Она поняла, что ее друг Мишель, преодолевающий, благодаря волшебству, время и пространство, глубокой ночью пришел к ней на помощь.
Ей хотелось позвать его:
– Нострадамус… Нострадамус!
Зефирина схватилась за чью-то руку. Веки ее чуть приоткрылись. Взор наткнулся на огромную тень, склонившуюся над ней.
– Княгиня смотрит на вас, монсеньор! – прошептал чей-то голос.
Губы Зефирины зашевелились. Она хотела заговорить, но ничего не получилось. Зефирина снова закрыла глаза.
– Боже милостивый, она скончалась, – простонала мадемуазель Плюш.
– Нет, я думаю, она спит…
* * *
В течение долгих восьми дней Зефирина находилась между жизнью и смертью.
После «посещения» Нострадамуса молодая женщина молча боролась с паутиной, пытавшейся затянуть ее в черную бездну.
Однажды утром Зефирина открыла глаза. Она была так слаба, что не могла позвать тень, которая, как ей показалось, спит на подстилке у очага. Она попробовала с большим трудом повернуться на постели. Какой-то шнурок был привязан к ее руке. Зефирина пошевелилась. Зазвенел колокольчик и разбудил спящую тень.
– Зефирина… Мадемуазель… Артемиза Плюш устремилась к больной.
– Sant?… Sardine… Souci… Saucisse…
На самом верху украшенного гербом балдахина, радостно захлопал крыльями Гро Леон.
– Маленькая моя Зефирина, э-э… ваша светлость… Как вы себя чувствуете? – спросила Плюш.
Не отвечая на вопрос, Зефирина обвела усталым взором роскошное убранство незнакомой ей комнаты. Что за двери из золоченого дерева, шкафы, столы и столики с выгнутыми ножками, сундуки, канделябры, искусно изготовленные из дерева и драгоценных металлов? Какой удивительный паркет с геометрическим рисунком и эти восточные ковры! Что это за мраморные статуи и современные полотна с так живо изображенными на них цветами и фруктами, развешенные по стенам, обитым гобеленами?
– Где я? – прошептала Зефирина так тихо, что Плюш едва расслышала.
– Как где, во Флоренции.
– Во… Флоренции! – повторила Зефирина.
– Во дворце Фарнелло…
– А-а…
– У князя Фарнелло!
– Фар… нелло…
Казалось, Зефирина не понимает.
– У вашего мужа, Фульвио Фарнелло… – мягко настаивала мадемуазель Плюш.
– У моего… мужа… – с трудом произнесла Зефирина.
Плюш была поражена ее бледностью, выделявшейся даже на фоне кружевной подушки, и совершенно безразличным взглядом.
«Лишь бы только разум ее окончательно не повредился…» – подумала добрая мадемуазель с тревогой.
А вслух сказала:
– Вы нас так напугали, моя маленькая Зефирина. Буквально все во дворце молились за вас и заботились, кто как мог. Сам монсеньор приходил к вашей постели каждую ночь. Он приказал разбросать на улицах вокруг дворца побольше соломы, чтобы заглушить стук проезжающих экипажей, так мучивший вашу бедную головку. Монсеньор Фарнелло уж и не знал, что делать… Он пригласил для вас самых лучших докторов и даже сельских лекарей, которых его светлость привез откуда-то издалека…
Добрая Плюш упорно била в одну точку. Но понимала ли Зефирина? Ее поведение заставляло усомниться в этом. Не ответив ни слова своей дуэнье, она отвернула голову, лежащую на батистовых подушках.
– Вам надо выпить немного куриного бульона, – решительно заявила мадемуазель Плюш.
Хлопнув в ладоши, старая дева позвала двух служанок с приветливыми лицами.
С их помощью Зефирина проглотила без всякого аппетита несколько ложек укрепляющего питья. Ей сменили рубашку.
«Да, ее не назовешь толстушкой, нашу красавицу, а уж как худа стала, как худа…» – размышляла Плюш.
Она с отчаянием смотрела на красивое, но ставшее почти прозрачным тело Зефирины.
Того же мнения был, похоже, и Гро Леон, который с грустью каркал:
– Squelette… Sardine…
В другое бы время Зефирина посмеялась над образным словарем говорящей птицы, начинавшимся почему-то всегда с буквы «S». Но сейчас, измученная сделанными усилиями, она снова уснула.
На следующий день больная вышла из состояния апатии на большее время, и даже слабым голосом задала Плюш несколько вопросов:
– Какой сегодня день?
– Вторник, мадам, – ответила дуэнья. – Осталось две недели до окончания карнавала…
– А… окончание карнавала… – повторила Зефирина странным голосом.
– Вы к тому дню будете совершенно здоровы, моя дорогая, – сказала Плюш, взбивая кружевные подушки. – Снова сможете совершать верхом приятные прогулки и исполнять роль хозяйки…
Хотя и с некоторым колебанием, но Артемиза Плюш сделала ударение на последнем слове.
