За храбрость, проявленную в боях под Плевной, был представлен к высшей награде — кресту св. Георгия 4-й степени, и Скобелев, очень ценивший блестящего, отважного в бою и весьма исполнительного офицера, взял его к себе — адъютантом.
По окончании Балканской кампании Узатис продолжал служить в частях русской армии, расквартированной в Болгарии. Когда же Ольга Николаевна прибыла на Балканы, он — по приказанию Скобелева — был приставлен к ней для ее охраны. Он был выходцем из бога-
той нижегородской семьи, широко образованным офицером, свободно владевшим многими европейскими языками. И Ольга Николаевна, бесконечно доверявшая ему во многом, очень ценила столь блестящего своего
спутника.
Но вот однажды, когда собралась она в очередную поездку по стране — в город Чирпан, Узатис, сославшись на некое весьма срочное и важное воинское поручение, уклонился от сопровождения ее в этой поездке. И она тронулась в дорогу, взяв с собой в экипаж только горничную да унтер-офицера Иванова. При ней были деньги, и немалые — около пятидесяти тысяч рублей ассигнациями, прихваченные для какой-то одной ей ведомой цели.
Совершенно непонятно, почему было решено тронуться в путь глубокой ночью. Тем не менее это было
так.
И вот неподалеку от города Филиппополя, из которого путники выехали, направляясь в Чирпан, экипаж Скобелевой был внезапно встречен среди дороги Узатисом и двумя сопровождавшими его вершными стражниками-черногорцами.
— Что случилось, поручик?!— спросила с тревожным недоумением Ольга Николаевна, приказав кучеру остановить экипаж.
Вместо ответа Узатис молниеносным ударом сабли раскроил череп Скобелевой. А черногорские стражники тотчас же покончили с кучером и горничной. И только одному раненому унтер-офицеру, оставшемуся в живых, удалось скрыться, воспользовавшись близким кустарником и темнотой, и, добравшись до города, забить тревогу!
С рассветом погоня трех казачьих разъездов настигла Узатиса, укрывшегося за мельницей на реке Дермендере. Попав в окружение своих преследователей, поручик пустил себе пулю в висок, навеки запрятав в своей могиле тайну этого кровавого преступления.
Второй такой неразгаданной и поныне тайной овеяна и утрата Скобелевым всего своего состояния, стоимостью в один миллион рублей. Где-то там за месяц до крайне загадочной своей кончины, Скобелев, приехав в Москву, навестил своего друга — князя Оболенского. Впоследствии князь вспоминал в своей книжке —«Наброски из прошлого», что генерал был не в духе, не давал
прямых ответов на вопросы. Было очевидно, что он был чем-то крайне встревожен.
Князь пригласил генерала на ужин в «Славянском базаре». Но и тут, в любимом московском ресторане Скобелева, его не покинуло мрачное, временами — почти полувменяемое состояние духа.
— Да что, наконец, с вами?!— спросил князь.— Вам, вижу, нездоровится?
— Да как вам сказать, Сергей Сергеич!— задумчиво проговорил Скобелев, расхаживая по кабинету «Славянского базара» размеренным, строевым шагом.— Видите ли, деньги мои пропали...
— Какие деньги?!— удивился князь.— Вы потеряли бумажник?
— Ах, какой там бумажник! Я потерял миллион... Да. Да. Весь мой миллион пропал бесследно!
— Как?! Каким образом?! Где?!
— Да я и сам не дам тому никакого толку... Вообразите, что мой крестный отец Иван Ильич реализовал по моему приказанию все ценные мои бумаги, продал все золотые вещи, весь мой хлеб в Спасском, и — на этих днях — сошел с ума. Я понятия не имею, где теперь мои деньги... Сам же он невменяем. Я пытался несколько раз упорно допрашивать его. А он в ответ чуть ли не лает на меня из-под дивана. Словом, впал вдруг в полнейшее безумие... И я не знаю, как теперь быть и что делать!
Так и осталась навсегда никому не ведомой истинная причина исчезновения скобелевского миллиона,— возможно, что и по личной воле генерала отказанного на какое-то втайне задуманное им дело, связанное с его законспирированной борьбой против политики ненавистного ему Александра III...
И последнее звено в роковой цепи всех этих таинственных событий замкнулось — 25 июня 1882 года — внезапной кончиной Скобелева, тоже овеянной непроницаемой тайной.
В этот день белый генерал присутствовал на обеде у своего армейского друга — барона Розена. За столом, кроме Скобелева и Розена,— еще трое близких генералу людей. Личный доктор его — военный врач Вернадский, полковник Баранок — скобелевский адъютант. И казачий есаул Саранский — бывший ординарец Скобелева в годы Балканской кампании.
