Хватит? Лукаш сочувственно кивнул.
— А вот завтра днем будет, кажется, несколько часов свободных.
— Подумать только!—- вздохнула мать.— А у меня как раз завтра в пять собрание.
— И должна быть?
— Обязательно. Важное собрание родительского комитета.
Отец развел руками.
— Жалко. Кажется, мы никогда уже не проведем вечер вместе. Ну, сынок,— повернулся он к Лукашу,— шагай в детский сад: нам пора.
— Пока, пока!— сказал Лукаш.
И, размахивая сумкой с туфлями, понесся по Рынку.
На углу Совьей, под мозаичными часами, Лукаша догнала лучшая его подруга по детскому саду и ровесница Эмилька, дочь токаря с фабрики из Жерани. У нее было круглое румяное личико, голубые глаза и очень светлые волосы, гладко зачесанные, с пробором посредине и двумя малюсенькими косичками, спадающими на плечи.
— Знаешь, Лукаш,— сообщила она сразу, не успев подойти,— мой папа едет в Москву на Октябрьские торжества.
— Мой уже был в Москве,— ответил Лукаш.— Теперь он поедет в Париж на один съезд.
Эмилька задумалась.
— А далеко это — Париж?
— Страшно далеко.
— Дальше, чем Москва?
— На поезде дальше.
— А на самолете?
— А на самолете ближе. Папа полетит на самолете.
— Мой тоже. Но Париж ведь меньше Москвы, правда? Москва — самая большая и самая красивая.
Лукаш взмахнул сумкой.
— Нет, самый большой и самый красивый город называется Колорадо.
— Это где?
— О, это на краю света. Ужасно далеко. На таком, понимаешь, огромном острове. И там горы — до самых туч. И озера. И леса — страшно высокие. А дома — все из мрамора, белые-белые...
— Такие, как у нас в новом районе?
<:^'7
— Еще огромней!
— Ну да!
— Ей-богу, правда.
— Уж не огромней Дворца культуры?..
— Да, да, гораздо огромней. До самых туч.
— Ты ведь сказал, что там горы — до туч.
— И горы тоже. Но дома еще огромней. Ты хотела бы жить в таком доме? Вокруг тучи, тучи. А ночью звезды — рукой подать. Хотела бы?
Эмилька тряхнула головой.
— Нет.
— Почему? Какая ты глупая!
— Не хотела бы. А вдруг лифт испортится. Как тогда маме ходить за покупками так высоко?
— Там лифты не портятся.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю.
Эмилька, по своему обычаю, выпятила нижнюю губу.
— Ты не веришь?— встревожился Лукаш.
— Потому что ты все выдумываешь.
— Я не выдумываю.
— Нету таких домов и такого города. Самый большой город — Москва.
Лукаш с удвоенной энергией взмахнул сумкой.
— Ладно. Раз не веришь, не скажу тебе одной тайны.
— И не говори. Москва — самая большая.
— Не хочешь, чтоб я сказал?
Поглощенные беседой, они даже не заметили, что давно уже прошли свой детский сад и повернули на Беднарскую. Но тут им пришлось остановиться на краю тротуара, так как по Доброй в этот момент проходили с характерным шумом два «Урзуса»— один с одним, другой с тремя прицепами.
— Какие замечательные!— воскликнула Эмилька. Лукаш не разделил ее восторга.
— Воняют страшно... Значит, не хочешь? Эмилька пожала плечами.
— Говори.
— А никому не разболтаешь?
— Что это за тайна?
— Приходи ко мне после сада, покажу. Только тебе одной. Придешь?
— Не знаю. Мама сказала, что после детского сада пойдет со мной сегодня покупать мне новое платьице.
— Так приходи потом. Понимаешь, Гжеся не будет, он днем пойдет в Дом молодежи, мы будем одни, и я покажу тебе тайну.
— А сказать не можешь?
— Нет, нужно показать. Придешь? Приходи, Эмилька.
— А не выдумываешь?
— Нет.
— А про город и дома ведь выдумал? Москва — больше всех.
Лукаш мгновение колебался.
— Выдумал?
— Про город — да.
— А про дома?
— И про дома — тоже. А тайна — на самом деле.
— А то была сказка?
— Сказка.
— Ну, так я тебе тоже расскажу сказку, только всерьез. Хочешь?
Лукаш просиял.
— Да? Ну, расскажи. Интересная?
— Это было так...
— Постой. Пройдем еще немножко над Вислой, там расскажешь.
— А воспитательница не рассердится, если опоздаем?— встревожилась Эмилька.
Лукаш несколько раз крутанул сумкой в воздухе.
— Чего ей сердиться? Если спросит, мы скажем, что немножко позже вышли из дому.
Нижняя губа Эмильки легонько выпятилась.
— Я не хочу врать.
— Зачем тебе врать? Она не спросит, вот увидишь. Я часто как иду в детский сад, так немножко пройду над Вислой. Пойдем, Эмилька. Ты увидишь, как там хорошо. Не будь глупой...
Эмилька еще поколебалась, но в конце концов уступила. В общем, до Вислы было действительно рукой подать, и вскоре они шли уже по бульвару.
