Там они будут ждать начала скачки.
А пока председатель колхоза, стоя в кузове машины — трибуны, украшенной лозунгами и транспарантами, заканчивает свою краткую речь и вместе с парторгом начинает вручать премии передовикам.
Йестея так и окружили знакомые плотным кольцом. А девочка и два сына юрчи словно прилипли к нему. Со всех сторон так и сыплются вопросы:
— Здоровы ли, йестей? Хорошо ли поживаете?
— Что нового в ваших местах? — Как работается, йестей?
— Здоровы ли ваши дети, родственники, соседи? Все лица повернуты к йсстею. Лишенные же возмож*
ности приблизиться к нему кричат издали, приветственно поднимают руки. Йестею чуточку неловко от такого внимания, но что поделаешь, гость должен вытерпеть и это. И если бы йестей отвечал каждому, язык бы натер. И ему оставалось только одно: непрерывно кивать головой, как лошадь в жару, и повторять одно и то же: «Хорошо, хорошо».
— Эй, Йышкыш! — председатель пытается перекричать шум и гам.— Получайте свою премию!
К йестею подошел парень, одетый в дорогой синий костюм. На ногах — модные желтые туфли.
— Надеетесь выиграть, йестей?
— Если бы не надеялся, не приехал бы.
— Не лучше ли вместо слов — деньги на кон? Я ставлю на Савраску Чычыя.
— Сколько, парень?
— Двадцать пять рублей. — Хорошо.
— О-о, кого я вижу! Ждал я тебя, ждал!—К йестею подходит, звеня орденами и медалями, сам Чычый. Мужчина здоровый, с задубелым от ветров и морозов лицом. Под мышкой у него большой бумажный сверток — видимо, уже получил премию.— Ну, что нового? — улыбается Чычый.— Крутим бычкам хвосты?
— Крутим. А как ты?
— Помаленьку, йестей,— хитро заулыбался Чычый.— Савраску моего видел? Сердечко небось екнуло?
— Чею язык зря чесать? Ставлю за Гнедка тридцать.
И вот всего за полчаса расходятся йестеевские сто рублей на ставки. Но он не расстроился, а с легкой душой идет смотреть праздник. Как хорошо вокруг! Куда ни глянь — флаги, лозунги, флажки. В ряд выстроились больше двадцати автолавок, идет бойкая торговля, но йестей сторонится: потом. Нет, что ни говори, а хорошо па празднике. Только посмотреть — и то бы стоило приехать. Вот исходят паром десять казанов-котлов, в которых варится мясо. Между казанами бегает один из племянников йестея. В руке у него большая деревянная поварешка, и он отгоняет ею от коглов сбежавшихся сюда со всей округи деревенских собак
— Эй, йестей! — кричит он, потирая от дыма и бессонной ночи глаза, покрасневшие, как у кролика,— поешьте мяса!
— Нет, нет, потом,— отмахивается йестей.— Идемте со мной, дети мои. Вот придет наш Гнедко... Сумку конфетами набьем. Тебе — заводную машину, тебе — трактор, а тебе — куклу куплю. Чтоб у нее глаза открывались-закрывались. И чтоб пищать умела.
Йестей выходит со своей свитой на поляну. Народу здесь — что деревьев в лесу. Юноши в трусах и майках играют в футбол. В стороне от футболистов парни окружили высокий столб, на вершине которого что-то привязано в целлофановом мешке. Налево—самые здоровенные мужчины, разделившись на две команды, тянут друг у друга канат. Среди них и юрчи. А вот два парня, стоя на бревне, колотят друг друга мешками с сеном. А дальше—борьба. Народу там особенно много. Азартно и непрерывно кричат смуглые синещекие парни в больших кепках — болеют за кого-то.
«Да это же грузины-строители»,— догадывается йестей.
В середине круга стоит огромный грузин без рубашки, в солдатских галифе. Выглядит он молодо, но совсем седой. Из мускулов весь свит. Любого противника испугает бурой шерстью па спине и груди.
— Троих уже положил на лопатки,— мо-то шепчет йестею.— Говорят, мастер спорта по борьбе, чемпион.
— А где же ваш знаменитый Колко?
— Тьфу на Колко. До рассвета песни тянул. Поди, проспаться до сих пор не может.
Подъехал парень Кырлу. На тороке сума, набшан хлебом. Родственник йестея, тоже чабан.
— Эй, Кырлу! — закричали все вокруг.— Хочешь побороться?
Но Кырлу лишь взглянул на поигрывающего мускулами грузина и заскучал.
— Нет, ист, шибко тороплюсь в отару. За хлебом приехал. Как бы мои овечки не смешались с другими отарами. Спешу.
— Поборись, Кырлу. Или тебе честь села не дорога?
— Ну, если уж честь села — ладно,—Кырлу слезает с седла, снимает рубашку, майку.
Начинается борьба. И тотчас же слышатся возгласы:
— Упал Кырлу! Ловко его грузин! Настоящий чемпион!
