— Я заведующая библиотекой.
— Е-е... я так и подумал сначала, но ведь я не видел вашего лица. Как вас зовут, сестренка?
Девушка глядела непривычно прямо и смело.
— Вы, я вижу, не из наших мест.
«Апырау, до чего красива!» — подумал Эркин, но сказал небрежно другое:
— Вы здорово умеете угадывать.
— Это очень просто. Жигиты нашей стороны никогда не скажут девушке «сестренка». Так у нас принято называть только родную сестру. Если хотите узнать мое имя, поищите в своей записной книжке.
— Зачем? Я и так догадался. Вы Тенгринова. А вот имя действительно может подсказать книжка... Ага,., вот — Тенгринова Малика, дочь Аспана.
Девушка вдруг подхватила ягненка и, гоня перед собой овцу, пошла к кошаре.
— Сестренка, ау, сестренка!.. Малика, что это вы? — позвал он.
Девушка даже не обернулась.
«Эх, трудно мне подладиться под них!» — с досадой цыкнул Эркин и сел на коня.
Теперь, как бы случайно, его конь каждый день сворачивал к отаре Кумара. Это заметили другие сакманщицы, стали хихикать, перешептываться. Малика держалась независимо, не давала никакого повода к разговору наедине, и эта непонятная гордость ставила его в тупик.
«Может, я слишком скромен,— гадал Эркин,— и потому смешон?» Но нет, глаза Малики смотрели холодно и как-то изучающе.
Свою досаду Эркин вымещал на длинногривом коне, нахлестывал его нещадно, когда уезжал от кошары. Как-то приехал в сумерки. Дневная суматоха улеглась, и сакманщицы, по-видимому, ушли отдохнуть в домик. Когда он открыл дверь, увидел нехитрое вечернее застолье при свете керосиновой лампы.
Девушки и молодухи поздоровались с ним преувеличенно радостно, со смешками.
— Проходите на почетное место. Вы, оказывается, нас расхваливаете везде, за это мы рады накормить вас ужином,— пригласила молодуха, видимо, звеньевая. На руках ее дремал младенец. Эркин, будто не заметив шутки, сказал серьезно:
— Спасибо.
Молодуха прикрыла грудь,— видимо, только что кормила ребенка,— пододвинула Эркину миску. Девушки хихикали, щипали друг друга. Малики среди них не было.
«Зря я уселся с ними, не оберешься шуток и насмешек».
— Слишком тощую овцу вы прирезали для себя,— сказал Эркин, попробовав сурпы — бульона из баранины.
— Если бы дали жирную, мы бы не обиделись,— откликнулась бойко сакманщица.
— Разве я вам отказывал когда-нибудь? — обиделся Эркин.
— Конечно, нет,— успокоила молодуха с ребенком,— но сейчас годную для хорошей сурпы овцу не найдешь нигде в районе, все матки отощали. А мы едим вообще нетель, жира в ней столько же, сколько в рыбьем глазу. Ах, как нам жалко себя...
— Кто сегодня дежурит? — перебил ее Эркин.
— Малика,— загалдели девушки,— три раза звали к столу, чтоб поела, не идет. Слишком любит книжки, все читает, читает.
Эркин ел медленно, с расстановкой. Не вскакивать же сразу и бросаться сломя голову на поиски Малики, вот и жевал в духоте, слушая женскую болтовню.
Старая повариха ворчала на молодых, что вот и овцой недовольны, жира им мало, а как она голодала в войну, собирая в поле колоски после жатвы. Да и колоски положено было отдавать, разве что оставишь потихоньку детям на лепешку. Девушки слушали ее невнимательно. Словно насытившиеся гуси, они умолкали, погружаясь в дрему. Свет лампы падал на их лица, иногда кто-то открывал тяжелые веки и, глянув бессмысленно, снова засыпал.
Эркину вдруг стало нестерпимо жаль этих юных, красивых, но так измученных работой девушек. Да и одеты бог знает во что: на ногах кирзовые сапоги, поверх платьев грязные фуфайки; косынки сбились, и видны давно не чесанные волосы.
Заметив его взгляд, молодайка с ребенком сказала резко:
— Мы сейчас спать ложиться будем, для тебя места нет, так что езжай. В добрый путь! Передай в конторе, что молодняк весь цел, поголовье тоже. И чтоб кино хотя бы привезли.
— Хорошо, тетушка, передам.
— Я тебе не тетушка.
— Извините. Спасибо. Эркин поднялся из-за стола.
«Где же они здесь разместятся все? — подумал с состраданием.— Нет, надо поговорить с управляющим, условия для отдыха сакманщиц никуда не годятся».
После спертого воздуха маленькой комнатки аромат весенней ночи опьянил. Эркин остановился на пороге, поднял голову к звездному небу.
«Апырмай, когда наступит день, когда не будет разницы между жизнью людей? В городе такие девушки одеты нарядно, сидят в кафе, курят, едят мороженое!»
Конь заржал, призывая хозяина. Эркин обнял его голову, постоял рядом.
