Обещал явиться, чтобы разузнать о делах земельных, вот и пришел.
Брови нахмурены.
Утро доброе. Тебя что, заботы заели?
Заботы не заботы, но порядка у тебя в хозяйстве, командир, нет.
Сколько времени тут в деревне стоите, пора бы парням твоим уже и окрестный люд узнавать. Я же вас всех признаю в лицо. Фамилии, правда, не спрашивал, но, окажись у меня такая надоба, знал бы и по именам. Сегодня вдругорядь вышло так, что стоило мне отправиться на телеге к реке за сеном, как твои разбойники принялись орать, свистеть и затворами клацать. У меня возле речки с пятак покоса. Что я зимой коровам и коняге задам, если у меня сено там сгниет? Сам, что ли, в ясли лягу? Занимайтесь своей войной лучше где в другом месте, чтобы не мешать землю-то пахать. Крестьянское дело нешуточное, им мы все живы. Если сказать по чести, то народ войной этой бесконечной сыт по горло, с самого четырнадцатого года житья от нее нет! Сверх всякой меры! Раз уж видите, что немца все равно не одолеть, так замиритесь наконец, чего тут еще ерепениться, ведь с каждым годом нужда все сильнее становится. Теперь, смотри, война вон аж сюда, под самый Питер, подкатилась.
Кабы наша воля, так мы бы вообще уже нигде не воевали, мил человек. Что поделаешь, нас поставили сюда стеречь, чтобы немец дальше не порывался. Приказ выше нас. Что же до тебя, то скажу ребятам, чтобы больше не придирались.
Да где вам устоять против немца, пустое это! Вот надумает он как-нибудь да и повалит через реку на Питер, вы и разлетитесь во все стороны, будто горстка мякины. У тебя же солдат в помине нет, одни пацаны, только и знают, что по деревьям лазать, шуметь да артачиться, одно слово — мальчишки. Я наслушался речей разных, мол, революция да революция, вся жизнь пойдет отныне по-новому, как об этом в книгах сказано, вот и подумал: должно быть, дело серьезное, коли такое говорят. А теперь вижу — одна забава для мальчишек.
Ну чего разворчался, Яагуп, ты сегодня просто не с той ноги встал. Конечно, революция дело серьезное, и не беда, что ее свершают в основном молодые люди, у молодых испокон веков было больше желания изменить существующие на земле порядки, старики в большинстве своем со старым успели свыкнуться. Но если тебе непременно нужно, то можем привезти из Ямбурга напоказ какого-нибудь бородача, чтобы увидел: опытных да головастых у нас тоже хватает, вовсе не одни пацаны. На передовой мы бородачей не держим, все больше подбираем, кто на ногу легок, тут приходится иной раз версту-другую поживее пробежать, да и постреливать доводится. Ну, так как, станем тебе для убеждения кого постарше заказывать?
А, чепуху мелешь, катись ты со своими бородачами куда подальше. Я пришел все по тому же земельному делу, будто сам не знаешь, поди, не дурак. Что же с землей станет? Скоро хлеб косить пора, хотелось бы знать: мне как — снова аренду зерном выплачивать или теперь наконец весь урожай мне достанется?
Знаю, что вынужден буду разочаровать его. В каждом его слове и движении — тоска по своей земле. Не хочется обидеть резким отказом. Хотя самому мне все разъяснили. Словно я виноват во всем, хотя знаю я и знает он: не мне здесь что-то решать.
Сколько же ты с этого песка да суглинка собираешь? Все жалуются на плохие времена. Мол, война не дает как следует землю возделывать. Наскребешь ли по осени в закромах столько, чтобы на аренду хватило?
Крохотная искорка самодовольства вспыхивает в его глазах, и он позволяет перевести разговор на другое.
Это как сказать, командир. Управляющий мызы, пьянчужка несчастный, со своими батраками сроду не собирал с этой земли больше чем разве что сам-треть. Вот ему, ей-богу, не стоило землю ковырять. Потому он и сдал ее в аренду. Плохого хозяина батрацкий подход может и вовсе без штанов оставить, такие вот дела.
А сколько ты собираешь? Объясни мне, городскому человеку, как ты тут справляешься.
Чего уж там, и я не чудотворец. Все потихоньку да по разумению. Если хорошенько унавозить да плугом как следует поработать, то в хороший год сам-шёст, сам-сём получаю. Сосед у нас, богатый человек, фабрикант из Петербурга, который в войну большие деньги заработал и все имение откупил — у него еще такая смешная фамилия, никак не запомню, говорят, вроде швед,— так он привез из города химическое удобрение, еще до войны запасся, взял и поболе того. Я решил: как только война кончится и пароходы опять пойдут, стоит и себе заказать это самое химическое удобрение. Но сейчас это просто так, к слову сказать, пока вы тут войной балуетесь, пароходы ни за что не пойдут. Скажи-ка мне лучше, отдаст ли ваше новое правительство Ленина землю крестьянам и когда оно это сделает. Может, еще до жатвы успеется? Уж землемера-то сами оплатим, за этим дело не станет.
