— Наверняка ему самому не сладко.
— А кому сладко? — пронзила острым взглядом Чеся.— Скажешь, мне сахар?
— Все-таки замысел Бронюса стоит...
— Ха, уже заговорил зубы!
— Мне хотелось бы верить, Чеся.
— И я когда-то верила. Но когда столько лет одна болтовня — он же сам сказал, пятый год,— начинаешь черт что думать.
— Нельзя хотеть, чтоб все раз-два...
— Что ни заработает, в эту свою фотографию всаживает. Аппараты нужны, химикалии нужны, рамки нужны, бумага нужна. Только эту песенку и слышу. А мне-то что с этого? Корми, обстирывай, да еще неизвестно...— Чеся горько усмехнулась, глянула в окно.— Что мне известно? Да ничего мне не известно.
Встала, прошлась по комнате, положила сплетенные руки на затылок и уныло затянула привычную песенку:
— Эх, доля моя, долюшка...
Рассмеялась, встряхнула головой,
— Пригласить-то пригласила, а угостить нечем. Только со мной такое может быть.
— Не переживай, Чеся.
— Стыдно, да ты уж прости. Черт эту бутылку взял.
— Не надо ничего. Правда, не надо,— бодро ответила Кристина и, чтоб поднять ее настроение, добавила: — Я сегодня уже успела выпить рюмку коньяка.
И Чеслова повеселела, хлопнула в ладоши.
— С кем? — И тут же спохватилась:—Нет-нет, какое мне дело, просто так сорвалось...
— Одна. Совсем одна.
— Знаешь, а мы с бабами без подливки не обедаем. У других скотина или детьми нагружены, бегут в обед домой, как с цепи сорвались, а мы втроем... Такова жизнь, Криста. Жизнь меня никогда не баловала, но я говорила и буду говорить: радуйся тому, что есть. А чем плохо? Еще несколько лет назад каждый день в райцентр моталась, а теперь у нас в Вангае швейный цех. Удобно стало. Хочешь, покажу?— Лукаво усмехнулась, выдвинула ящик стола, порылась среди лоскутков материи, катушек с нитками и достала лист плотной бумаги.— Вручили. Грамота. С моей фамилией. Не за красивые глаза дают. Сидишь как приклеенная к стулу, сдуреть можно. А в обед потихонечку капельку примешь, и механизм опять смазан. Послушай, Криста, может, я сбегаю?.. Ты посиди, подожди.
— Нет, Чеся,— Кристина покачала головой.
— Я мигом, ты только...
— Нет-нет. Я же на минутку забежала.
Кристина отодвинулась от стола, казалось,
вот-вот вскочит и бросится к двери; но что ее удерживало? Почему она медлила, на что надеялась? Вспомнила детство, полумрак коридора, дворик, тропинку, по которой ходили к озеру. Хотя мать иногда запрещала водиться с Чесей, прямо говорила: «Эта девка моего ребенка всему научит», однако Кристу увлекали проказы и речи старшей подруги. А что теперь?
Чеся подняла голову, прислушалась к чему-то, обвела взглядом комнату.
— Так и есть. Точно. Со всей своей аппаратурой и бутылку уволок. В сумку засунул. А я-то дуреха... Ах ты!
Лежавшие на столе руки нервно взметнулись, до хруста в костяшках сжались пальцы.
Воцарилась неуютная тишина. Только тикал будильник с одной ножкой, лежащий на боку на старой облупленной тумбочке, в углах все смелее собирался вечерний мрак, заливая железную койку у стены с неубранной постелью и бросая тень на три огромные фотографии, пришпиленные в простенке между окнами. Это были этюды из цикла «Закатов», от них веяло спокойствием. Озеро, покрытое легкой рябью, умиротворенное лицо девушки, тоска угасающего дня. Кристина хотела подойти и вглядеться получше, но сдержалась и даже отвернулась: не надо, чтобы Чеслова заметила, что ее интересуют работы Бронюса. Пускай остынет. Еще раз украдкой покосилась на девушку с длинными распущенными волосами на всех трех фотографиях, почему-то сравнила ее с Чесей, такой одутловатой, угрюмой, и подумала: что он нашел в ней? Неужели он, так чутко воспринимающий красоту природы, так слеп по отношению к человеку, с которым живет?
Чеслова поймала взгляд Кристины, и чутье подсказало ей, о чем та подумала.
— Износилась?
— Да что ты, Чеся...— ужаснулась Кристина.
— Знаю, что уже не молода, и себя не обманываю. Но мне еще жить хочется, Криста. Хочется любить. И любимой быть хочется.
— Этого мы все хотим.
— Все, конечно. Когда мы с Бронисловасом расписались, сколько разговоров пошло, сколько бабы помоев на наши головы вылили!.. Мне-то что, видать, такая я уродилась, что всю жизнь босиком по горящим угольям хожу, и ничего, а он, мой-то, скоро пошатнулся, не выдержал, стал людей чураться, бросил работу в Ван- гае, теперь в райцентр ездит. Славный он, от всей души тебе говорю, и мне иногда так его жалко, так жалко бывает, хоть реви. Если б еще Лев под ногами не путался... Но ведь это мой сын, что я могу...— Поглядела печальными глазами.— Ах, как бы пригодилась сейчас бутылочка. Может, найдешь дома, Криста? Выручай.