За обедом Скобелев почти не пил. Был малоразговорчив, тревожен и мрачен. А в конце этого маловеселого обеда вдруг — ни с того ни с сего — сказал, обратясь к полковнику Бараноку:
— А ты помнишь, Алексей Никитич, как сказал на похоронах в Геок-Тепе подвыпивший батюшка: слава человеческая, яко дым переходящий! Хорошо, хорошо сказал тогда старик!..
После обеда у Розена Скобелев уехал в гостиницу «Англия» и, заняв там номер, провел вечер в обществе некоей немки Ванды — дамы сомнительной репутации...
Близко к полуночи Скобелев вдруг почувствовал себя плохо. Гостиница всполошилась. И врач прибыл уже к бездыханному телу генерала.
Весть о внезапной кончине тридцатидевятилетнего Скобелева потрясла русскую армию, весь русский народ и зарубежных славян,— ведь на Балканах его имя было не менее популярно, чем в России...
В официальном сообщении о смерти Скобелева утверждалось, что скончался он от паралича сердца и легких, воспалением которых якобы страдал еще так недавно...
Но этому официальному сообщению никто не верил — ни в России, ни за ее пределами. И тут и там все в голос говорили о том, что генерал умер не естественной смертью, а связанной с какими-то таинственными обстоятельствами, имевшими прямое отношение к царскому двору, к политике.
— Это дело рук самого Александра Третьего!— всегда категорично говорил дядя Егор, когда речь заходила о таинственной смерти Скобелева.— Зельем опоили его царедворцы. По прямому наущению царя. По Петербургу в ту пору — читывал я — ходили слухи, что покойный император Александр Второй встает по ночам из гроба и бродит по Казанскому собору. Бродит и предвещает гибель своему сыну, а престол пророчит Скобелеву! Новый царь верил этим слухам и страшился генерала пуще воды и огня.
— А может, и правда — разрыв сердца? — полуутвердительно говорил, усумнясь, кто-либо из собеседников дяди.
— Никакого разрыву! — сердито прикрикивал тот на маловерца.— Убили его. Убрали с царской дороги... Я-то
знавал, какой это был богатырь! С коня по трое суток не слазил. А марши, бывало,— по сто тридцать верст иной раз за сутки! Иные из нашего брата, случалось, в седлах засыпали. А он — упаси боже!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
По окончании Балканской кампании Узатис продолжал служить в частях русской армии, расквартированной в Болгарии. Когда же Ольга Николаевна прибыла на Балканы, он — по приказанию Скобелева — был приставлен к ней для ее охраны. Он был выходцем из бога-
той нижегородской семьи, широко образованным офицером, свободно владевшим многими европейскими языками. И Ольга Николаевна, бесконечно доверявшая ему во многом, очень ценила столь блестящего своего
спутника.
Но вот однажды, когда собралась она в очередную поездку по стране — в город Чирпан, Узатис, сославшись на некое весьма срочное и важное воинское поручение, уклонился от сопровождения ее в этой поездке. И она тронулась в дорогу, взяв с собой в экипаж только горничную да унтер-офицера Иванова. При ней были деньги, и немалые — около пятидесяти тысяч рублей ассигнациями, прихваченные для какой-то одной ей ведомой цели.
Совершенно непонятно, почему было решено тронуться в путь глубокой ночью. Тем не менее это было
так.
И вот неподалеку от города Филиппополя, из которого путники выехали, направляясь в Чирпан, экипаж Скобелевой был внезапно встречен среди дороги Узатисом и двумя сопровождавшими его вершными стражниками-черногорцами.
— Что случилось, поручик?!— спросила с тревожным недоумением Ольга Николаевна, приказав кучеру остановить экипаж.
Вместо ответа Узатис молниеносным ударом сабли раскроил череп Скобелевой. А черногорские стражники тотчас же покончили с кучером и горничной. И только одному раненому унтер-офицеру, оставшемуся в живых, удалось скрыться, воспользовавшись близким кустарником и темнотой, и, добравшись до города, забить тревогу!
С рассветом погоня трех казачьих разъездов настигла Узатиса, укрывшегося за мельницей на реке Дермендере. Попав в окружение своих преследователей, поручик пустил себе пулю в висок, навеки запрятав в своей могиле тайну этого кровавого преступления.
