За один век человечество шагнуло по пути прогресса дальше, чем за десять предыдущих веков. Осмелившись оттолкнуться от берега, человек отправился в плавание к новым землям, взять хотя бы Магеллана или Америго Веспуччи, флорентийского мореплавателя, которым мы все так гордимся и который совершил несколько путешествий в Новый Свет… Знаете ли вы, мадам, что знаменитый картограф из маленького городка Сен-Дье, что в герцогстве Лотарингия, использовал собственное имя Америго, чтобы обозначить им Новый Свет? Америка… или, как у вас говорят, Америк.
При этом вопросе Зефирина лишь кивнула головой, в то время как одна из ее маленьких ножек оказалась в нежных тисках английских щиколоток.
Увлеченный своей речью, Леопард явно не замечал того, что происходит между женой и гостем, и продолжал излагать свои мысли в надежде увлечь герцога:
– Не следует забывать и других, Пинцона, Верацано, Кабраля, Себастьяна Кабо, который недавно снова отправился в Америку. Я всеми ими восхищаюсь; иногда, как и вам, милорд, мне хочется бросить всю эту цивилизованную жизнь, снарядить корабль и отправиться на поиски неизведанного.
– Это верно, монсеньор, но разве не печально, что, несмотря на небывалый прогресс, человек остается беспомощным перед лицом такого чудовищного бедствия, как чума, способная погубить население целого города? У нас в Лондоне случилось три эпидемии чумы за десять лет, унесших двадцать тысяч жизней.
Говоря эти слова, Мортимер де Монтроуз, судя по всему, не слишком удрученный упомянутым бедствием, продолжал свое все более смелое наступление на ножку Зефирины.
Она наконец поняла. В соответствии с модой нового времени дворяне с увлечением состязались в гуманизме и морализме.
– Согласен с вами, Монтроуз…
Фульвио заговорил с англичанином более дружеским тоном.
– …но и вы должны согласиться, что благодаря периодам апокалипсиса, вроде того, о чем вы рассказали, благодаря той же чуме, мы получили «Декамерон» гениального Боккаччо.
– Да, представленная им картина флорентийской жизни XIV века, наполненная радостями бытия и культурой, без всякого сомнения позволяет считать его величайшим прозаиком Италии, – признал Мортимер.
Зефирина была чрезвычайно взволнована непрерывно происходящей в ней борьбой двух сущностей – физической и интеллектуальной, и все больше возбуждалась от прикосновения, скользившего вверх и вниз по ее шелковому чулку. К тому же ее раздражало собственное неучастие в блестящем состязании. И тогда, внезапно обнаружив, что дух ее сильнее тела, она включилась в дискуссию.
– Homo f?rus… – обронила она.
Мужчины вежливо умолкли. Обратив взоры к молодой женщине, они приготовились выслушать ее.
– Кажется, чуть больше века прошло с тех пор, как этот дикий человек выбрался из варварства и духовных сумерек, разве не так? Начало современной эпохи, в которой живем мы, было провозглашено самым знаменитым человеком – я говорю о Петрарке. Это ему мы обязаны возрождением гуманитарных наук, открывших доступ к ценностям цивилизации.
Оба князя не могли не согласиться. Нимало не охлажденное этим обстоятельством, колено Мортимера попыталось пройти между коленями Зефирины. Петрарка оказался неистощимой темой! С порозовевшими от возбуждения щеками Зефирина спорила, доказывала, возражала, а князь Фарнелло внимательно смотрел на нее.
«Петрарка делает вас очень красивой!» – казалось, говорил его недоверчивый взгляд.
– Soiffard… Soldats!
Гро Леон, у которого было гораздо меньше причин интересоваться блистательной беседой, чем у трех спутников, проснулся и дал понять, что они подъезжают к реке.
Карета остановилась.
Упившаяся солдатня дремала на обоих берегах. Это были наемники, скорее всего нанятые французскими князьями и потому томившиеся без дела.
Их было около сотни, обросших бородами, в грязной и изодранной одежде, лежащих вокруг костров. Похоже, среди них не было офицеров, и они оказались предоставлены сами себе.
Пока карета ждала возвращения парома, Фульвио и Мортимер вышли из нее. Гро Леон воспользовался остановкой, чтобы расправить крылья и полетать над рекой. Оставшись одна, Зефирина высунула голову из окошка, желая полюбоваться мерцающими водами Тибра.
Одобрительные крики и соленые шуточки были ответом на ее появление.
– Эй, глянь-ка на эту юбку!
– Хороша бабенка!
– Вот бы сплясать с ней!
– Молоденькая, это хорошо!