Яагуп оставляет в покое бороду и буравит меня требовательным взглядом.
Справился я об этом деле, как тебе обещано было. Один полагает так, другой иначе. Как там правительство решит, мне тоже неведомо, будто мне кто докладывать станет. Но видишь ли, Яагуп, многие умные люди толкуют, что земля вроде бы большую цену имеет и больше даст, если ее обрабатывать сообща в крупной коллективной мызе или коммуне, где все равные хозяева, тогда под силу будет и машины, и удобрения покупать, чего не в состоянии сделать единоличный хуторянин. Примерно как на фабрике, где работа всегда эффективнее и лучше получается, чем если человек один в мастерской у верстака кустарничает.
О мелкобуржуазной стихии ему лучше не заикаться, для него это было бы сущей китайской грамотой. Тем более о частнособственнических инстинктах — зачем дразнить! И все равно тоскливо наблюдать, как он понуро опускает плечи, грубошерстный армяк на спине топорщится горбом. Яагуп ожидал иного ответа. Лицо от разочарования темнеет. Узловатые сцепленные пальцы судорожно сжимаются, и руки начинают слегка дрожать.
Так, значит, не дадут... Понятно, кто же придет наделять крестьянина землей, такой власти на земле нет, каждый знай грабастает себе. По библии тоже положено бедных оделять, но до сих пор никто ничем не оделял. А я-то, дурак, надеялся, что авось с революцией жизнь наладится, отдадут мне навечно хутор, не будет ни аренды, ни договора, вот когда можно было бы по-настоящему хозяйство наладить!
Хорошее коллективное хозяйство тоже ведь начнет приносить такой доход, что хватит на всех. Те деньги, что раньше шли в карман помещику и,на которые он покупал в городе дома, разъезжал по заграницам или в Петрограде гулял, теперь поделят между крестьянами. Что тебе, Яагуп, этого еще мало? Много ли ты наскребешь в одиночку своими собственными руками? Батраки ведь теперь переведутся, кто еще пойдет к кому в услужение, когда будет возможность работать на себя? Да вот скажи, например, нужна тебе молотилка или требуется то же химическое удобрение, о котором ты толковал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Брови нахмурены.
Утро доброе. Тебя что, заботы заели?
Заботы не заботы, но порядка у тебя в хозяйстве, командир, нет.
Сколько времени тут в деревне стоите, пора бы парням твоим уже и окрестный люд узнавать. Я же вас всех признаю в лицо. Фамилии, правда, не спрашивал, но, окажись у меня такая надоба, знал бы и по именам. Сегодня вдругорядь вышло так, что стоило мне отправиться на телеге к реке за сеном, как твои разбойники принялись орать, свистеть и затворами клацать. У меня возле речки с пятак покоса. Что я зимой коровам и коняге задам, если у меня сено там сгниет? Сам, что ли, в ясли лягу? Занимайтесь своей войной лучше где в другом месте, чтобы не мешать землю-то пахать. Крестьянское дело нешуточное, им мы все живы. Если сказать по чести, то народ войной этой бесконечной сыт по горло, с самого четырнадцатого года житья от нее нет! Сверх всякой меры! Раз уж видите, что немца все равно не одолеть, так замиритесь наконец, чего тут еще ерепениться, ведь с каждым годом нужда все сильнее становится. Теперь, смотри, война вон аж сюда, под самый Питер, подкатилась.
Кабы наша воля, так мы бы вообще уже нигде не воевали, мил человек. Что поделаешь, нас поставили сюда стеречь, чтобы немец дальше не порывался. Приказ выше нас. Что же до тебя, то скажу ребятам, чтобы больше не придирались.
Да где вам устоять против немца, пустое это! Вот надумает он как-нибудь да и повалит через реку на Питер, вы и разлетитесь во все стороны, будто горстка мякины. У тебя же солдат в помине нет, одни пацаны, только и знают, что по деревьям лазать, шуметь да артачиться, одно слово — мальчишки. Я наслушался речей разных, мол, революция да революция, вся жизнь пойдет отныне по-новому, как об этом в книгах сказано, вот и подумал: должно быть, дело серьезное, коли такое говорят. А теперь вижу — одна забава для мальчишек.
