочное отделение, вернулась в аул. Разлука сблизила их, и они решили, что должны жить вместе. Но почему-то намертво стал между ними Аман. Он не снисходил до разговора с зоотехником, показывая тем самым, что не принимает его всерьез. Малика сначала приходила заплаканная, говорила, что брат и отец хотят, чтобы хоть один человек из их рода выучился, окончил институт, потом стала избегать встреч. Тогда Эркин сам заговорил с управляющим о свадьбе, и тот сказал ему, что девушки в этих краях свободны, а мужчины не бегают жаловаться на них братьям.
* * *
— Нет, черт возьми, если я вернусь в аул живым, в тот же день устрою свадьбу! — громко сказал Эркин, встал, потянулся, разминаясь.
В снежном логове был сумрак, но теперь он увидел залитый молочным дымом мир алтайской ночи, услышал немыслимую ее тишину. Звяканье удил, хруст мерзлой травы на зубах коней растворились в этой тишине, темные силуэты были неотчетливы. Эркину показалось, что он спит.
«Может, правильнее было бы сейчас угреться в маленькой пещере и заснуть. Во сне наверняка придет Малика. Да, но придет уже на том свете, потому что стоит только смежить веки — и впереди вечный покой. Что же делать в этой нескончаемой бредовой ночи? Кричать? Нет, нет тогда раздастся эхо, в горах двинутся снега и задавят Амана-ага. Я один на один со всем миром. Просто как на трибуне... меня показывают по телевизору. Апырау... а если бы случилась такая возможность, что бы я сказал людям?.. Мне кажется, я не очень-то готов к такому выступлению... Надо попробовать».
Эркин одернул полушубок, откашлялся.
— Налейте, пожалуйста, воды и поставьте вот здесь,— приказал он лошадям.— Спасибо. Товарищи! Благодарю вас, что предоставили мне возможность выступить на этом ответственном симпозиуме. Люди прогрессивного мира с чистой совестью, я обращаю свои слова к вам. Может быть, мое выступление покажется вам длинным. Надеюсь, что за это время вы не похудеете. Для меня, который не видел никакой другой страны, кроме Казахстана, тоже нелегко выступать перед всем миром. Я тоже смертный с круглой головой и двумя ногами. В этом мире нет ни большой, ни малой страны, нет ни большого, ни малого человека. Страна есть страна, человек — везде человек, и он, и человечество существуют не для того, чтобы убивать друг друга. Мы рождены равными и равными имеем право умереть.
Вы же, кто не понимает этого, перестаньте беситься, ведь под землей и так уже больше тех, кто убивал друг друга, чем тех, кто умер своей смертью. Я боюсь не волков, бродящих вокруг меня, не медведя, не лавины, я боюсь вас, безумцы. Мой народ, может, на краткий миг, по сравнению с историей человечества, познал и познает радость истинной жизни. Так не мешайте ему, уставшие от своих грехов правители. Малым народам нужен мир, мы встали на ноги, мы рождены, чтобы насладиться жизнью. Это не мольба о снисхождении, это наше право, наше требование. Мы не манкурты и никогда не станем ими. Наши люди умеют совершать подвиги. Такие, как Аман, например. Он отправился, может быть, в путь вечности. Никто не узнает, если он вернется, кого он победил. Столько говорят о подвигах, а я не знаю человека, будь он табунщик, чабан, сакманщица, да кто угодно, который не хотел бы самого главного — умереть своей смертью. Если человеку дарована его жизнь, то почему он не имеет права на свою смерть?
Я повторяю, я не боюсь ни волков, ни мороза, ни лавины, я боюсь людей с той стороны.
Они не понимают, занятые организацией конца мира, что мы только начинаем открывать его пространства, его книги, его людей, его мысли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28