На душе у Кристины отлегло. Хотя разум сопротивлялся, подмигнула Чеслове и убежала. Тетя Гражвиле выпучила глаза: «Детонька...» — и не нашла что сказать. «Надо, тетя, во как надо». Тетя Гражвиле
достала початую бутылку вина и опять закатила глаза: «Однако, детонька...» Криста чмокнула тетю в щеку, и назад. Зачем она спешила? Чего ждала от Чеси, на что надеялась?
На столе уже поблескивал стограммовый стаканчик. Под потолком горела лампочка, и в ее свете все в комнате показалось до того унылым, что Кристина так и застыла с бутылкой в руке. Зачем она сюда пришла? Но это длилось несколько мгновений. Уселась на прежнее место, принужденно улыбнулась. Улыбнулась и Чеслова, зачмокала пересохшими губами.
— Молодец, Криста. Налей. Себе налей и мне.
Кристина нацедила несколько капель, выпила, а
Чеслове налила полный стаканчик, подвинула к ней через стол.
— У каждой из нас свои беды. Хватает их.
Чеслова опрокинула стаканчик. Кристина снова бросила взгляд на фотографии на почерневшей стене. В глазах длинноволосой девушки таился упрек.
— Когда ты утром сказала, что живешь одна, не поверила. Не знаю почему. Сейчас верю.
— Почему сейчас веришь?
— Тоже не знаю. Просто вижу.
— Неужто видно?
— От женского глаза ничто не укроется.
— Твоя правда,— согласилась Кристина и снова налила Чеслове.— Еще в школе нам твердили, что каждый кузнец своего счастья, но если в одиночку будешь лупить по наковальне, добра не жди.
Чеслова держала в поднятой руке стаканчик с красным вином, вращала его, глядя на свет, долго так смотрела, пока, наконец, не заговорила:
— Учителя Моркунаса иногда на улице встречаю.
Сказала равнодушно, как бы между прочим, однако
через граненое стекло краешком глаза покосилась на Кристину. Лицо Кристины оставалось спокойным. Через минуту Чеслова снова покосилась на нее.
— Здороваемся, а иногда и болтаем.
Не этого ли разговора ждала Кристина? Не это ли надеялась услышать... Ах ты, господи, Криста...
— Ведь давно знакомы-то, школьные годы вспоминаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
— А кому сладко? — пронзила острым взглядом Чеся.— Скажешь, мне сахар?
— Все-таки замысел Бронюса стоит...
— Ха, уже заговорил зубы!
— Мне хотелось бы верить, Чеся.
— И я когда-то верила. Но когда столько лет одна болтовня — он же сам сказал, пятый год,— начинаешь черт что думать.
— Нельзя хотеть, чтоб все раз-два...
— Что ни заработает, в эту свою фотографию всаживает. Аппараты нужны, химикалии нужны, рамки нужны, бумага нужна. Только эту песенку и слышу. А мне-то что с этого? Корми, обстирывай, да еще неизвестно...— Чеся горько усмехнулась, глянула в окно.— Что мне известно? Да ничего мне не известно.
Встала, прошлась по комнате, положила сплетенные руки на затылок и уныло затянула привычную песенку:
— Эх, доля моя, долюшка...
Рассмеялась, встряхнула головой,
— Пригласить-то пригласила, а угостить нечем. Только со мной такое может быть.
— Не переживай, Чеся.
— Стыдно, да ты уж прости. Черт эту бутылку взял.
— Не надо ничего. Правда, не надо,— бодро ответила Кристина и, чтоб поднять ее настроение, добавила: — Я сегодня уже успела выпить рюмку коньяка.
И Чеслова повеселела, хлопнула в ладоши.
— С кем? — И тут же спохватилась:—Нет-нет, какое мне дело, просто так сорвалось...
— Одна. Совсем одна.
— Знаешь, а мы с бабами без подливки не обедаем. У других скотина или детьми нагружены, бегут в обед домой, как с цепи сорвались, а мы втроем... Такова жизнь, Криста. Жизнь меня никогда не баловала, но я говорила и буду говорить: радуйся тому, что есть. А чем плохо? Еще несколько лет назад каждый день в райцентр моталась, а теперь у нас в Вангае швейный цех. Удобно стало. Хочешь, покажу?— Лукаво усмехнулась, выдвинула ящик стола, порылась среди лоскутков материи, катушек с нитками и достала лист плотной бумаги.— Вручили. Грамота. С моей фамилией. Не за красивые глаза дают. Сидишь как приклеенная к стулу, сдуреть можно. А в обед потихонечку капельку примешь, и механизм опять смазан. Послушай, Криста, может, я сбегаю?.. Ты посиди, подожди.
— Нет, Чеся,— Кристина покачала головой.
— Я мигом, ты только...
— Нет-нет. Я же на минутку забежала.
