— Что это?— удивился он. Алиция покраснела.
— Ты забыл? Я брала у тебя сегодня в долг.
— Ах, вот оно что! Зачем ты мне их отдаешь, мама? Я ведь говорил, что это мелочь. Оставь эти деньги у себя. Не стоит говорить о таких пустяках.
— Нет, нет! Очень прошу тебя, возьми, пожалуйста! Она сказала это таким тоном, что у Анджея пропала
охота уговаривать ее.
— Как хочешь,— пробормотал он и спрятал деньги в карман.
Она почувствовала, что обидела Анджея, но как ему объяснить, почему она не хочет и не может оставить у себя эти злосчастные деньги.
— Ты ужинал?— нерешительно спросила она.
— Да.
— А завтра...
— Что завтра?
— Завтра воскресенье. Может, дома пообедаешь? Он замялся.
— Там видно будет.
— Постарайся. Доставь отцу удовольствие. Он тебя совсем не видит.
— Хорошо,— с усилием сказал он.— Постараюсь. Спокойной ночи, мама.
— Спокойной ночи,— прошептала она.
В комнате наверху было темно. Распахнутое настежь окно глядело огромным проемом прямо в звездное небо.
В комнате по-весеннему пахло землей и чистой, бодрящей ночной прохладой.
Анджей не стал зажигать свет. Ему хотелось еще минутку побыть в этой успокоительной темноте. Но не успел он подойти к окну, как в слабом мерцании звезд разглядел на подоконнике силуэт брата.
Алик сидел на подоконнике, уткнувшись лицом в колени. Он был в одних трусах.
— Не спишь?— сердито буркнул Анджей.
Алик поднял голову, но ничего не сказал. Его худое, загорелое тело отсвечивало в темноте медью. Анджей отступил в глубину комнаты и, налетев на стул, на котором в беспорядке были свалены белье и костюм Алика, со злостью отшвырнул его и подошел к выключателю.
— Сматывайся!— сказал он грубо.— Я зажигаю лампу.
Алик молча и бесшумно слез с окна. Закрыл его. Спустил штору. Когда Анджей включил электричество, в комнате сразу стало тесно и душно. Алик стоял у окна, щурясь от яркого света. Он был худой и, как все мальчишки в этом возрасте, нескладный и немного смешной, с несоразмерно длинными ногами и руками. Анджей, окинув брата критическим взглядом, отвернулся и стал раздеваться.
Обе кровати были разобраны на ночь. Анджей бросил пиджак на постель, присел на краешек и стал разуваться. Правый сапог снялся легко, а с левым всегда была морока. Он возился с сапогом и чувствовал на себе взгляд Алика. Анджей посмотрел на него, но тот моментально отвел глаза в сторону.
— Чего уставился, черт возьми? Ложись спать! Наконец ему удалось стянуть сапог. Он зашвырнул
его под стол и в одних носках пошел в ванную. Там лампочка перегорела, поэтому Анджей отворил узкое оконце.
В темноте совсем близко вырисовывалась соседняя вилла. Окна на первом этаже были открыты и слегка освещены — это в глубине, в дальних комнатах, горел свет. В доме несколько недель как были расквартированы русские офицеры. В тишине отчетливо слышались их голоса. Порой казалось, будто они разговаривают совсем рядом, не дальше вытянутой руки. Чужие, певучие слова. Громкий смех. Бренчанье балалайки. Чистый, молодой тенор затянул грустную песню.
Вот кто-то появился в освещенных дверях. Потом медленно пересек комнату и остановился у открытого окна. Анджей инстинктивно отступил в глубь ванной. Русский, облокотившись на подоконник, засмотрелся в ночь, которая дышала тишиной и покоем. На вид он был совсем юный. Белая, расстегнутая на груди рубаха четко обрисовывала его высокую, неподвижную фигуру.
Анджей напряженно всматривался в него. Значит, это и есть враг? Один из тех варваров, которые, по словам Ваги, дикой ордой двинулись на завоевание Европы. Но вопреки этим мыслям он внезапно почувствовал симпатию к этому чужому, незнакомому человеку, ставшему в эту минуту ему почти близким. О чем мог думать этот русский парень? Здесь, в чужом, неприветливом городе, вдали от родины, дома и семьи? Почему он искал уединения? Все, казалось, разделяло их с русским, но что-то и роднило. Где тут главное, что надо принимать в расчет? Что важнее — мучительные, запутанные доводы истории или вот это естественное чувство симпатии и смутной солидарности пред лицом еще более смутного, неясного будущего? Внезапно его охватила смертельная усталость. Да что они вообще значат, подобные минуты? Порывы сердца ничего не значат.
Захлопнув оконце и быстро раздевшись в темноте, он встал под душ. Когда он вернулся в комнату, Алик уже лежал, повернувшись к стене. Анджей погасил свет и тоже залез под одеяло. Положив руки под голову, он долго лежал на спине с открытыми глазами. Вдруг Алик заворочался.
— Анджей,— прошептал он. Тишина. Алик сел на кровати.
— Анджей, ты спишь? Тот в бешенстве вскочил.
— Отстанешь ты от меня наконец или нет, черт бы тебя побрал!
Отвернувшись к стене, Анджей натянул на уши одеяло. Алик молчал. Анджей понял, что скоро не заснет. Прошло четверть часа, а может, немного меньше. Он начал уже задремывать, когда до него донесся тихий, сдавленный плач. В первую минуту он подумал, что ему послышалось. Он поднял голову. Потом откинул одеяло и босиком, осторожно обогнув в темноте стол, подошел к постели брата.
— Алик!— сказал он ласково.
Алик перестал плакать. Он лежал, уткнувшись лицом в подушку и поджав ноги. Одеяло сползло на пол. Анджей поднял его. С минуту постоял в нерешительности, потом присел на край кровати и наклонился над братом.
— Что с тобой, Алик?
Он обнял брата, повернул к себе, и, когда держал в объятьях, дрожь худого мальчишеского тела вдруг болью отозвалась в его сердце. Возле своего лица он ощущал разгоряченное, мокрое от слез лицо Алика. Жалость сдавила ему горло.
— Аличка!
Он хотел покрепче прижать его к себе, но тот дернулся и изо всех сил стал его отпихивать.
— Уходи!
— Алик...
— Уходи!
Алик забился в угол постели, к стене, и затаился там, как зверек. Глаза у него блестели, он громко дышал. Анджей протянул руку.
— Алик!
Но тот его оттолкнул.
— Уходи, слышишь?— крикнул он глухим голосом.— Я ненавижу тебя, ненавижу!..
В зале погас свет, и рефлектор из глубины оркестра осветил пустой танцевальный круг. Разговоры стихли. Сидящие за дальними столиками повскакали с мест. Оркестр заиграл туш. И еще не смолкла музыка, когда в забитом людьми проходе между большим залом и баром захлопали в ладоши.
Ганка Левицкая с трудом протискивалась сквозь толпу. Котович шел впереди и прокладывал ей дорогу. Наконец она вышла на свободное место перед оркестром. Со всех сторон грянули аплодисменты. Стоя в кругу яркого света, она кланялась с очаровательной, чуть застенчивой и удивленной улыбкой. Погруженный в полумрак, битком набитый зал, в котором плавал сизый табачный дым, с этим пятном света посредине, казался просторней, чем при полном освещении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73