«Лучший способ излечить ее, – решила старая дева, – это говорить с ней немного порезче, заставить ее осознать раз и навсегда, что она замужем… Что ж, тем хуже для маленького шевалье Гаэтана… Надо помирить ее с князем, если только это еще возможно… такой красивый мужчина… Слово Плюш, я этого добьюсь…» – думала Плюш, на которую теперь Фульвио полностью полагался.
Аккуратно расставляя на столе тарелочки и оловянные баночки, Плюш, будто не замечая недовольства на лице Зефирины, продолжала рассуждать:
– Когда вам станет немного получше, маленькая моя Зефирина, мы вымоем ваши прекрасные волосы, я заплету их и сделаю вам прическу. Тогда вы примите монсеньора и объяснитесь с ним, ничего не тая… Взгляните, какие цветы принес вам его светлость…
Плюш с восторгом указала на живописный букет сиреневых цветов, стоящих в вазе на маленьком столике.
Улыбка застыла на лице Артемизы Плюш, когда Зефирина резко бросила:
– Нет, я не желаю его видеть…
– Но, моя маленькая Зефирина, это же ваш муж…
– Замолчите, Плюш, не говорите мне о нем…
Лишившись дара речи, Плюш беззвучно открывала и закрывала рот, точно выброшенная на сушу рыба. В этот момент очень кстати вошел доктор Калидучо:
– Ну, как поживает сегодня наша больная? О, да ее светлость выглядит совсем неплохо… Еще немного, и княгиня сможет верхом совершать приятные прогулки, не правда ли, мадемуазель Плюш?
В следующие дни выздоровление пошло быстрее. Зефирина теперь хорошо ела, и силы возвращались к ней. Камеристки готовили для нее жасминовые ванны, девица Плюш вымыла ей голову в гвоздичном отваре, потом высушила всю копну волос при помощи нагретых над печью льняных полотенец.
Причесанная и надушенная, Зефирина обретала прежний вид, но теперь выглядела более мягкой в своей слабости и даже, кажется, более красивой, чем раньше. Болезнь обострила ее черты и утончила овал лица.
Ей уже не требовалась помощь Плюш, чтобы надеть халат из полупарчовой ткани и даже добраться до кресла, стоящего у окна.
Сидя в нем без чтения, без движения, ни о чем не спрашивая, замкнувшись в каком-то сумрачном уединении, она проводила долгие часы, глядя, как Гро Леон летает над кустами, любовно подстриженными целой армией садовников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Ей хотелось позвать его:
– Нострадамус… Нострадамус!
Зефирина схватилась за чью-то руку. Веки ее чуть приоткрылись. Взор наткнулся на огромную тень, склонившуюся над ней.
– Княгиня смотрит на вас, монсеньор! – прошептал чей-то голос.
Губы Зефирины зашевелились. Она хотела заговорить, но ничего не получилось. Зефирина снова закрыла глаза.
– Боже милостивый, она скончалась, – простонала мадемуазель Плюш.
– Нет, я думаю, она спит…
* * *
В течение долгих восьми дней Зефирина находилась между жизнью и смертью.
После «посещения» Нострадамуса молодая женщина молча боролась с паутиной, пытавшейся затянуть ее в черную бездну.
Однажды утром Зефирина открыла глаза. Она была так слаба, что не могла позвать тень, которая, как ей показалось, спит на подстилке у очага. Она попробовала с большим трудом повернуться на постели. Какой-то шнурок был привязан к ее руке. Зефирина пошевелилась. Зазвенел колокольчик и разбудил спящую тень.
– Зефирина… Мадемуазель… Артемиза Плюш устремилась к больной.
– Sant?… Sardine… Souci… Saucisse…
На самом верху украшенного гербом балдахина, радостно захлопал крыльями Гро Леон.
– Маленькая моя Зефирина, э-э… ваша светлость… Как вы себя чувствуете? – спросила Плюш.
Не отвечая на вопрос, Зефирина обвела усталым взором роскошное убранство незнакомой ей комнаты. Что за двери из золоченого дерева, шкафы, столы и столики с выгнутыми ножками, сундуки, канделябры, искусно изготовленные из дерева и драгоценных металлов? Какой удивительный паркет с геометрическим рисунком и эти восточные ковры! Что это за мраморные статуи и современные полотна с так живо изображенными на них цветами и фруктами, развешенные по стенам, обитым гобеленами?
– Где я? – прошептала Зефирина так тихо, что Плюш едва расслышала.
– Как где, во Флоренции.
– Во… Флоренции! – повторила Зефирина.
– Во дворце Фарнелло…
– А-а…
– У князя Фарнелло!
– Фар… нелло…
Казалось, Зефирина не понимает.
– У вашего мужа, Фульвио Фарнелло… – мягко настаивала мадемуазель Плюш.
– У моего… мужа… – с трудом произнесла Зефирина.