Тут было просторно, широко. Несмотря на осеннюю пору, в Висле вода была очень низкая, и река образовала множество мелких, желтоватых рукавов. Поблизости, возле Костюшковской набережной, стояла черная землечерпалка. Вода вокруг нее была неподвижная, темная, бутылочного цвета,— зато дальше, к пражской стороне, она переходила в светлый жемчужно-голубой оттенок, а еще дальше, где в слегка затуманенном воздухе обрисовывался серый мост Понятовского, казалась совсем белой, чуть подернутой серебристым мерцаньем. Над Прагой лениво плавали коричневые дымы, а дым от электростанций был густой и черный, как сажа.
Осень уже сильно давала себя знать. Пахло холодом октябрьского утра и вянущими листьями, которыми был полон бульвар. Но на прибрежных каштанах сохранилось еще много листвы. Они стояли в мглистом, синеватом сиянии, прямые, неподвижные, немного напоминающие букеты из красных и желтых искусственных цветов и потемневшей зелени.
Лукаш некоторое время смотрел на реку, на дымы, на небо, которое здесь, над Вислой, всегда шире, чем в городе.
— Погляди,— сказал он наконец,— видишь, как это облако похоже на летящего аиста?
Эмилька задрала голову.
— Где?
— Вон, вон!— показал Лукаш.— Ну прямо аист. Видишь?
— Ничуть не похоже.
— Сейчас уже нет, а только что было совсем как аист. Пойдем посидим здесь...
И он потащил Эмильку к каменной лестнице на набережную. Но Эмилька уперлась.
— Мама не велела сидеть на камнях, потому что это вредно. Можно простудиться.
— А вот на этом можно!— указал Лукаш на чугунный барьер вдоль бульвара.
Но Эмилька выбрала скамейку под каштаном. Лукаш сделал гримасу.
— Это неинтересно,— на скамейке. Лучше там. Но, видя, что нижняя губа Эмильки уже недовольно
поехала вперед, он поспешил согласиться. Эмилька, прежде чем сесть, старательно расправила пальтишко.
— Рассказывай,— промолвил Лукаш.
— Сейчас, дай вспомнить.
— Ты забыла?
— Нет, сейчас вспомню.
Минуту она молчала с важным, сосредоточенным видом, между тем как Лукаш, опершись локтями на широко раздвинутые колени, болтал ногами, концом одного ботинка задевая гравий.
— Ну?
Эмилька откинула назад сползшую набок косу.
— Вспомнила. Это было так: давным-давно, когда> нас еще совсем на свете не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
— А вот завтра днем будет, кажется, несколько часов свободных.
— Подумать только!—- вздохнула мать.— А у меня как раз завтра в пять собрание.
— И должна быть?
— Обязательно. Важное собрание родительского комитета.
Отец развел руками.
— Жалко. Кажется, мы никогда уже не проведем вечер вместе. Ну, сынок,— повернулся он к Лукашу,— шагай в детский сад: нам пора.
— Пока, пока!— сказал Лукаш.
И, размахивая сумкой с туфлями, понесся по Рынку.
На углу Совьей, под мозаичными часами, Лукаша догнала лучшая его подруга по детскому саду и ровесница Эмилька, дочь токаря с фабрики из Жерани. У нее было круглое румяное личико, голубые глаза и очень светлые волосы, гладко зачесанные, с пробором посредине и двумя малюсенькими косичками, спадающими на плечи.
— Знаешь, Лукаш,— сообщила она сразу, не успев подойти,— мой папа едет в Москву на Октябрьские торжества.
— Мой уже был в Москве,— ответил Лукаш.— Теперь он поедет в Париж на один съезд.
Эмилька задумалась.
— А далеко это — Париж?
— Страшно далеко.
— Дальше, чем Москва?
— На поезде дальше.
— А на самолете?
— А на самолете ближе. Папа полетит на самолете.
— Мой тоже. Но Париж ведь меньше Москвы, правда? Москва — самая большая и самая красивая.
Лукаш взмахнул сумкой.
— Нет, самый большой и самый красивый город называется Колорадо.
— Это где?
— О, это на краю света. Ужасно далеко. На таком, понимаешь, огромном острове. И там горы — до самых туч. И озера. И леса — страшно высокие. А дома — все из мрамора, белые-белые...
— Такие, как у нас в новом районе?
<:^'7
— Еще огромней!
— Ну да!
— Ей-богу, правда.
— Уж не огромней Дворца культуры?..
— Да, да, гораздо огромней. До самых туч.
— Ты ведь сказал, что там горы — до туч.
— И горы тоже. Но дома еще огромней. Ты хотела бы жить в таком доме? Вокруг тучи, тучи. А ночью звезды — рукой подать. Хотела бы?
Эмилька тряхнула головой.
— Нет.
— Почему? Какая ты глупая!
— Не хотела бы. А вдруг лифт испортится. Как тогда маме ходить за покупками так высоко?
— Там лифты не портятся.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю.
Эмилька, по своему обычаю, выпятила нижнюю губу.
— Ты не веришь?— встревожился Лукаш.