На вершинах гор голубым фосфорическим светом сиял снег; темные ели, не меняющие никогда своего строгого облика, застыли неподвижно.
Эркин подумал, что одиночеством своим ч красотой они напоминают Малику. Живут, борясь стойко с суровой жизнью, выдерживают все, и кажется, что силы целиком должны уйти на то, чтобы выстоять, сохранить свою гордую прямоту. Но остановись в жаркий день в их тени, и ты ощутишь благоухание нектара, тебя укроет синяя прохлада, ты окунешься в благодатное счастье тишины и красоты.
С гор подул холодный ветер. Какая здесь странная изменчивая погода, и звезды в черном небе — странные: кружатся, кружатся, будто танцуют на месте. Эркин замерз и направился к кошаре. Лениво встал с места волкодав, понюхал его и, будто сделав важное дело, вернулся на место, лег. Тоже странные существа собаки чабанов: встречают пришельца злобным лаем, готовы разорвать и вдруг успокаиваются, полны равнодушия.
Когда Эркин открыл двери кошары, на него из полумрака уставилось множество светящихся зелеными огоньками овечьих глаз. Малика сидела на низкой скамеечке и возилась с новорожденным ягненком. Сжимала ему мордочку, дула в уши. Она была так поглощена своим занятием, что не обернулась на звук шагов.
— Добрый вечер,— сказал Эркин и откашлялся.— Я, кажется, оказался добрым гостем, матка родила двойню.
— Смотрите, еще сглазите. И что это вы делаете здесь ночькР
— Ворую овец.
— Но они и так ваши, гоните хоть всю отару, никто не встанет на вашем пути.
— Кроме закона,— засмеялся Эркин и снова закашлялся.
В овчарне остро пахло навозом и овечьей шерстью. Маленький теплый мирок тихих животных вздыхал, тихонько блеял, хрустел травой, и трудно было представить, что где-то существует иная жизнь, полная бликов огней, шума автомобилей, рева реактивных самолетов, что где-то воюют солдаты, совещаются и заседают важные люди, подписывают договоры и декларации.
— Расскажите, что происходит в ауле,— попросила Малика, вздохнув.
— Устали?
— Очень. Словно ожидая моего дежурства, они начали приносить ягненка за ягненком.
— Да, это очень тяжелая работа — сакман. А почему вы не пошли учиться в институт?
— В прошлом году была не готова, а этим летом попытаюсь.
— Я мог бы вам помочь. Мой дядя преподает в педагогическом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
— Е-е... я так и подумал сначала, но ведь я не видел вашего лица. Как вас зовут, сестренка?
Девушка глядела непривычно прямо и смело.
— Вы, я вижу, не из наших мест.
«Апырау, до чего красива!» — подумал Эркин, но сказал небрежно другое:
— Вы здорово умеете угадывать.
— Это очень просто. Жигиты нашей стороны никогда не скажут девушке «сестренка». Так у нас принято называть только родную сестру. Если хотите узнать мое имя, поищите в своей записной книжке.
— Зачем? Я и так догадался. Вы Тенгринова. А вот имя действительно может подсказать книжка... Ага,., вот — Тенгринова Малика, дочь Аспана.
Девушка вдруг подхватила ягненка и, гоня перед собой овцу, пошла к кошаре.
— Сестренка, ау, сестренка!.. Малика, что это вы? — позвал он.
Девушка даже не обернулась.
«Эх, трудно мне подладиться под них!» — с досадой цыкнул Эркин и сел на коня.
Теперь, как бы случайно, его конь каждый день сворачивал к отаре Кумара. Это заметили другие сакманщицы, стали хихикать, перешептываться. Малика держалась независимо, не давала никакого повода к разговору наедине, и эта непонятная гордость ставила его в тупик.
«Может, я слишком скромен,— гадал Эркин,— и потому смешон?» Но нет, глаза Малики смотрели холодно и как-то изучающе.
Свою досаду Эркин вымещал на длинногривом коне, нахлестывал его нещадно, когда уезжал от кошары. Как-то приехал в сумерки. Дневная суматоха улеглась, и сакманщицы, по-видимому, ушли отдохнуть в домик. Когда он открыл дверь, увидел нехитрое вечернее застолье при свете керосиновой лампы.
Девушки и молодухи поздоровались с ним преувеличенно радостно, со смешками.
— Проходите на почетное место. Вы, оказывается, нас расхваливаете везде, за это мы рады накормить вас ужином,— пригласила молодуха, видимо, звеньевая. На руках ее дремал младенец. Эркин, будто не заметив шутки, сказал серьезно:
— Спасибо.
Молодуха прикрыла грудь,— видимо, только что кормила ребенка,— пододвинула Эркину миску. Девушки хихикали, щипали друг друга. Малики среди них не было.
«Зря я уселся с ними, не оберешься шуток и насмешек».
— Слишком тощую овцу вы прирезали для себя,— сказал Эркин, попробовав сурпы — бульона из баранины.