Плюш была поражена ее бледностью, выделявшейся даже на фоне кружевной подушки, и совершенно безразличным взглядом.
«Лишь бы только разум ее окончательно не повредился…» – подумала добрая мадемуазель с тревогой.
А вслух сказала:
– Вы нас так напугали, моя маленькая Зефирина. Буквально все во дворце молились за вас и заботились, кто как мог. Сам монсеньор приходил к вашей постели каждую ночь. Он приказал разбросать на улицах вокруг дворца побольше соломы, чтобы заглушить стук проезжающих экипажей, так мучивший вашу бедную головку. Монсеньор Фарнелло уж и не знал, что делать… Он пригласил для вас самых лучших докторов и даже сельских лекарей, которых его светлость привез откуда-то издалека…
Добрая Плюш упорно била в одну точку. Но понимала ли Зефирина? Ее поведение заставляло усомниться в этом. Не ответив ни слова своей дуэнье, она отвернула голову, лежащую на батистовых подушках.
– Вам надо выпить немного куриного бульона, – решительно заявила мадемуазель Плюш.
Хлопнув в ладоши, старая дева позвала двух служанок с приветливыми лицами.
С их помощью Зефирина проглотила без всякого аппетита несколько ложек укрепляющего питья. Ей сменили рубашку.
«Да, ее не назовешь толстушкой, нашу красавицу, а уж как худа стала, как худа…» – размышляла Плюш.
Она с отчаянием смотрела на красивое, но ставшее почти прозрачным тело Зефирины.
Того же мнения был, похоже, и Гро Леон, который с грустью каркал:
– Squelette… Sardine…
В другое бы время Зефирина посмеялась над образным словарем говорящей птицы, начинавшимся почему-то всегда с буквы «S». Но сейчас, измученная сделанными усилиями, она снова уснула.
На следующий день больная вышла из состояния апатии на большее время, и даже слабым голосом задала Плюш несколько вопросов:
– Какой сегодня день?
– Вторник, мадам, – ответила дуэнья. – Осталось две недели до окончания карнавала…
– А… окончание карнавала… – повторила Зефирина странным голосом.
– Вы к тому дню будете совершенно здоровы, моя дорогая, – сказала Плюш, взбивая кружевные подушки. – Снова сможете совершать верхом приятные прогулки и исполнять роль хозяйки…
Хотя и с некоторым колебанием, но Артемиза Плюш сделала ударение на последнем слове.
«Лучший способ излечить ее, – решила старая дева, – это говорить с ней немного порезче, заставить ее осознать раз и навсегда, что она замужем… Что ж, тем хуже для маленького шевалье Гаэтана… Надо помирить ее с князем, если только это еще возможно… такой красивый мужчина… Слово Плюш, я этого добьюсь…» – думала Плюш, на которую теперь Фульвио полностью полагался.
Аккуратно расставляя на столе тарелочки и оловянные баночки, Плюш, будто не замечая недовольства на лице Зефирины, продолжала рассуждать:
– Когда вам станет немного получше, маленькая моя Зефирина, мы вымоем ваши прекрасные волосы, я заплету их и сделаю вам прическу. Тогда вы примите монсеньора и объяснитесь с ним, ничего не тая… Взгляните, какие цветы принес вам его светлость…
Плюш с восторгом указала на живописный букет сиреневых цветов, стоящих в вазе на маленьком столике.
Улыбка застыла на лице Артемизы Плюш, когда Зефирина резко бросила:
– Нет, я не желаю его видеть…
– Но, моя маленькая Зефирина, это же ваш муж…
– Замолчите, Плюш, не говорите мне о нем…
Лишившись дара речи, Плюш беззвучно открывала и закрывала рот, точно выброшенная на сушу рыба. В этот момент очень кстати вошел доктор Калидучо:
– Ну, как поживает сегодня наша больная? О, да ее светлость выглядит совсем неплохо… Еще немного, и княгиня сможет верхом совершать приятные прогулки, не правда ли, мадемуазель Плюш?
В следующие дни выздоровление пошло быстрее. Зефирина теперь хорошо ела, и силы возвращались к ней. Камеристки готовили для нее жасминовые ванны, девица Плюш вымыла ей голову в гвоздичном отваре, потом высушила всю копну волос при помощи нагретых над печью льняных полотенец.
Причесанная и надушенная, Зефирина обретала прежний вид, но теперь выглядела более мягкой в своей слабости и даже, кажется, более красивой, чем раньше. Болезнь обострила ее черты и утончила овал лица.
Ей уже не требовалась помощь Плюш, чтобы надеть халат из полупарчовой ткани и даже добраться до кресла, стоящего у окна.
Сидя в нем без чтения, без движения, ни о чем не спрашивая, замкнувшись в каком-то сумрачном уединении, она проводила долгие часы, глядя, как Гро Леон летает над кустами, любовно подстриженными целой армией садовников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96