«Резонно»,— согласился Иван Иванович. Но у него было подозрение, что Богдан Андреевич что-то недоговаривает. Может быть, самую малость, но недоговаривает. По умыслу? Или от волнения забывает кое-какие детали?
— Ну и как же завязывалась ваша дружба? Лазня о досадой махнул рукой.
— Какая там дружба, товарищ майор. Говорит: «Заработать хочешь? Плачу натурой». Руку - в черную сумку и, не вынимая бутылки, показывает горлышко. Вижу — она, злодейка, с наклейкой, белоголовая. Спрашиваю: «Куда тебя?» Говорит: «В «Акацию» привезли поролоновые матрасы. Так вот парочку, в центр... За транспортные услуги — бутылка. Но пока я смотаюсь туда-сюда, минут десять надо будет подождать. За это — на закуску наличными». И клюнул я. Садится он на заднее сидение и шепчет: «Матрасы — матрасами, но ищу я подходы к дирек-
торше: хочу за наши, советские, взять импортный гарнитур, тот, который на чеки Внешторга. Один мой знакомый отхватил. Прелесть!» Я и допер: спортсмен-то мой, видать, из мохнатых тузов, коль ворочает деньжищами. А по виду — Исусик.
Лазня постоянно подчеркивал три детали: бородатый, спортивного вида и с модной черной сумкой. Это вызывало сомнение у Орача: «Наводит на цель или уводит в сторону?»
— Набиваю себе цену,— продолжал Лазня,— мол, спешу! А он свое: «Не обижу». Подъехали мы к магазину...
— В каком месте остановились? — перебил его Иван Иванович.
— На обочине, поближе к дверям. Там перед крылечком площадка... Правда, висит знак: «Стоянка запрещена». Но тут у магазина стоят кому не лень.
— Когда ты остановился на этом запрещенном, было много машин? — поинтересовался Иван Иванович.
Лазня с недоумением дернул левым плечом:
— Да что я их, считал! Может, были, может, не было... Я тогда думал о бутылке, которую Исусик унес с собою в черной сумке. Голова раскалывалась, как спелый арбуз, который грохнулся об асфальт.
— Ну и что же дальше?
— А ничего. Стою, жду. Исусик вынес в связке свои матрасы, положил их на заднее сидение и снова в магазин: «На минуточку». Я ему опять про занятость. Тогда он подобрел: «Пятерку накину. Но минут пятнадцать-два-дцать придется подождать: крутятся возле директорши какие-то типы, а у меня дело деликатное, мне нужно с нею душа в душу, без свидетелей». Думаю: белоголовая стоит шесть семьдесят, на закуску трояк наличными, да еще пятерка за долготерпение. А на шахте за пятнадцать рублей надо вкалывать упряжку. Говорю: «Хромай на полусогнутых по рыхлому, обожду».
В лексиконе Лазни были жаргонные слова, которые употребляют в преступном мире. «Сидел!» — решил Иван Иванович. Это сняло напряжение, вызванное сомнениями: ворить или не верить Лазне. Нет, он не поверит в сказочку о случайной встрече на переезде с бородатым парнем с черной модной сумкой в руках. Встреча была, но не случайная, а следовательно, не на переезде. Но об этом позже, в угрозыске, куда майор милиции Орач привезет говорливого подозреваемого. За годы службы Иван Иванович видел
всяких, в том числе и разговорчивых, которые хотели бы, чтобы их словоохотливость приняли за откровенность. — Сижу и злюсь на своего бородатенького, что-то задерживается он. И решил переложить его матрасы из машины в багажник. Уже открыл было его,— продолжал спокойнее свой рассказ Лазня,— как вдруг вижу: выходят из «Мебели» два спортсмена, близнецы моего, бородатые, в спортивных куртках. Один — налево, за магазин, второй — направо. Там навалом мебели в упаковке: «ширнетреб». Такую в помещение не заносят даже в непогоду, продают прямо на улице. Из дешевенькой, которую раскупают... Стою возле открытого багажника и размышляю: некуда мне эти чертовы матрасы сунуть, я же не выложил в гараже сумку для провианта. Па старинный сундучок смахивает, из пропитанного какими-то смолами брезента. Такая даже сядешь — не мнется. Это Петенька мне ее удружил, мол, когда в посадку на пикничок — под харчи приспособишь. Стою, на себя и на весь мир зол: голова трещит, душа опохмелиться просит, а моего спортсмена все нет. Оставил бы мне бутылку, я б малость подлечился, а ты амурничай со своей директоршей, сколько хочешь, так нет же, никакого доверия, унес белоголовую с собою в черной сумке. И тут слышу — вопят: «Ограбили! Милиция! Где милиция?!» Я и дошурупал: из меня же ваньку сделали. Кто-то взял на прихват магазин и смылся. А я стоял под магазином у всех на виду, меня видели. Видели, как я привез одного из этих бородатых, в спортивной коричневатой куртке. Такая одежка, конечно, не примета. У нас как? Если уж что-то завезли в «Промтовары», к примеру, те же куртки, то непременно одного цвета и одного покроя. В любом магазине области — одно и то же. Во борода, куртка и черная сумка — это уже кое-что... И подумал тогда: «Подсекли тебя, Богдане, на крючок с красной тряпочкой, поманили белоголовой злодейкой с наклейкой, впутали в черное дело. А возьмут по такому — но отмоешься, так что рви когти, если можешь». Захлопнул багажник, за руль и — подальше от места происшествия. Со страху, оказывается, и багажник толком не закрыл. Обернулся, а крышка — дыбом. Попался бы в таком виде гаишникам, дыхнул бы на них вчерашним перегаром — и плакали бы мои права, плакали бы моя жена и мои дети... Мчусь и думаю: «Надо, Богдан, делать тебе чистое алиби. В шахту! Ты — в сутках». «Жигуленок» поставил возле дома, схватил старую каску, фуфайку, переоделся в робу, в которой обычно вожусь с машиной, и бегом на вентиляционный ствол,
благо — рядом, метров триста. Стволовой знакомый. Говорю: «Срочно в шахту. Позвонили на квартиру, ребята отпалили, но породу не убирают, боятся: один из патронов не взорвался». Стволовой, сам в прошлом проходчик, сочувствует. Я его предупредил: «Надо было бы ехать в шахту еще в первую смену, но вчера мы крепенько поддали, голова с похмелья...» Стволовой мне всякие рецепты диктует, как избавиться от муторного чувства, а я ему свое: «Ты меня — не видел. Спускался я в первую, стало быть, не при тебе». Он, само собою, соглашается: зачем ему себя под кнут подставлять? За спуск людей по вентиляционному стволовых секут. Спустил он меня, я и рванул! От вентиляционного к людскому — как с горочки, все вниз. Мчусь, словно братья Знаменские. Поотдышался лишь на пересыпе. Надо было людям показаться и на участок позвонить. Это через коммутатор, на случай чего — телефонистка свидетельница. На участке трубку поднял Петя. Я и ему вкручиваю мозги: дескать, так и так, углядел на заезде три бесхозных вагона леса, постараюсь вырвать, отметьте мне первую и вторую смену. Заскочил к ребятам в забой — еще девять свидетелей. Трепанулся им о лесе, о том, что я в сутках, и — на-гора. По дороге физиономию натер угольной пылью. Выехал, зашел к девчонкам в табельную, извините, мол, за жетон. И узнаю, что моим жетоном уже интересовалась милиция.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102