— Потому что ты все выдумываешь.
— Я не выдумываю.
— Нету таких домов и такого города. Самый большой город — Москва.
Лукаш с удвоенной энергией взмахнул сумкой.
— Ладно. Раз не веришь, не скажу тебе одной тайны.
— И не говори. Москва — самая большая.
— Не хочешь, чтоб я сказал?
Поглощенные беседой, они даже не заметили, что давно уже прошли свой детский сад и повернули на Беднарскую. Но тут им пришлось остановиться на краю тротуара, так как по Доброй в этот момент проходили с характерным шумом два «Урзуса»— один с одним, другой с тремя прицепами.
— Какие замечательные!— воскликнула Эмилька. Лукаш не разделил ее восторга.
— Воняют страшно... Значит, не хочешь? Эмилька пожала плечами.
— Говори.
— А никому не разболтаешь?
— Что это за тайна?
— Приходи ко мне после сада, покажу. Только тебе одной. Придешь?
— Не знаю. Мама сказала, что после детского сада пойдет со мной сегодня покупать мне новое платьице.
— Так приходи потом. Понимаешь, Гжеся не будет, он днем пойдет в Дом молодежи, мы будем одни, и я покажу тебе тайну.
— А сказать не можешь?
— Нет, нужно показать. Придешь? Приходи, Эмилька.
— А не выдумываешь?
— Нет.
— А про город и дома ведь выдумал? Москва — больше всех.
Лукаш мгновение колебался.
— Выдумал?
— Про город — да.
— А про дома?
— И про дома — тоже. А тайна — на самом деле.
— А то была сказка?
— Сказка.
— Ну, так я тебе тоже расскажу сказку, только всерьез. Хочешь?
Лукаш просиял.
— Да? Ну, расскажи. Интересная?
— Это было так...
— Постой. Пройдем еще немножко над Вислой, там расскажешь.
— А воспитательница не рассердится, если опоздаем?— встревожилась Эмилька.
Лукаш несколько раз крутанул сумкой в воздухе.
— Чего ей сердиться? Если спросит, мы скажем, что немножко позже вышли из дому.
Нижняя губа Эмильки легонько выпятилась.
— Я не хочу врать.
— Зачем тебе врать? Она не спросит, вот увидишь. Я часто как иду в детский сад, так немножко пройду над Вислой. Пойдем, Эмилька. Ты увидишь, как там хорошо. Не будь глупой...
Эмилька еще поколебалась, но в конце концов уступила. В общем, до Вислы было действительно рукой подать, и вскоре они шли уже по бульвару.
Тут было просторно, широко. Несмотря на осеннюю пору, в Висле вода была очень низкая, и река образовала множество мелких, желтоватых рукавов. Поблизости, возле Костюшковской набережной, стояла черная землечерпалка. Вода вокруг нее была неподвижная, темная, бутылочного цвета,— зато дальше, к пражской стороне, она переходила в светлый жемчужно-голубой оттенок, а еще дальше, где в слегка затуманенном воздухе обрисовывался серый мост Понятовского, казалась совсем белой, чуть подернутой серебристым мерцаньем. Над Прагой лениво плавали коричневые дымы, а дым от электростанций был густой и черный, как сажа.
Осень уже сильно давала себя знать. Пахло холодом октябрьского утра и вянущими листьями, которыми был полон бульвар. Но на прибрежных каштанах сохранилось еще много листвы. Они стояли в мглистом, синеватом сиянии, прямые, неподвижные, немного напоминающие букеты из красных и желтых искусственных цветов и потемневшей зелени.
Лукаш некоторое время смотрел на реку, на дымы, на небо, которое здесь, над Вислой, всегда шире, чем в городе.
— Погляди,— сказал он наконец,— видишь, как это облако похоже на летящего аиста?
Эмилька задрала голову.
— Где?
— Вон, вон!— показал Лукаш.— Ну прямо аист. Видишь?
— Ничуть не похоже.
— Сейчас уже нет, а только что было совсем как аист. Пойдем посидим здесь...
И он потащил Эмильку к каменной лестнице на набережную. Но Эмилька уперлась.
— Мама не велела сидеть на камнях, потому что это вредно. Можно простудиться.
— А вот на этом можно!— указал Лукаш на чугунный барьер вдоль бульвара.
Но Эмилька выбрала скамейку под каштаном. Лукаш сделал гримасу.
— Это неинтересно,— на скамейке. Лучше там. Но, видя, что нижняя губа Эмильки уже недовольно
поехала вперед, он поспешил согласиться. Эмилька, прежде чем сесть, старательно расправила пальтишко.
— Рассказывай,— промолвил Лукаш.
— Сейчас, дай вспомнить.
— Ты забыла?
— Нет, сейчас вспомню.
Минуту она молчала с важным, сосредоточенным видом, между тем как Лукаш, опершись локтями на широко раздвинутые колени, болтал ногами, концом одного ботинка задевая гравий.
— Ну?
Эмилька откинула назад сползшую набок косу.
— Вспомнила. Это было так: давным-давно, когда> нас еще совсем на свете не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93