— Если бы дали жирную, мы бы не обиделись,— откликнулась бойко сакманщица.
— Разве я вам отказывал когда-нибудь? — обиделся Эркин.
— Конечно, нет,— успокоила молодуха с ребенком,— но сейчас годную для хорошей сурпы овцу не найдешь нигде в районе, все матки отощали. А мы едим вообще нетель, жира в ней столько же, сколько в рыбьем глазу. Ах, как нам жалко себя...
— Кто сегодня дежурит? — перебил ее Эркин.
— Малика,— загалдели девушки,— три раза звали к столу, чтоб поела, не идет. Слишком любит книжки, все читает, читает.
Эркин ел медленно, с расстановкой. Не вскакивать же сразу и бросаться сломя голову на поиски Малики, вот и жевал в духоте, слушая женскую болтовню.
Старая повариха ворчала на молодых, что вот и овцой недовольны, жира им мало, а как она голодала в войну, собирая в поле колоски после жатвы. Да и колоски положено было отдавать, разве что оставишь потихоньку детям на лепешку. Девушки слушали ее невнимательно. Словно насытившиеся гуси, они умолкали, погружаясь в дрему. Свет лампы падал на их лица, иногда кто-то открывал тяжелые веки и, глянув бессмысленно, снова засыпал.
Эркину вдруг стало нестерпимо жаль этих юных, красивых, но так измученных работой девушек. Да и одеты бог знает во что: на ногах кирзовые сапоги, поверх платьев грязные фуфайки; косынки сбились, и видны давно не чесанные волосы.
Заметив его взгляд, молодайка с ребенком сказала резко:
— Мы сейчас спать ложиться будем, для тебя места нет, так что езжай. В добрый путь! Передай в конторе, что молодняк весь цел, поголовье тоже. И чтоб кино хотя бы привезли.
— Хорошо, тетушка, передам.
— Я тебе не тетушка.
— Извините. Спасибо. Эркин поднялся из-за стола.
«Где же они здесь разместятся все? — подумал с состраданием.— Нет, надо поговорить с управляющим, условия для отдыха сакманщиц никуда не годятся».
После спертого воздуха маленькой комнатки аромат весенней ночи опьянил. Эркин остановился на пороге, поднял голову к звездному небу.
«Апырмай, когда наступит день, когда не будет разницы между жизнью людей? В городе такие девушки одеты нарядно, сидят в кафе, курят, едят мороженое!»
Конь заржал, призывая хозяина. Эркин обнял его голову, постоял рядом.
На вершинах гор голубым фосфорическим светом сиял снег; темные ели, не меняющие никогда своего строгого облика, застыли неподвижно.
Эркин подумал, что одиночеством своим ч красотой они напоминают Малику. Живут, борясь стойко с суровой жизнью, выдерживают все, и кажется, что силы целиком должны уйти на то, чтобы выстоять, сохранить свою гордую прямоту. Но остановись в жаркий день в их тени, и ты ощутишь благоухание нектара, тебя укроет синяя прохлада, ты окунешься в благодатное счастье тишины и красоты.
С гор подул холодный ветер. Какая здесь странная изменчивая погода, и звезды в черном небе — странные: кружатся, кружатся, будто танцуют на месте. Эркин замерз и направился к кошаре. Лениво встал с места волкодав, понюхал его и, будто сделав важное дело, вернулся на место, лег. Тоже странные существа собаки чабанов: встречают пришельца злобным лаем, готовы разорвать и вдруг успокаиваются, полны равнодушия.
Когда Эркин открыл двери кошары, на него из полумрака уставилось множество светящихся зелеными огоньками овечьих глаз. Малика сидела на низкой скамеечке и возилась с новорожденным ягненком. Сжимала ему мордочку, дула в уши. Она была так поглощена своим занятием, что не обернулась на звук шагов.
— Добрый вечер,— сказал Эркин и откашлялся.— Я, кажется, оказался добрым гостем, матка родила двойню.
— Смотрите, еще сглазите. И что это вы делаете здесь ночькР
— Ворую овец.
— Но они и так ваши, гоните хоть всю отару, никто не встанет на вашем пути.
— Кроме закона,— засмеялся Эркин и снова закашлялся.
В овчарне остро пахло навозом и овечьей шерстью. Маленький теплый мирок тихих животных вздыхал, тихонько блеял, хрустел травой, и трудно было представить, что где-то существует иная жизнь, полная бликов огней, шума автомобилей, рева реактивных самолетов, что где-то воюют солдаты, совещаются и заседают важные люди, подписывают договоры и декларации.
— Расскажите, что происходит в ауле,— попросила Малика, вздохнув.
— Устали?
— Очень. Словно ожидая моего дежурства, они начали приносить ягненка за ягненком.
— Да, это очень тяжелая работа — сакман. А почему вы не пошли учиться в институт?
— В прошлом году была не готова, а этим летом попытаюсь.
— Я мог бы вам помочь. Мой дядя преподает в педагогическом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28