Второй такой неразгаданной и поныне тайной овеяна и утрата Скобелевым всего своего состояния, стоимостью в один миллион рублей. Где-то там за месяц до крайне загадочной своей кончины, Скобелев, приехав в Москву, навестил своего друга — князя Оболенского. Впоследствии князь вспоминал в своей книжке —«Наброски из прошлого», что генерал был не в духе, не давал
прямых ответов на вопросы. Было очевидно, что он был чем-то крайне встревожен.
Князь пригласил генерала на ужин в «Славянском базаре». Но и тут, в любимом московском ресторане Скобелева, его не покинуло мрачное, временами — почти полувменяемое состояние духа.
— Да что, наконец, с вами?!— спросил князь.— Вам, вижу, нездоровится?
— Да как вам сказать, Сергей Сергеич!— задумчиво проговорил Скобелев, расхаживая по кабинету «Славянского базара» размеренным, строевым шагом.— Видите ли, деньги мои пропали...
— Какие деньги?!— удивился князь.— Вы потеряли бумажник?
— Ах, какой там бумажник! Я потерял миллион... Да. Да. Весь мой миллион пропал бесследно!
— Как?! Каким образом?! Где?!
— Да я и сам не дам тому никакого толку... Вообразите, что мой крестный отец Иван Ильич реализовал по моему приказанию все ценные мои бумаги, продал все золотые вещи, весь мой хлеб в Спасском, и — на этих днях — сошел с ума. Я понятия не имею, где теперь мои деньги... Сам же он невменяем. Я пытался несколько раз упорно допрашивать его. А он в ответ чуть ли не лает на меня из-под дивана. Словом, впал вдруг в полнейшее безумие... И я не знаю, как теперь быть и что делать!
Так и осталась навсегда никому не ведомой истинная причина исчезновения скобелевского миллиона,— возможно, что и по личной воле генерала отказанного на какое-то втайне задуманное им дело, связанное с его законспирированной борьбой против политики ненавистного ему Александра III...
И последнее звено в роковой цепи всех этих таинственных событий замкнулось — 25 июня 1882 года — внезапной кончиной Скобелева, тоже овеянной непроницаемой тайной.
В этот день белый генерал присутствовал на обеде у своего армейского друга — барона Розена. За столом, кроме Скобелева и Розена,— еще трое близких генералу людей. Личный доктор его — военный врач Вернадский, полковник Баранок — скобелевский адъютант. И казачий есаул Саранский — бывший ординарец Скобелева в годы Балканской кампании.
За обедом Скобелев почти не пил. Был малоразговорчив, тревожен и мрачен. А в конце этого маловеселого обеда вдруг — ни с того ни с сего — сказал, обратясь к полковнику Бараноку:
— А ты помнишь, Алексей Никитич, как сказал на похоронах в Геок-Тепе подвыпивший батюшка: слава человеческая, яко дым переходящий! Хорошо, хорошо сказал тогда старик!..
После обеда у Розена Скобелев уехал в гостиницу «Англия» и, заняв там номер, провел вечер в обществе некоей немки Ванды — дамы сомнительной репутации...
Близко к полуночи Скобелев вдруг почувствовал себя плохо. Гостиница всполошилась. И врач прибыл уже к бездыханному телу генерала.
Весть о внезапной кончине тридцатидевятилетнего Скобелева потрясла русскую армию, весь русский народ и зарубежных славян,— ведь на Балканах его имя было не менее популярно, чем в России...
В официальном сообщении о смерти Скобелева утверждалось, что скончался он от паралича сердца и легких, воспалением которых якобы страдал еще так недавно...
Но этому официальному сообщению никто не верил — ни в России, ни за ее пределами. И тут и там все в голос говорили о том, что генерал умер не естественной смертью, а связанной с какими-то таинственными обстоятельствами, имевшими прямое отношение к царскому двору, к политике.
— Это дело рук самого Александра Третьего!— всегда категорично говорил дядя Егор, когда речь заходила о таинственной смерти Скобелева.— Зельем опоили его царедворцы. По прямому наущению царя. По Петербургу в ту пору — читывал я — ходили слухи, что покойный император Александр Второй встает по ночам из гроба и бродит по Казанскому собору. Бродит и предвещает гибель своему сыну, а престол пророчит Скобелеву! Новый царь верил этим слухам и страшился генерала пуще воды и огня.
— А может, и правда — разрыв сердца? — полуутвердительно говорил, усумнясь, кто-либо из собеседников дяди.
— Никакого разрыву! — сердито прикрикивал тот на маловерца.— Убили его. Убрали с царской дороги... Я-то
знавал, какой это был богатырь! С коня по трое суток не слазил. А марши, бывало,— по сто тридцать верст иной раз за сутки! Иные из нашего брата, случалось, в седлах засыпали. А он — упаси боже!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48