– А у нее там черненькое или беленькое!
– И то, и другое, дурень!
В сущности, их сальные шутки не были злыми, но озабоченный Паоло подошел к князю и прошептал на ухо:
– Пусть монсеньор посоветует ее милости не высовываться, не нравится мне эта встреча.
– Ба… да ведь нас человек тридцать вместе с людьми милорда де Монтроуза, и все мы вооружены до зубов, – возразил Фульвио.
– Их больше сотни, ваша светлость, и все мертвецки пьяны.
И словно в подтверждение слов оруженосца, около дюжины наемников поднялись с земли и, едва волоча ноги, направились к карете.
– Спрячьтесь, мадам, – сказал князь, – ваше появление, наверное, возбуждает их…
При этих словах, произнесенных с холодной иронией, Фульвио задернул красные шторки и повернулся спиной к Зефирине.
Ей хотелось дать ему пощечину. Сквозь щель она увидела, что князь отходит от кареты.
И снова странное ощущение охватило молодую женщину. Когда-то она уже видела эти широкие, могучие и совершенно неподвижные плечи при легкой, пружинящей, почти кошачьей походке. Откинувшись головой на спинку, Зефирина задумчиво хмурила свои тонкие брови.
Не сошла ли она с ума? Неужто князь Фарнелло, ее муж, был тем незнакомцем на пляже, дворянином, который вынес ее из пожара, подожженного каким-то преступником?
Никогда не забыть ей жаркий поцелуй, против которого она не смогла устоять. И этот порыв, бросивший ее в объятия таинственного всадника, это наслаждение, которое она испытала в крепких руках мужчины, лица которого так и не увидела… Никогда ее так не целовали… Трепещущая, всем существом приникшая к этим губам, возвращавшим ей жизнь, Зефирина сразу забыла все свои страхи. Подхваченная волшебным вихрем, она осмелилась вернуть ему долгий, страстный поцелуй… Никогда ни один дворянин не обращался так с Зефириной… кроме Фульвио, тогда, в карете… При воспоминании об этом щеки ее запылали…
Нет, это просто смешно, ведь у незнакомца на пляже были оба глаза, а князь одноглаз.
Истошный крик вернул Зефирину на землю. И крик это был ее собственный. Четверо наемников проползли под упряжкой и, обманув стражу, вломились в карету. Приставив к ее горлу кинжал, один из наемников заорал сквозь дверцу:
– Оружие, золото, мясо и лошадей, или мы придушим малышку!
Глава XIII
ЛЯ ЛИБЕРТЕ
Зефирину терзали и голод, и холод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
При этом вопросе Зефирина лишь кивнула головой, в то время как одна из ее маленьких ножек оказалась в нежных тисках английских щиколоток.
Увлеченный своей речью, Леопард явно не замечал того, что происходит между женой и гостем, и продолжал излагать свои мысли в надежде увлечь герцога:
– Не следует забывать и других, Пинцона, Верацано, Кабраля, Себастьяна Кабо, который недавно снова отправился в Америку. Я всеми ими восхищаюсь; иногда, как и вам, милорд, мне хочется бросить всю эту цивилизованную жизнь, снарядить корабль и отправиться на поиски неизведанного.
– Это верно, монсеньор, но разве не печально, что, несмотря на небывалый прогресс, человек остается беспомощным перед лицом такого чудовищного бедствия, как чума, способная погубить население целого города? У нас в Лондоне случилось три эпидемии чумы за десять лет, унесших двадцать тысяч жизней.
Говоря эти слова, Мортимер де Монтроуз, судя по всему, не слишком удрученный упомянутым бедствием, продолжал свое все более смелое наступление на ножку Зефирины.
Она наконец поняла. В соответствии с модой нового времени дворяне с увлечением состязались в гуманизме и морализме.
– Согласен с вами, Монтроуз…
Фульвио заговорил с англичанином более дружеским тоном.
– …но и вы должны согласиться, что благодаря периодам апокалипсиса, вроде того, о чем вы рассказали, благодаря той же чуме, мы получили «Декамерон» гениального Боккаччо.
– Да, представленная им картина флорентийской жизни XIV века, наполненная радостями бытия и культурой, без всякого сомнения позволяет считать его величайшим прозаиком Италии, – признал Мортимер.
Зефирина была чрезвычайно взволнована непрерывно происходящей в ней борьбой двух сущностей – физической и интеллектуальной, и все больше возбуждалась от прикосновения, скользившего вверх и вниз по ее шелковому чулку. К тому же ее раздражало собственное неучастие в блестящем состязании. И тогда, внезапно обнаружив, что дух ее сильнее тела, она включилась в дискуссию.