Кристина отодвинулась от стола, казалось,
вот-вот вскочит и бросится к двери; но что ее удерживало? Почему она медлила, на что надеялась? Вспомнила детство, полумрак коридора, дворик, тропинку, по которой ходили к озеру. Хотя мать иногда запрещала водиться с Чесей, прямо говорила: «Эта девка моего ребенка всему научит», однако Кристу увлекали проказы и речи старшей подруги. А что теперь?
Чеся подняла голову, прислушалась к чему-то, обвела взглядом комнату.
— Так и есть. Точно. Со всей своей аппаратурой и бутылку уволок. В сумку засунул. А я-то дуреха... Ах ты!
Лежавшие на столе руки нервно взметнулись, до хруста в костяшках сжались пальцы.
Воцарилась неуютная тишина. Только тикал будильник с одной ножкой, лежащий на боку на старой облупленной тумбочке, в углах все смелее собирался вечерний мрак, заливая железную койку у стены с неубранной постелью и бросая тень на три огромные фотографии, пришпиленные в простенке между окнами. Это были этюды из цикла «Закатов», от них веяло спокойствием. Озеро, покрытое легкой рябью, умиротворенное лицо девушки, тоска угасающего дня. Кристина хотела подойти и вглядеться получше, но сдержалась и даже отвернулась: не надо, чтобы Чеслова заметила, что ее интересуют работы Бронюса. Пускай остынет. Еще раз украдкой покосилась на девушку с длинными распущенными волосами на всех трех фотографиях, почему-то сравнила ее с Чесей, такой одутловатой, угрюмой, и подумала: что он нашел в ней? Неужели он, так чутко воспринимающий красоту природы, так слеп по отношению к человеку, с которым живет?
Чеслова поймала взгляд Кристины, и чутье подсказало ей, о чем та подумала.
— Износилась?
— Да что ты, Чеся...— ужаснулась Кристина.
— Знаю, что уже не молода, и себя не обманываю. Но мне еще жить хочется, Криста. Хочется любить. И любимой быть хочется.
— Этого мы все хотим.
— Все, конечно. Когда мы с Бронисловасом расписались, сколько разговоров пошло, сколько бабы помоев на наши головы вылили!.. Мне-то что, видать, такая я уродилась, что всю жизнь босиком по горящим угольям хожу, и ничего, а он, мой-то, скоро пошатнулся, не выдержал, стал людей чураться, бросил работу в Ван- гае, теперь в райцентр ездит. Славный он, от всей души тебе говорю, и мне иногда так его жалко, так жалко бывает, хоть реви. Если б еще Лев под ногами не путался... Но ведь это мой сын, что я могу...— Поглядела печальными глазами.— Ах, как бы пригодилась сейчас бутылочка. Может, найдешь дома, Криста? Выручай.
На душе у Кристины отлегло. Хотя разум сопротивлялся, подмигнула Чеслове и убежала. Тетя Гражвиле выпучила глаза: «Детонька...» — и не нашла что сказать. «Надо, тетя, во как надо». Тетя Гражвиле
достала початую бутылку вина и опять закатила глаза: «Однако, детонька...» Криста чмокнула тетю в щеку, и назад. Зачем она спешила? Чего ждала от Чеси, на что надеялась?
На столе уже поблескивал стограммовый стаканчик. Под потолком горела лампочка, и в ее свете все в комнате показалось до того унылым, что Кристина так и застыла с бутылкой в руке. Зачем она сюда пришла? Но это длилось несколько мгновений. Уселась на прежнее место, принужденно улыбнулась. Улыбнулась и Чеслова, зачмокала пересохшими губами.
— Молодец, Криста. Налей. Себе налей и мне.
Кристина нацедила несколько капель, выпила, а
Чеслове налила полный стаканчик, подвинула к ней через стол.
— У каждой из нас свои беды. Хватает их.
Чеслова опрокинула стаканчик. Кристина снова бросила взгляд на фотографии на почерневшей стене. В глазах длинноволосой девушки таился упрек.
— Когда ты утром сказала, что живешь одна, не поверила. Не знаю почему. Сейчас верю.
— Почему сейчас веришь?
— Тоже не знаю. Просто вижу.
— Неужто видно?
— От женского глаза ничто не укроется.
— Твоя правда,— согласилась Кристина и снова налила Чеслове.— Еще в школе нам твердили, что каждый кузнец своего счастья, но если в одиночку будешь лупить по наковальне, добра не жди.
Чеслова держала в поднятой руке стаканчик с красным вином, вращала его, глядя на свет, долго так смотрела, пока, наконец, не заговорила:
— Учителя Моркунаса иногда на улице встречаю.
Сказала равнодушно, как бы между прочим, однако
через граненое стекло краешком глаза покосилась на Кристину. Лицо Кристины оставалось спокойным. Через минуту Чеслова снова покосилась на нее.
— Здороваемся, а иногда и болтаем.
Не этого ли разговора ждала Кристина? Не это ли надеялась услышать... Ах ты, господи, Криста...
— Ведь давно знакомы-то, школьные годы вспоминаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67