Из толпы выбирается грязный, потный и пристыженный Кырлу. Стряхнувшись, одевается и вскакивает в седло.
— Как бы отара моя... — бубнит он, ни на кого не глядя, и, опустив голову, мчится прочь.
Йестей идет дальше. Хорошо, что праздник удался. И как людям не веселиться и не отдыхать душой? Зря, что ли, народ работал весь длинный и тяжелый год? Умножились в колхозе коровы, овцы, лошади, а сколько зерна намолотили, сколько сена скоту поставили! Зиму ядовитую, горькую прошли, весну голодную, бескормную вынесли. К детям дети прибавились, к родственникам— родственники, к друзьям—друзья, к семьям — семьи, к домам — дома, к кошарам — кошары, к песням — песни, к шуткам — шутки. Еще богаче стал народ за год, еще ближе людям стали люди. Как тут не веселиться и не праздновать? Как не улыбаться родным местам?
И вдруг всколыхнулся весь народ, а сердце у йестея, бешено заколотилось. Начиналось самое главное, то, ради чего он привел сюда Гнедка.
— Едут! Едут! — закричали все вокруг.
Йестей смотрит в сторону Каменного Носа. Оттуда несутся три головных скакуна, и пока еще не разобрать, кто именно впереди. Фигурки коней и всадников на них совсем крошечные, размером с мух.
— Савраска! Савраска впереди! — слышит вдруг йестей, и у него сжимается сердце. И он бежит вместе со всеми к финишу, падая и поднимаясь.
И вот уже видны лошади отчетливо. Впереди и правда — Савраска Чычыя. За ним жеребец Чалый, бригадирский Воронко...
«А где же мой Гнедко? Ах, вон он... в конце... Но красиво все же идут лошади! Что может быть красивее скакового коня? Ничего не может быть».
Люди бегут, ревут, орут — оглохнуть можно. Вот Савраска у финиша рвет грудью белую ленту. За ним, голова к голове, Чалый и Воронко. А Гнедко? Позор... позор...
НесIей закрывает лицо ладонями.
«Деньги все проиграл. А как хвастался! Быть бы мышкой— юркнул бы в норку. От стыда»
А между деревьев звенит величальная песня в честь Савраски и его юного наездника. По кругу ходит пиала.
— Эй, люди, не видали моего муженька? — носится молодайка в шелковой юбке.— Костюм на нем синий, за двести рублей. Он его весь испачкает, а то бросит, и его изжуют телята. Ой, не догадалась привязать муженьку на шею колокольчик, когда отпускала его на праздник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
А пока председатель колхоза, стоя в кузове машины — трибуны, украшенной лозунгами и транспарантами, заканчивает свою краткую речь и вместе с парторгом начинает вручать премии передовикам.
Йестея так и окружили знакомые плотным кольцом. А девочка и два сына юрчи словно прилипли к нему. Со всех сторон так и сыплются вопросы:
— Здоровы ли, йестей? Хорошо ли поживаете?
— Что нового в ваших местах? — Как работается, йестей?
— Здоровы ли ваши дети, родственники, соседи? Все лица повернуты к йсстею. Лишенные же возмож*
ности приблизиться к нему кричат издали, приветственно поднимают руки. Йестею чуточку неловко от такого внимания, но что поделаешь, гость должен вытерпеть и это. И если бы йестей отвечал каждому, язык бы натер. И ему оставалось только одно: непрерывно кивать головой, как лошадь в жару, и повторять одно и то же: «Хорошо, хорошо».
— Эй, Йышкыш! — председатель пытается перекричать шум и гам.— Получайте свою премию!
К йестею подошел парень, одетый в дорогой синий костюм. На ногах — модные желтые туфли.
— Надеетесь выиграть, йестей?
— Если бы не надеялся, не приехал бы.
— Не лучше ли вместо слов — деньги на кон? Я ставлю на Савраску Чычыя.
— Сколько, парень?
— Двадцать пять рублей. — Хорошо.
— О-о, кого я вижу! Ждал я тебя, ждал!—К йестею подходит, звеня орденами и медалями, сам Чычый. Мужчина здоровый, с задубелым от ветров и морозов лицом. Под мышкой у него большой бумажный сверток — видимо, уже получил премию.— Ну, что нового? — улыбается Чычый.— Крутим бычкам хвосты?
— Крутим. А как ты?
— Помаленьку, йестей,— хитро заулыбался Чычый.— Савраску моего видел? Сердечко небось екнуло?
— Чею язык зря чесать? Ставлю за Гнедка тридцать.
И вот всего за полчаса расходятся йестеевские сто рублей на ставки. Но он не расстроился, а с легкой душой идет смотреть праздник. Как хорошо вокруг! Куда ни глянь — флаги, лозунги, флажки. В ряд выстроились больше двадцати автолавок, идет бойкая торговля, но йестей сторонится: потом. Нет, что ни говори, а хорошо па празднике. Только посмотреть — и то бы стоило приехать. Вот исходят паром десять казанов-котлов, в которых варится мясо. Между казанами бегает один из племянников йестея. В руке у него большая деревянная поварешка, и он отгоняет ею от коглов сбежавшихся сюда со всей округи деревенских собак
— Эй, йестей! — кричит он, потирая от дыма и бессонной ночи глаза, покрасневшие, как у кролика,— поешьте мяса!