– Homo f?rus… – обронила она.
Мужчины вежливо умолкли. Обратив взоры к молодой женщине, они приготовились выслушать ее.
– Кажется, чуть больше века прошло с тех пор, как этот дикий человек выбрался из варварства и духовных сумерек, разве не так? Начало современной эпохи, в которой живем мы, было провозглашено самым знаменитым человеком – я говорю о Петрарке. Это ему мы обязаны возрождением гуманитарных наук, открывших доступ к ценностям цивилизации.
Оба князя не могли не согласиться. Нимало не охлажденное этим обстоятельством, колено Мортимера попыталось пройти между коленями Зефирины. Петрарка оказался неистощимой темой! С порозовевшими от возбуждения щеками Зефирина спорила, доказывала, возражала, а князь Фарнелло внимательно смотрел на нее.
«Петрарка делает вас очень красивой!» – казалось, говорил его недоверчивый взгляд.
– Soiffard… Soldats!
Гро Леон, у которого было гораздо меньше причин интересоваться блистательной беседой, чем у трех спутников, проснулся и дал понять, что они подъезжают к реке.
Карета остановилась.
Упившаяся солдатня дремала на обоих берегах. Это были наемники, скорее всего нанятые французскими князьями и потому томившиеся без дела.
Их было около сотни, обросших бородами, в грязной и изодранной одежде, лежащих вокруг костров. Похоже, среди них не было офицеров, и они оказались предоставлены сами себе.
Пока карета ждала возвращения парома, Фульвио и Мортимер вышли из нее. Гро Леон воспользовался остановкой, чтобы расправить крылья и полетать над рекой. Оставшись одна, Зефирина высунула голову из окошка, желая полюбоваться мерцающими водами Тибра.
Одобрительные крики и соленые шуточки были ответом на ее появление.
– Эй, глянь-ка на эту юбку!
– Хороша бабенка!
– Вот бы сплясать с ней!
– Молоденькая, это хорошо!
– А у нее там черненькое или беленькое!
– И то, и другое, дурень!
В сущности, их сальные шутки не были злыми, но озабоченный Паоло подошел к князю и прошептал на ухо:
– Пусть монсеньор посоветует ее милости не высовываться, не нравится мне эта встреча.
– Ба… да ведь нас человек тридцать вместе с людьми милорда де Монтроуза, и все мы вооружены до зубов, – возразил Фульвио.
– Их больше сотни, ваша светлость, и все мертвецки пьяны.
И словно в подтверждение слов оруженосца, около дюжины наемников поднялись с земли и, едва волоча ноги, направились к карете.
– Спрячьтесь, мадам, – сказал князь, – ваше появление, наверное, возбуждает их…
При этих словах, произнесенных с холодной иронией, Фульвио задернул красные шторки и повернулся спиной к Зефирине.
Ей хотелось дать ему пощечину. Сквозь щель она увидела, что князь отходит от кареты.
И снова странное ощущение охватило молодую женщину. Когда-то она уже видела эти широкие, могучие и совершенно неподвижные плечи при легкой, пружинящей, почти кошачьей походке. Откинувшись головой на спинку, Зефирина задумчиво хмурила свои тонкие брови.
Не сошла ли она с ума? Неужто князь Фарнелло, ее муж, был тем незнакомцем на пляже, дворянином, который вынес ее из пожара, подожженного каким-то преступником?
Никогда не забыть ей жаркий поцелуй, против которого она не смогла устоять. И этот порыв, бросивший ее в объятия таинственного всадника, это наслаждение, которое она испытала в крепких руках мужчины, лица которого так и не увидела… Никогда ее так не целовали… Трепещущая, всем существом приникшая к этим губам, возвращавшим ей жизнь, Зефирина сразу забыла все свои страхи. Подхваченная волшебным вихрем, она осмелилась вернуть ему долгий, страстный поцелуй… Никогда ни один дворянин не обращался так с Зефириной… кроме Фульвио, тогда, в карете… При воспоминании об этом щеки ее запылали…
Нет, это просто смешно, ведь у незнакомца на пляже были оба глаза, а князь одноглаз.
Истошный крик вернул Зефирину на землю. И крик это был ее собственный. Четверо наемников проползли под упряжкой и, обманув стражу, вломились в карету. Приставив к ее горлу кинжал, один из наемников заорал сквозь дверцу:
– Оружие, золото, мясо и лошадей, или мы придушим малышку!
Глава XIII
ЛЯ ЛИБЕРТЕ
Зефирину терзали и голод, и холод.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96