Ну чего разворчался, Яагуп, ты сегодня просто не с той ноги встал. Конечно, революция дело серьезное, и не беда, что ее свершают в основном молодые люди, у молодых испокон веков было больше желания изменить существующие на земле порядки, старики в большинстве своем со старым успели свыкнуться. Но если тебе непременно нужно, то можем привезти из Ямбурга напоказ какого-нибудь бородача, чтобы увидел: опытных да головастых у нас тоже хватает, вовсе не одни пацаны. На передовой мы бородачей не держим, все больше подбираем, кто на ногу легок, тут приходится иной раз версту-другую поживее пробежать, да и постреливать доводится. Ну, так как, станем тебе для убеждения кого постарше заказывать?
А, чепуху мелешь, катись ты со своими бородачами куда подальше. Я пришел все по тому же земельному делу, будто сам не знаешь, поди, не дурак. Что же с землей станет? Скоро хлеб косить пора, хотелось бы знать: мне как — снова аренду зерном выплачивать или теперь наконец весь урожай мне достанется?
Знаю, что вынужден буду разочаровать его. В каждом его слове и движении — тоска по своей земле. Не хочется обидеть резким отказом. Хотя самому мне все разъяснили. Словно я виноват во всем, хотя знаю я и знает он: не мне здесь что-то решать.
Сколько же ты с этого песка да суглинка собираешь? Все жалуются на плохие времена. Мол, война не дает как следует землю возделывать. Наскребешь ли по осени в закромах столько, чтобы на аренду хватило?
Крохотная искорка самодовольства вспыхивает в его глазах, и он позволяет перевести разговор на другое.
Это как сказать, командир. Управляющий мызы, пьянчужка несчастный, со своими батраками сроду не собирал с этой земли больше чем разве что сам-треть. Вот ему, ей-богу, не стоило землю ковырять. Потому он и сдал ее в аренду. Плохого хозяина батрацкий подход может и вовсе без штанов оставить, такие вот дела.
А сколько ты собираешь? Объясни мне, городскому человеку, как ты тут справляешься.
Чего уж там, и я не чудотворец. Все потихоньку да по разумению. Если хорошенько унавозить да плугом как следует поработать, то в хороший год сам-шёст, сам-сём получаю. Сосед у нас, богатый человек, фабрикант из Петербурга, который в войну большие деньги заработал и все имение откупил — у него еще такая смешная фамилия, никак не запомню, говорят, вроде швед,— так он привез из города химическое удобрение, еще до войны запасся, взял и поболе того. Я решил: как только война кончится и пароходы опять пойдут, стоит и себе заказать это самое химическое удобрение. Но сейчас это просто так, к слову сказать, пока вы тут войной балуетесь, пароходы ни за что не пойдут. Скажи-ка мне лучше, отдаст ли ваше новое правительство Ленина землю крестьянам и когда оно это сделает. Может, еще до жатвы успеется? Уж землемера-то сами оплатим, за этим дело не станет.
Яагуп оставляет в покое бороду и буравит меня требовательным взглядом.
Справился я об этом деле, как тебе обещано было. Один полагает так, другой иначе. Как там правительство решит, мне тоже неведомо, будто мне кто докладывать станет. Но видишь ли, Яагуп, многие умные люди толкуют, что земля вроде бы большую цену имеет и больше даст, если ее обрабатывать сообща в крупной коллективной мызе или коммуне, где все равные хозяева, тогда под силу будет и машины, и удобрения покупать, чего не в состоянии сделать единоличный хуторянин. Примерно как на фабрике, где работа всегда эффективнее и лучше получается, чем если человек один в мастерской у верстака кустарничает.
О мелкобуржуазной стихии ему лучше не заикаться, для него это было бы сущей китайской грамотой. Тем более о частнособственнических инстинктах — зачем дразнить! И все равно тоскливо наблюдать, как он понуро опускает плечи, грубошерстный армяк на спине топорщится горбом. Яагуп ожидал иного ответа. Лицо от разочарования темнеет. Узловатые сцепленные пальцы судорожно сжимаются, и руки начинают слегка дрожать.
Так, значит, не дадут... Понятно, кто же придет наделять крестьянина землей, такой власти на земле нет, каждый знай грабастает себе. По библии тоже положено бедных оделять, но до сих пор никто ничем не оделял. А я-то, дурак, надеялся, что авось с революцией жизнь наладится, отдадут мне навечно хутор, не будет ни аренды, ни договора, вот когда можно было бы по-настоящему хозяйство наладить!
Хорошее коллективное хозяйство тоже ведь начнет приносить такой доход, что хватит на всех. Те деньги, что раньше шли в карман помещику и,на которые он покупал в городе дома, разъезжал по заграницам или в Петрограде гулял, теперь поделят между крестьянами. Что тебе, Яагуп, этого еще мало? Много ли ты наскребешь в одиночку своими собственными руками? Батраки ведь теперь переведутся, кто еще пойдет к кому в услужение, когда будет возможность работать на себя? Да вот скажи, например, нужна тебе молотилка или требуется то же химическое удобрение, о котором ты толковал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85