— Нет, нет, потом,— отмахивается йестей.— Идемте со мной, дети мои. Вот придет наш Гнедко... Сумку конфетами набьем. Тебе — заводную машину, тебе — трактор, а тебе — куклу куплю. Чтоб у нее глаза открывались-закрывались. И чтоб пищать умела.
Йестей выходит со своей свитой на поляну. Народу здесь — что деревьев в лесу. Юноши в трусах и майках играют в футбол. В стороне от футболистов парни окружили высокий столб, на вершине которого что-то привязано в целлофановом мешке. Налево—самые здоровенные мужчины, разделившись на две команды, тянут друг у друга канат. Среди них и юрчи. А вот два парня, стоя на бревне, колотят друг друга мешками с сеном. А дальше—борьба. Народу там особенно много. Азартно и непрерывно кричат смуглые синещекие парни в больших кепках — болеют за кого-то.
«Да это же грузины-строители»,— догадывается йестей.
В середине круга стоит огромный грузин без рубашки, в солдатских галифе. Выглядит он молодо, но совсем седой. Из мускулов весь свит. Любого противника испугает бурой шерстью па спине и груди.
— Троих уже положил на лопатки,— мо-то шепчет йестею.— Говорят, мастер спорта по борьбе, чемпион.
— А где же ваш знаменитый Колко?
— Тьфу на Колко. До рассвета песни тянул. Поди, проспаться до сих пор не может.
Подъехал парень Кырлу. На тороке сума, набшан хлебом. Родственник йестея, тоже чабан.
— Эй, Кырлу! — закричали все вокруг.— Хочешь побороться?
Но Кырлу лишь взглянул на поигрывающего мускулами грузина и заскучал.
— Нет, ист, шибко тороплюсь в отару. За хлебом приехал. Как бы мои овечки не смешались с другими отарами. Спешу.
— Поборись, Кырлу. Или тебе честь села не дорога?
— Ну, если уж честь села — ладно,—Кырлу слезает с седла, снимает рубашку, майку.
Начинается борьба. И тотчас же слышатся возгласы:
— Упал Кырлу! Ловко его грузин! Настоящий чемпион!
Из толпы выбирается грязный, потный и пристыженный Кырлу. Стряхнувшись, одевается и вскакивает в седло.
— Как бы отара моя... — бубнит он, ни на кого не глядя, и, опустив голову, мчится прочь.
Йестей идет дальше. Хорошо, что праздник удался. И как людям не веселиться и не отдыхать душой? Зря, что ли, народ работал весь длинный и тяжелый год? Умножились в колхозе коровы, овцы, лошади, а сколько зерна намолотили, сколько сена скоту поставили! Зиму ядовитую, горькую прошли, весну голодную, бескормную вынесли. К детям дети прибавились, к родственникам— родственники, к друзьям—друзья, к семьям — семьи, к домам — дома, к кошарам — кошары, к песням — песни, к шуткам — шутки. Еще богаче стал народ за год, еще ближе людям стали люди. Как тут не веселиться и не праздновать? Как не улыбаться родным местам?
И вдруг всколыхнулся весь народ, а сердце у йестея, бешено заколотилось. Начиналось самое главное, то, ради чего он привел сюда Гнедка.
— Едут! Едут! — закричали все вокруг.
Йестей смотрит в сторону Каменного Носа. Оттуда несутся три головных скакуна, и пока еще не разобрать, кто именно впереди. Фигурки коней и всадников на них совсем крошечные, размером с мух.
— Савраска! Савраска впереди! — слышит вдруг йестей, и у него сжимается сердце. И он бежит вместе со всеми к финишу, падая и поднимаясь.
И вот уже видны лошади отчетливо. Впереди и правда — Савраска Чычыя. За ним жеребец Чалый, бригадирский Воронко...
«А где же мой Гнедко? Ах, вон он... в конце... Но красиво все же идут лошади! Что может быть красивее скакового коня? Ничего не может быть».
Люди бегут, ревут, орут — оглохнуть можно. Вот Савраска у финиша рвет грудью белую ленту. За ним, голова к голове, Чалый и Воронко. А Гнедко? Позор... позор...
НесIей закрывает лицо ладонями.
«Деньги все проиграл. А как хвастался! Быть бы мышкой— юркнул бы в норку. От стыда»
А между деревьев звенит величальная песня в честь Савраски и его юного наездника. По кругу ходит пиала.
— Эй, люди, не видали моего муженька? — носится молодайка в шелковой юбке.— Костюм на нем синий, за двести рублей. Он его весь испачкает, а то бросит, и его изжуют телята. Ой, не догадалась привязать муженьку на шею колокольчик, когда отпускала его на праздник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67